Мы шли по пескам уже больше двенадцати часов. Солнце лениво уходило за горизонт и, наверное, радовалось, глядя на наши обожжённые лица и руки. Оружие и снаряжение с каждым шагом прибавляли в весе по десять килограмм и старательно пригибали наши тела к земле. Выкладке было наплевать, что и земли-то не было, а был мелкий пустынный песок, который уже набился в кирзачи и кроссовки, наждаком сдирая кожу со ступней.
Отряд выполнил непривычную для пехоты задачу, и мы возвращались на базу. Бойцы устали, выбились из сил, но терпели. Мне захотелось сказать им что-нибудь ободряющее. Я остановился, с трудом растянул губы в улыбке и проговорил севшим голосом: «Держись, сынки! Мы почти дошли, осталось меньше десяти километров до точки связи». Странно, но эти дурацкие «сынки» и впрямь подействовали на них ободряюще. Даже раненные заулыбались. А Смирнов, поправив бинты на руке, спросил:
- А вода там будет? Очень пить хочется. Прямо невтерпёж.
Честно говоря, я не знал, пересохла ли речка от дневной пятидесятиградусной жары или нет. Но по-другому ответить не мог:
- Будет! Только много пить сразу нельзя. От обезвоживания организма что-то там с кровью происходит. Не на пользу, короче.
Солдаты почти с любовью посмотрели на меня и синхронно облизнули пересохшие губы. Как людоеды перед трапезой. Я повернулся и, не оглядываясь, пошёл вперёд. Отряд двинулся за мной.
***
Смеркалось. Это было непривычно, потому что ночь в этих широтах наступает внезапно, без прелюдий. Как будто кто-то в назначенное время просто нажимает выключатель. Я знал, что если за ближайшими барханами не покажется речка, то бойцы будут валиться с ног один за другим. Но я мог только мечтать о лучшем, так как давно понял, что карта, составленная полвека назад, не отвечает реальности. Собрав остатки сил, я поднялся на гребень бархана и оглянулся назад. Позади, насколько хватало глаз, расстилалась пустыня. Песок утрачивал свой стеклянный блеск, всё больше погружаясь в густеющие сумерки. Темнота набирала силу, и фигуры моих солдат стали напоминать призраков. Я отвернулся и вслушался в пространство, стараясь уловить звуки речного потока. Но тишину нарушало только шуршание шагов.
Отряд отстал от меня метров на двадцать и только подходил к подножию бархана. Это нас и спасло. Автоматные очереди разрезали тишину внезапно. На войне так принято. Оружие всегда стреляет внезапно. И бой в пустыне, как правило, возникает неожиданно, без предупреждений. Услышав выстрелы и свист пуль, я тут же упал в песок. Странно, но, падая, даже успел вспомнить старую солдатскую истину: «Если слышишь свист, то это не твоя пуля. Свою пулю ты услышать не сможешь». Хватило же времени? Песок набился в рот. Я с трудом выплюнул его без слюны и прокричал куда-то за спину:
- Ложись! К бою! - На размышления, плевок и команду ушло только одно мгновение. Может даже меньше. Кто знает?
***
Духи старались прижать нас к песку, чтобы мы не могли поднять головы и не жалели патронов. Они наверняка знали, что люди измотаны до предела долгим переходом и что у нас нет воды. А я не знал, сколько их, этих басмачей-моджахедов, заминированы ли подходы к водопою. А главное, я не знал, есть ли сам водопой. Или речка всё-таки пересохла? Тьма уже опустилась на пустыню, но луна ещё не взошла, а значит, и поверхность реки ещё не успела заблестеть. Да и заблестеть она могла, только если не пересохла. Впрочем, какая разница, от чего подыхать? От пули или от жажды? От пули даже легче - не будешь мучиться. Тем более, что и свиста «своей» пули ты услышать не сможешь. Вероятно, мои бойцы думали о том же, потому что, невзирая на бешеную стрельбу, начали выползать на вершину бархана, занимая позиции и одновременно вытряхивая песок из стволов автоматов. Как песок проникает в кирзачи, берцы и в заткнутые тряпками стволы? Наверное, это так и останется неразрешимой загадкой. Да Господь с ней, с загадкой! Не до неё…
Вместо пропавшего солнца на небе усаживались белая луна и жёлтые звезды. Их свет озарил пойму таинственной речки и духов, короткими перебежками приближающихся к нашим позициям. Всё это напоминало съёмки фантастического кино, с той лишь разницей, что дубли здесь не предусмотрены, и любая нелепая ошибка означала трагический финал недоснятого фильма.
Я знал, что не погибну. И не потому, что заговорён, а потому, что отвечаю за свой отряд и жизни своих солдат-мальчишек. Понимание этого загнало естественный страх перед смертью куда-то очень далеко. Так далеко, что прибавились силы, и жажда исчезла, как сорок минут назад с неба исчезло солнце. Я огляделся по сторонам. Бойцы уже подтянулись на гребень и заняли позиции. Они ждали моих команд. Духи были уже довольно близко, но темнота снижала эффективность стрельбы, а нам нужно беречь патроны. Наплевать на шквал огня! Я приподнялся на локте и дурным от горловой сухости голосом проорал:
- Патроны беречь! Огонь открывать самостоятельно, когда они пойдут в полный рост! Они обкурены. Приготовить гранаты! Метать по моей команде, как можно дальше!
Бойцы, как роботы, одновременно отложили автоматы в сторону и полезли в подсумки за гранатами. Ночь густела. Здесь, в пустыне, она совсем другая, чем в Союзе. Но луна, как и положено, отбрасывала солнечный свет на пески и освещала духов. Им оставалось пробежать сто метров, не более. Значит, у нас есть секунд сорок, ведь бежать по песку им также тяжело, как и нам, даже несмотря на привычку. Я снова огляделся по сторонам. Солдаты, как один смотрели в мою сторону. Ждать больше было нельзя. Крик вырвался из моей гортани, разрывая связки:
- По две гранаты…. По духам… Огонь!
Солдаты приподнялись над пустыней и метнули эфки в сторону атакующих. Получилось вразнобой, но довольно эффектно. Духи попадали на песок, ища у него защиты. Было неясно, кого из них зацепило осколком, а кто упал инстинктивно. Или от страха. Это неправда, что моджахеды не боятся смерти. Боятся. И ещё как боятся. Ну и шайтан с ними! Плохо, что два наших левофланговых после метания гранат как-то неуклюже упали, и было не понятно: то ли от усталости, то ли от беззвучных для них пуль.
Духи стали подниматься с песка. И я снова заорал не своим, а каким-то звериным голосом-рыком: «Огонь»! Бойцы тут же отозвались короткими очередями. Удивительно, но духи остановились, замерли, а затем, повернувшись к нам спинами, бросились бежать к речке. Я уже спокойно скомандовал: «Прекратить огонь… Патроны беречь!». Тут же наступила тишина. Как будто и не было стрельбы. В Афгане я узнал, что бой повышает дисциплину, но сейчас она была в каком-то гипертрофированном виде. Я никогда раньше не видел такой синхронности в действиях бойцов. Видимо, сказывалась усталость и обезвоженность. Наверное, недостаток влаги в мозгах порождает потребность автоматического подчинения командам. Впрочем, мне было не до философских умозаключений…
Повести и рассказы «афганского» цикла Николая Шамрина, а также обе книги романа "Баловень" опубликованы на портале "Литрес.ру" https://www.litres.ru/
