13 сентября в Концертном зале имени П. И. Чайковского начинается фестиваль Российского национального оркестра, дирижировать которым будет Филипп Чижевский. «Снобу» удалось побеседовать с ним о музыке, путешествиях и эмоциях.
Филипп, в интернете обсуждают, как вы ездили в тундру вместе с композитором Алексеем Сысоевым. Откуда такие увлечения? Чем тундра привлекает дирижера?
Не только тундра привлекает — путешествия в принципе. Это возможность сконцентрироваться на каких-то очень конкретных вещах, например на шаге. Ты понимаешь, что человек мелок, а природа без его присутствия удивительно прекрасна, и особенно остро ощущаешь, что мы на этой планете только гости. А в этом году я был на плато Путорана — тоже место совершенно дикое. Это идеальная перезагрузка, когда задействуются все физические ресурсы организма, и вместе с тем абсолютно освобождается голова. Для меня такой отдых — совершенно необходимая опция.
Вообще, современный дирижер — это какой человек, как вы охарактеризовали бы его личность?
В целом, сейчас другие скорости, люди стали более мобильными. Профессия дирижера — она же в принципе довольно молодая, по большому счету мало что изменилось за последние 100–150 лет. Дирижер — это психолог, аналитик, это многосоставная профессия. Может быть, раньше больше репетировали, но в этом отношении лично я как раз скорее ближе к старой формации, тоже люблю много репетировать.
Получается, понятия «современный дирижер» не существует?
Да, я бы не рассматривал такую формулировку. Вот, например, конкретно я люблю делать стилистически разные вещи. И масштабные, и очень камерные, музыку совсем новую, и музыку старую, на исторических инструментах. В середине XX века был, например, Бруно Мадерна — композитор и дирижер, его можно считать родоначальником так называемого исторически информированного исполнительства. Можно сказать, ничто не ново под луной. А все, что было раньше, есть и сейчас.
Мы видим, что сейчас интерпретации классики меняются, люди устали от филармонических пространств, а образ дирижера во фраке тоже, по всей видимости, канул в Лету?
Абсолютно нет! Дирижер во фраке — образ, который никогда не устареет, это было, есть и будет. Я не ношу фрак, но, если бы он у меня был, я бы его иногда надевал. У меня был фрачный пиджак, купил во фламандской части Бельгии в «Троке» за 35 или 40 евро — это магазин, где продается всякая антикварная всячина. Пиджак конца XIX века, очень качественного плотного сукна, такая вещь с историей. Пару раз надевал его с удовольствием. А что касается классической музыки — ей стало тесно в филармонических пространствах, музыканты начали играть на развалинах замков, в пещерах, в ангарах, делать всякие интересные опен-эйры в труднодоступных местах. Есть такой виолончелист, Джованни Соллима, он вообще играет где угодно. Кто-то записывает клипы — наверняка видели рояль на льдине, чуть ли не в Антарктиде... В Москве есть пространство ГЭС-2, и мы там часто выступаем на площадке Проспекте с Questa Musica — правда, там нужно прибегать к подзвучке (в условиях открытых пространств иногда приходится применять усилители звука. — Прим. ред.). И зрителям, и нам, исполнителям, иногда хочется играть музыку в местах, которые напитаны какой-то другой энергетикой: это дает дополнительные ощущения. Можно ведь просто сходить в ресторан, а можно поужинать свежепойманной рыбой на берегу реки…
А что вы сами слушаете в обычной жизни? Бывает такое, что хочется с утра включить панк или метал?
С утра я слушаю интервью или музыку, которую хотел, но не успел послушать, — делаю это одновременно с зарядкой. Ко всем направлениям музыки отношусь с интересом, не только к панку и металу. В детстве слушал совсем тяжелую музыку, Slayer например, слушал и рэп — на почве увлечения баскетболом. Сейчас бы это специально слушать не стал, но если нахожусь где-нибудь в гостях или кто-то приходит и говорит: хочу поставить тебе вот такую песню, я с удовольствием послушаю.
Ансамбль Questa Musica исполняет произведения эпохи Возрождения. Интересно, почему музыка этого периода стала такой актуальной?
Мне всегда это было интересно, потому что ноги растут оттуда. Увлечение «старой» музыкой шло параллельно с увлечением новой: когда ты играешь новую музыку, там множество аллюзий на старую, и ты начинаешь изучать старую, потому что современная музыка и старая ближе друг к другу, чем, допустим, современная и музыка эпохи романтизма. Времена меняются, и музыка, на время забытая, вновь становится актуальной. Ренессанс и барокко звучат сейчас остро, но я бы даже сказал, что лет 10–20 назад эта музыка звучала еще острее. Сейчас, мне кажется, приходит время романтического репертуара, который необходимо переосмыслить, во всяком случае, для меня эта потребность совершенно очевидна. Я рефлексирую на тему времени, пытаюсь его чувствовать, отсюда программы и увлечения. Но я не думаю о том, что актуально, делаю то, что интересно мне сейчас. Скажу больше, у меня часто меняются предпочтения. Но если во мне что-либо не резонирует, пусть это будет суперактуальным, заниматься этим не буду.
Что ждать от вашего «прочтения» Шенберга, ораторию которого вы представите 13 сентября в зале Чайковского на открытии Фестиваля РНО?
«Песни Гурре» — это невероятно красочная, сочная позднеромантическая партитура. Это не просто пост-Вагнер или пост-Штраус, там есть интереснейшие экзерсисы с прорастанием в будущее, это такая мощная арка между ранним и поздним Шёнбергом, панорама того, что будет.
Как вы думаете, а почему вдруг классика, концерты вообще стали такими модными? Сейчас примета красивого светского вечера — фортепианный концерт: молодой пианист исполняет, например, Сергея Рахманинова.
Видимо, пришло время классики — хотя классика, собственно, никуда и не уходила. Люди сейчас тянутся к прекрасному. Мы видим, как много людей приходит на выставки просто потому, что их туда пригласили, потому что это теперь в тренде. Сарафанное радио опять же никто не отменял. Например, друг, приятель или коллега сходил куда-то и потом рассказывает, где был, что видел и кто еще там побывал. А человек, который это мероприятие не посетил, чувствует, что как будто выпал из тусовки... В целом, очень полезная тенденция. А вообще, я вам скажу, человек без специального образования зачастую воспринимает музыку острее, чем искушенный, подготовленный слушатель, способный разобрать исполнение по косточкам.
Почему так происходит?
Потому что те, кто разбирает по косточкам, — они не получают того удовольствия, той эмоции, которую несет исполнение. Нам, профессиональным музыкантам, эта радость практически недоступна; даже сидя в зале и слушая, мы поневоле будем анализировать... А если человек случайно пришел и открыт на сто процентов, он получает всю палитру эмоций, во всей ее полноте, без ненужных рефлексий. И если он получил такой заряд эмоций, будучи неосведомленным, и музыка глубоко потрясла его, то он сам захочет узнать о ней как можно больше. Главное в нашем деле — это эмоция. Мы должны верить в то, что мы делаем. Почему отлакированные, выхолощенные исполнения не приносят радости?
Безусловно, искренность в музыке важна.
Вот мы слушаем Скрябина в исполнении Владимира Софроницкого, и с точки сегодняшнего пианизма это несовершенно, но там есть такие откровения, за которые можно все простить. Так и живые концертные исполнения: несмотря на шероховатости, там есть живое дыхание. Малер говорил о том, как нужно записывать его симфонии — они должны быть сыграны от начала и до конца и записаны именно таким образом. В этом плане ближе и точнее всего подошел дирижер Клаудио Аббадо — я имею в виду известные записи с его концертов с оркестром Люцернского фестиваля. Обычно сначала записывают какую-то сложную часть, пока музыканты «свежие», а потом переходят к тому, что попроще — в студии обычно так. А Малер хотел, чтобы к финалу музыкант был уже уставший, и тогда будет правильная эмоция — будучи композитором и дирижером, он это понимал, как никто другой. Живое исполнение на живом инструменте не заменит никакой диджей. У меня есть друзья, которые не имеют никакого отношения к музыке, они реализовались в совершенно других областях, но с огромным удовольствием ходят на наши концерты и говорят иногда очень точные вещи, которые от музыкантов зачастую не услышишь.
Фестиваль Российского национального оркестра возвращается после четырехлетнего перерыва. В программе — сочинения Александра Глазунова, Николая Метнера, Сергея Прокофьева с посвящением дирижеру, контрабасисту и просветителю Сергею Кусевицкому — 26 июля исполнилось 150 лет со дня его рождения. Кроме того, прозвучат произведения Оливье Мессиана, Андре Капле и Клода Дебюсси, его мистерия «Мученичество святого Себастьяна» станет кульминацией фестиваля.
Беседовала Анна Сметанина
