Жизнь без страховки
Во всех этих путешествиях Слава был с нами, в наших мыслях и сердцах. Мы с женой постоянно говорили о нем. Когда-то плакали, когда-то смеялись, вспоминая его шутки.
Перед прочтением, подпишитесь, пожалуйста, на канал Кино, вино, домино! Это помогает создавать качественный контент
Некоторые люди в стадии горя наоборот замыкаются и замалчивают свои чувства, кладут вето на определенные темы разговоров о погибшем близком. Но нам с женой было важно не иметь запретных тем и всегда-всегда вспоминать Мирослава. Сейчас, спустя два года, мы, бывает, садимся напротив друг друга и решаем:
«Давай говорить о Мирославе. Давно не говорили — нехорошо, как будто забываем».
Потеря ребенка может по-разному сказаться на отношениях супругов. Но нас с Машей смерть Славы только сблизила и сплотила. Мы как будто еще больше, чем прежде, стали командой и общим организмом. Если до смерти сына мы могли, как всякие любящие друг друга люди, поссориться из-за какой-то ерунды, то сейчас между нами не случается конфликтов. Мы слишком дорожим друг другом. Вскоре после смерти сына у меня выявили гипертонию, и мою жену это очень беспокоит. Она каждое утро будит меня с тонометром в руках. Мы вообще очень боимся потерять друг друга, потому что знаем, что другой человек после потери сына второй раз смерть близкого не переживет.
Раньше я любил испытывать себя и судьбу, нередко прыгал с парашютом. Теперь же я всячески избегаю рисков. И больше того, после смерти сына стал мучиться от аэрофобии. Я никогда в жизни не боялся летать, а теперь не сажусь в самолет без снотворного.
Я думал, что если с кем-то и случаются те беды, о которых я читал в новостях, то точно не со мной. Больше я так не думаю.
Я знал, что самолеты, бывает, падают. Регулярно читал об авиакатастрофах в новостях. Также я знал о том, что где-то в мире умирают дети. Но это никогда не соприкасалось с моей реальностью — никто в моей семье никогда не попадал в авиакатастрофы, а у моих знакомых никогда не умирали дети. Когда у меня умер ребенок, я понял, что в моей жизни может случиться все что угодно. Я раньше считал, что мне при рождении выдали страховку. Поэтому я спокойно прыгал с парашютом, водил машину без опаски и делал массу вещей, которые теперь представляются мне слишком рискованными.
Право на слепую веру
Мы с женой здорово помогаем друг другу справляться с горем, но прибегали и к помощи специалистов. Мне было очень плохо после похорон сына, и я нашел в интернете психотерапевта, которая специализируется на работе с людьми в острой фазе горя, и приехал к ней на прием на следующий же день. Локально это мне очень здорово помогло, сработало, как таблетка обезболивающего.
Я посоветовал жене обратиться к той же специалистке, но ей это вообще не помогло. Жене психотерапевт почему-то начала рассказывать про связь нашего сына с какой-то его прабабушкой и сильно клонить в сторону эзотерики. В конце сеанса она предложила жене сделать расклад таро, хотя на встрече со мной ни о чем таком даже не заикалась. Повторно обращаться к ней ни я, ни жена не стали.
Еще через неделю я сходил на встречу с другим психотерапевтом и тоже получил локальную помощь. А потом мы с женой познакомились с парой, которая тоже потеряла ребенка. Они рассказали нам, что им очень помог один хороший психотерапевт, и дали его контакт. Мы с женой оба пошли к нему, но занимались с ним раздельно: у него было правило, что он помогает обоим родителям, но принимает их по отдельности. После пятого сеанса с ним мы с женой приняли совместное решение больше к нему не ходить.
Я твердо верю, что после смерти что-то есть и наша душа не умирает вместе с телом. Я адекватный человек и отдаю себе отчет в том, что эта вера слепая. У человечества нет научных доказательств того, что после смерти есть другая жизнь и другие миры. Но я считаю, что как у человека, который потерял своего единственного сына, у меня есть право верить в это.
Я одной этой верой, что мой сын где-то там есть наверху и что мы с ним когда-то встретимся, и живу. Я верю, что он наблюдает сверху за мной и его мамой, приглядывает за нами, слушает, что мы ему и о нем говорим, и даже отвечает нам, посылает различные знаки. Психолог же пытался нас с женой убедить в том, что ничего этого не существует, что мы себя обманываем и делаем себе хуже тем, что верим в эту иллюзию.
«Чтобы вам стало легче, вам надо отпустить сына, понять, что он умер. Его закопали, его нигде больше нет, и вы с ним никогда больше не встретитесь», — говорил нам психотерапевт.
Я считаю такое его поведение максимально неэтичным. Он как будто пытался переложить на нас свое представление о том, как все устроено после смерти, и доказать нам, что его видение единственно правильное. Мне кажется, психологи не должны так поступать с пациентами, особенно теми, которые переживают утрату ребенка.
Я не исключаю, что есть психологи, которые умеют работать с людьми, которые переживают горе утраты самого близкого человека, и знаю, что многим другим людям в нашей ситуации психотерапия очень помогает. Но мы с женой пришли к выводу, что людям, которые сами не прошли рез это, сложно нас понять и помочь нам. Осознание того, что мы не единственные могли прийти к такому заключению, навело меня на мысль о том, что я могу быть полезным людям, которые тоже потеряли детей.
Я поступил в школу равных консультантов (равное консультирование — это практика, в рамках которой человек в сложной жизненной ситуации консультируется и общается с человеком, который прошел через такой же опыт. Равные консультанты не психологи, и у них нет соответствующего образования, но они все равно проходят специальные курсы, чтобы не навредить пациенту). И когда я закончу обучение, получу диплом и поработаю с супервизором, меня поставят в пару к профессиональному психологу, и я смогу помогать людям справляться с их горем.
«Мы на вас подписались из-за вашего горя»
Из тех же побуждений — помогать тем, кто, как и я, переживает потерю близких, — я веду блог, в котором честно рассказываю о своей жизни после смерти сына. В начале я совсем не думал, что мои посты кому-то могут пригодиться. Мне важно было говорить о своей боли, и я решил вести соцсети как дневник, так как всегда любил писать и это нередко мне помогало упорядочить собственные мысли. Я писал о том, что думаю и чувствую, обращался к сыну в своих постах. Я не думал о реакции подписчиков на такой контент — просто использовал соцсети как свою терапию и отдушину.
Но постепенно я начал замечать, что на меня подписываются люди. Если раньше у меня в подписчиках было две тысячи человек — мои знакомые из Владивостока, какие-то заброшенные странички-призраки и аккаунты магазинов мебели, — то в первую же неделю, как я стал рассказывать о потере Славы, их стало 10 тысяч.
Сейчас в инстаграме у меня более сотни тысяч подписчиков, и это накладывает на меня определенную ответственность. Если раньше я писал посты для себя, то теперь думаю о людях, которые их прочитают. На меня подписаны как просто любопытствующие и сочувствующие мне люди, так и те, кто тоже переживает утрату близкого человека. Для первых мой блог, я думаю, служит напоминанием о том, что жизнь — непредсказуемая штука, которая может измениться в любой момент, поэтому стоит дорожить каждой ее минутой, почаще обнимать близких и ценить то, что есть. Те из моих подписчиков, которые читают меня, потому что и сами проходят через то же, что и я, пишут мне, что мой блог для них как свет маяка. Они читают меня, и им становится легче от того, что они не одиноки в своем горе.
При этом я позволяю себе писать у себя в блоге не только о потере сына, но и обо всем, что меня в этой жизни интересует. И за это меня очень многие подписчики ругают. Особенно резко они реагируют на посты о политике: «Сколько можно Путина ругать? Мы на вас подписались из-за вашего горя». Я в таких случаях предлагаю людям отписаться. Потому что у меня не узкоспециализированный блог, а личная страничка, на которой я рассказываю про свою жизнь во всех ее проявлениях. Я не собираюсь отказываться от своей идентичности и всю жизнь писать посты исключительно о сыне, потому что только они и интересны моей аудитории. Есть еще ряд тем, которые интересны мне и которые я хочу и буду обсуждать.
«Сколько можно страдать»
В сентябре 2022 года с началом мобилизации и нового учебного года мы улетели в Таиланд через Монголию и с тех пор не возвращались в Россию. Не думаю, что мы могли бы переехать, если Слава остался бы в живых. Нам наверняка не захотелось бы отрывать сына от его рутины, увозить от родственников, любимой школы, моря и друзей.
А так, насмотревшись на ужасы, происходящие в России, мы с женой решились на эмиграцию. В России нас больше ничего не держало, и в итоге мы обосновались в Таиланде, хотя постоянно ездим и в другие страны.
Несмотря на то что Славы нет, мы все равно включаем его в наши семейные ритуалы и продолжаем его любимое дело. В память о нем мы решили в каждой новой стране, в которой бываем, сажать дерево — чтобы у Мирослава было ощущение, что он побывал в этих прекрасных местах вместе с нами. Так у него уже есть пальма на Мальдивах и сакура в Южной Корее.
Слава больше не может заниматься боксом, и я занимаюсь им вместо него. Я выпускаю музыку собственного сочинения, которую не решался выносить на общественный суд до смерти сына, — просто потому, что теперь как никогда понимаю, что жизнь коротка и глупо не делать того, что ты любишь.
Я каждую ночь засыпаю в обнимку со Славиным плюшевым мишкой. Сделал татуировку с его портретом на руке и целую ее перед сном. Многие прочтут и скажут, что это клиника, что я сумасшедший. Но я так не считаю. Такого не должно быть, что родители хоронят детей. Это неправильно и противоестественно. Моя ситуация, мягко говоря, нестандартная, поэтому к ней применимы и нестандартные методы проживания травмы. В том числе такие, которые находятся на грани с сумасшествием. Лишь бы помогали.
Но не все у нас в стране понимают, что методы проживания травмы бывают разными. Очень многие люди в инстаграме пишут злые комментарии: «Да сколько можно уже страдать и нюни распускать? Родите уже нового ребенка или возьмите из детского дома!» Это сейчас, на второй год, главный лейтмотив гневных комментариев. В первый год люди, наоборот, осуждали нас за то, что мы неправильно, по их меркам, горюем. Писали:
«Как же, переживают они из-за смерти сына. Испереживались все. Только похоронили ребенка, как полетели на моря».
Более милые и добрые люди по-другому проявляли ту же эмоцию: «Вы такие молодцы, что держитесь. Если бы с моим ребеночком что-то случилось, я бы так не смогла. Я бы тут же умерла». Вроде человек нас похвалил и поддержал, но я и в таких комментариях вижу второе дно. Мол, вы, наверное, просто не так сильно любили своего ребенка, как я своего, что не умерли вслед за ним.
Сейчас люди все больше ругают нас за то, что мы «все еще страдаем», и призывают нас «двигаться дальше». В общем, как угодить этим комментаторам, абсолютно непонятно. Но мы и не пытаемся.
Чтобы мне кто ни написал, мне не становится больно от этих комментариев. Ничто не может сравниться с той болью, которую я уже пережил. Мне досадно, что кто-то так думает, я считаю, что таких комментариев быть не должно, поэтому мне всегда интересно разобраться, почему человек так чувствует и пишет. Это составляет для меня живой антропологический интерес, и я часто вступаю в переписку и полемику с такими комментаторами. Всегда очень вежливо пишу, не затеваю ссор. И очень часто люди теряются, когда получают обратную связь. Пишут: «Я не думал, что вы прочтете, что вам будет неприятно», просят прощения. Но случается и такое, что люди еще больше гадостей и грубостей говорят мне в ответ.
«Бывших» детей не бывает
Почти под каждым постом у нас спрашивают, собираемся ли мы с женой заводить еще детей. Мы хотим и, более того, давно работаем над этим. Но у нас пока не получается. Нам и со Славой это удалось не сразу, а теперь мы еще старше: мне 39 лет, супруге 42 года. При этом мы сдавали анализы, наблюдались у врачей — у нас все хорошо, и нет никаких причин полагать, что у нас никогда не получится иметь детей. Просто пока не пришло наше время.
Многие предполагают, что «нового» ребенка пары в нашей ситуации рожают «взамен бывшего». Но это огромное заблуждение. «Бывших» детей не бывает для родителей по определению, и наш Слава не «бывший» ребенок. Его невозможно оставить в прошлом, забыть и заменить «новым» ребенком.
Слава остается с нами, частью нашей семьи, несмотря на то, что физически он не с нами. И его братику и сестричке мы будем рассказывать про брата, ни в коем случае не будем замалчивать информацию о нем. Единственное — мы собираемся в таком случае работать с детским психологом. Мы хотим возить ребенка на могилу к брату, когда он будет к этому готов, и рассказывать о брате мы собираемся тоже как-то бережно, чтобы не нанести ребенку травму и не напугать его.
Слава при жизни никогда не хотел брата или сестру, наоборот, говорил, что ему нравится, что он у нас один и ни с кем не надо делиться игрушками. Но мы с женой уверены, что он это просто так говорил и, появись у него младший брат или сестренка, очень обрадовался бы этому и был для них лучшим другом и старшим братом. Мы ему с женой уже сказали: «Знаем, ты не хотел брата или сестру, но готовься стать старшим братом: у нас будут еще дети. Мы этого очень хотим».
Не думаю, что Слава будет против. Ведь ему так и не придется делиться с ними игрушками.
Другие истории:
Я живу без желудка. Мне пришлось заново учиться есть. Но самым сложным оказалось принять свое новое тело
Я обеднела после 2022 года. Я покупала брендовые сумки и летала за границу на выходные. Теперь мне хватает только на самое необходимое
Тайна семьи: 6 странных смертей за 14 лет вынудили брата и сестру провести собственное расследование
Пьяный военный — это теперь едва ли не худший пассажир, судя по рассказам проводников
В моей квартире живет 21 кот. Я трачу на них больше 100 тысяч в месяц