Говорят, что имя человека часто определяет его характер. Вот, Татьян, к примеру, с лёгкой руки и острого пера великого классика, мы представляем себе исключительно благородными, чистыми, тонкими, возвышенными и душевно развитыми натурами.
Но если в каждом правиле должны быть исключения, то Татьяна Константиновна была исключением показательным, беспрецедентным!
Когда, грохоча по коридорам тихого бюджетного учреждения культуры, где Татьяна Константиновна работала в отделе кадров, подобно тяжелой грозовой туче, появлялась она утром на горизонте, научные работники (от самого младшего до старших, ведущих) разбегались по своим кабинетам, справедливо помянув чеховского персонажа: «Как бы чего не вышло!»
Но полную жизни, энергии и сил Татьяну это, конечно, ничуть не останавливало:
— Сбежали, ничего, мы не гордые, и сами придём, так сказать, поздороваемся!
И, отдышавшись, азартная Татьяна Константиновна, не медля, бросалась в атаку.
Обычно происходило это следующим образом: выбрав себе очередную жертву, она шумно вплывала в помещение, выступала на середину и, не смущаясь гендерными особенностями своей аудитории, обращалась к коллективу в целом:
— Та-а-а-к! Кто, я вас спрашиваю, простите за мой французский, только что нагадил в женской уборной? Заметьте, с утра! Вообще-то, воспитанные люди дома свою нужду приучены справлять.
Работники культуры, включая заслуженных, тут же делали безразличные каменные лица, а иные самые воспитанные, стыдливо опускали глаза.
— Ну?.. Я вас спрашиваю!
Тут в качестве независимого эксперта по столь деликатному вопросу вызывался какой-нибудь смельчак, из женской половины присутствовавших, и отправлялся с Татьяной на место «происшествия».
Естественно, ничего ужасного не обнаружив, но получив на свою голову ушат новых яростных нападок: во-о-от, мол, наша техничка, видать, уже успела всё здесь убрать, а должна бы вместо этого тщательно надраивать паркет в её, Татьянином, богом забытом кабинете, - «эксперт» только вздыхал!
И, хотя никакой уборщицы в дамской комнате ещё в помине не бывало, объяснения эти (за невозможностью извинений с Татьяниной стороны) работником культуры принимались.
И он в задумчивости возвращался к остальным на своё место, лишь недоумённо под общими сочувственными взглядами пожав плечами.
Предметом особого внимания Татьяны был общественный, спрятанный в конце музейного коридора под лестницей, старенький холодильник. Когда энергия её достигала немыслимого, совсем критичного апогея, тут уж держитесь все! Татьяна размораживала и начинала мыть общественный холодильник.
Это действо она, не стесняясь, сопровождала россыпью таких выражений, которые, некоторые работники культуры, вынужденные по долгу службы ходить «в народ», даже себе записывали.
Буффонада могла продолжаться бесконечно. А разморозка и мытьё общественного холодильника случались часто и могли начаться так же непредсказуемо и внезапно, как июльский гром среди ясного неба.
А почему? Потому что это драматическое представление полностью развязывало неуёмной Татьяне руки и позволяло обращаться уже напрямую к каждому - без церемоний и ложной субординации: невзирая на чины и лица.
По-хозяйски, вышвырнув немудрёные запасы и домашние яства, она, всколоченная, задыхаясь от возмущения и дыша праведным гневом, подбегала к предполагаемому виновнику, накидываясь сходу, тыча несчастному в лицо банкой с недоеденным вареньем или помятым стаканчиком с йогуртом:
— Что это? Это что за гнилища? Грязищу развели! Фу! Тухлятина! В другой раз я это ваше «жрище» кому-нибудь на голову, чтобы общественный холодильник не загаживали! Как банки свои вонючие на полки пихать, так все горазды, а как вымыть, ни одного нет! Ау-у-у! Граждане! Вот, сразу все свои жалища брезгливо отворотят и сидят, как непричёмыши! А кому мыть? Мыть-то кому, спрашиваю? Мне!!!
И, ткнув в лицо культурному работнику для острастки остальных своим вещественным доказательством, грозно вопрошала:
— Ваше?!!
Получив отрицательный ответ, не унималась и не отставала:
— А тогда чьё? Чьё?
Не добившись никакого деятельного участия в поиске следующего подозреваемого, с раздражением заключала:
— Ну, если найду, чьё… Тогда — держитесь!
— Бешеная бегемотиха…, — тихонько вздыхала вслед уплывающей Татьяне научный секретарь.
Несмотря на свои особенности характера, Татьяна была замужем. В её хозяйстве присутствовал и тихий, воспитанный муж-инженер, замначальника отдела электроники на крупном предприятии, и два тихих, всегда задумчивых сына-отличника.
Была и свекровь: скромная, интеллигентная пенсионерка, «божий одуванчик». А в прошлом – горячо обожаемый в их городе детский доктор.
Вот под эту живущую в праздности свекровь Татьяна и купила себе дачу.
А что? Вон у других бабки на огородах с весны до поздней осени пропадают! Вкалывают, экологический продукт домой по автобусам и электричкам на своём горбу для детей и внуков волокут, а наша-то всё за книжками просиживает да по концертам шарахается! Непорядок…
А теперь мы её, как барыню, сами в свою машину посадим, на дачу привезём, на огороде и табурет, и тяпку выдадим… А затем в лучшем виде обратно доставим… Обо всех бы так дети заботились!
И на горизонте Марии Иосифовны (на замену выросшим внукам) грозно и неотвратимо замаячила дача…
Сказать, что Марии Иосифовне такое новое «развлечение» пришлось по сердцу, значит сильно слукавить.
Свекровь Татьянина, всю жизнь жившая в большом городе и с землёй знакомая только по цветочным горшкам, когда раз в год по весне бралась пересаживать комнатные растения, теперь с ужасом ожидала приближающиеся праздники и выходные, когда за ней приезжали невестка с сыном и увозили, по выражению Татьяны, «бабулю на гулю».
Там бабуле выделяли собственный фронт работ, вручали инвентарь. И вперёд: лопухи-одуванчики полоть, морковь прореживать, картофель окучивать.
Татьяна о чувствах своей свекрови никогда не задумывалась. А сын пребывал в счастливом неведении, вернее, в созданной супругой иллюзии, что пожилым такой отдых исключительно на благо и веселье: ведь всякое движение продлевает жизнь!
И Мария Иосифовна, прежде любившая лето, теперь предпочтения свои поменяла и с нетерпением дожидалась зиму. После Покрова, в котором, как известно, «до обеда осень, а после обеда зима» в её жизни брезжил просвет.
До этого Мария, Иосифовна, выполняя свою повинность, варила, тушила, разливала, закатывала в банки на крохотной кухоньке собранный невесткой и доставленный сыном урожай. Когда урожай заканчивался, сын коробками вывозил её соленья и закрутки, и наступала долгожданная зима.
Но радовалась Мария Иосифовна своей долгожданной зиме недолго: в феврале ждала новая история. Вновь на пороге её маленькой квартирки возникал всклоченный сын в сопровождении возбуждённой Татьяны, заставлял её тесную прихожую пакетами с землёй и стаканчиками для рассады. А Татьяна последовательно и терпеливо, видимо, снисходя к возможной «бабулиной деменции», объясняла, что, куда, в каком порядке сажать, как поливать и ухаживать.
А почему? «Потому, что, в отличие от их окон, окна свекровиной квартиры выходили на солнечную сторону».
— Ничего не поделаешь… — вздыхала про себя безотказная Мария Иосифовна. Да и посмотреть бы на такого человека, который попробовал её невестке Татьяне вот так взять… и отказать!
Конца-края этому вмешательству в скромную и тихую жизнь Марии Иосифовны видно не было. Если бы не счастливый случай…
Бывают иные встречи… Впрочем, лучше так: Мария Иосифовна поднималась с пакетом обезжиренного кефира и булкой серого хлеба по лестнице в свою квартиру на третьем этаже. А навстречу ей лёгкой, порхающей походкой сбегала вниз тоненькая, изящная, высокая красавица в светлом плаще и такой же (в тон густых блондинистых кудрей) шляпке. Поравнявшись с Марией Иосифовной, она остановилась и, узнав её, радостно воскликнула:
– Тётя Маша!
И бросилась обнимать Марию Иосифовну.
В этой красивой женщине Мария Иосифовна сначала никак не могла признать младшую дочку своей соседки сверху (с четвертого этажа). Ту самую, знакомую ей с её самого рождения милую болтушку-хохотушку Элечку.
Когда первые восторги и приветствия закончились, Мария Иосифовна пригласила Элечку к себе в гости на чашечку чая с пирожным:
— Вот только сегодня утром эклеры испекла. Ты же раньше любила эклеры, когда была маленькой!
И взрослая Элечка, только на минуту задумавшись, а потом, махнув рукой на все дела, повернула обратно за Марией Иосифовной по высокой старинной лестнице на третий этаж.
За чаем с пирожными они разговорились о своём житье-бытье, стали показывать друг дружке последние фото с экранов телефонов и делиться новостями.
Мария Иосифовна узнала от Элечки, что та окончила театральный вуз, работает актрисой и приехала к ним на гастроли. А теперь заскочила в гости проведать свою мамочку. И… надо же, какая встреча! Встретила своего любимого доктора, свою добрую соседку, дорогую тётю Машу!
Мария Иосифовна, в свою очередь, рассказала о внуках-отличниках, о сыне-инженере. А о Татьяне и даче умолчала: ни к чему ей самой сейчас расстраиваться и эту славную девочку своими неприятностями нагружать.
Но внимательная Элечка угадала, что её дорогая и «всё такая же красивая» тётя Маша чем-то сильно расстроена и хочет свою заботу от неё утаить, поэтому сама принялась выспрашивать.
И, как ни держалась воспитанная и благородная Мария Иосифовна, но горе своё перед таким искренним и чутким участием всё же открыла: рассказала и про дачу, и про невестку, и про свою тоску о былой культурной, свободной жизни.
А Элечка молча слушала её, не меняя улыбчивого выражения на своем милом личике, и лишь временами сердито хмуря свои тоненькие аккуратные бровки. Видимо, догадываясь о том, что воспитанная Мария Иосифовна на посторонний суд вынести совсем не могла…
Выслушав исповедь, Элечка посмотрела Марии Иосифовне в глаза и убежденно произнесла:
— Вот что, дорогая моя тётя Машенька! Я Вашему горю, кажется, могу помочь!
— Что ты, девочка! Даже и не пытайся, только себе настроение испортишь. И больше ничего… — вздохнула та. — А спектакли с концертами я вечерами по телефону теперь смотрю: и дешевле, и ехать никуда не надо…
В дверь позвонили. Элечка сделала Марии Иосифовне знак рукой, мол:
— Тссс! Но чур ничему не удивляться. Спектакль сейчас сам к Вам сам в дом придет. Смотрите бенефис!
И сама пошла открывать. Ведь Элечка, со слов Марии Иосифовны узнала, что это её сын Виктор с невесткой приехали: тётю Машу на свою дачу увозить.
В прихожей раздались удивленные возгласы. А затем Мария Игоревна услышала:
— Здравствуй Виктор! Что, неужели не узнал? А ведь в юности как ты за мной ухаживал, прямо следом по пятам бегал! Я так сильно изменилась? Нет? Говорят, только краше стала!
Красный, как рак, Виктор и Татьяна вошли за Элечкой в кухню.
А Элечка продолжала:
— Вот, зову тетю Машу в столицу: пожить, погостить у меня, спектакль, где я в главной роли играю, посмотреть. Мария Иосифовна театрал, нам её мнение бесценно будет!
— Мыы…Мы… Маму… На дачу… сейчас, – промычал Виктор.
— Так у тебя дача? Прекрасно! — обрадовалась Элечка …
— Как всё хорошо складывается. Тогда пусть твоя мама свою трехкомнатную квартиру моим знакомым, нашим актёрам на время гастролей отдаст: заплатим хорошо, не обидим. А ты на дачу. И ребятам хорошо, и Марии Игоревне подспорье к пенсии. Пенсия же небольшая?
Мария Игоревна кивнула.
— Чего? — зарычала Татьяна. — Кто такая?
— Эльвира Георгиевна, – едва взглянув в её сторону, представилась Элечка. — Актриса театра, искусствовед. А Вы домработница? Конечно, Витенька, что о маме, но...
Татьяна набрала воздуха, чтобы накричать.
Но Элечка не дала ей выступить:
— Только что же ты так экономишь, Витя? Смотри, какая она неряшливая, грубая? Разве можно к Марии Игоревне такую селёдку впускать? Нет! Вот сдадим квартиру и наймем для мамы приличный клининг. А то прямо какое-то безобразие. Кто только этой рекомендации согласился дать? Впрочем, — вздохнула Элечка, — сейчас всё купить можно. А Вы, Мария Игоревна, обязательно решайтесь, квартиру мы на весь сезон снимем, заплатим по московским расценкам! Ну, всего доброго, до встречи! Как надумаете — ждём звонка!
И тут Татьяна впервые в жизни растерялась. А когда гостья ушла, накинулась на Виктора, но без криков — только шипела, как змея. В этот раз про Марию Иосифовну забыли и на дачу её не повезли. И сами не поехали.
Неделю жила Мария Иосифовна в полной тишине, при абсолютном безветрии. Перед следующими выходными, в пятницу звонок. Когда Мария Иосифовна открыла дверь, то увидела перед собой улыбающуюся Татьяну, а сын стоял с торжественно-загадочным видом за ней. Невестка протянула бумажку: билет на концерт в филармонию! А Виктор коробочку:
— Это, мама, бинокль. Вы, наверное, слышите плохо, так хоть на сцену посмотрите, как музыканты играют!
И потом, замявшись, хором:
— Только эту… актрису Вашу больше не пускайте к себе! И квартиру нашу сдавать никому, никаким московским актерам - не надо. А если денег Вам мало, да мы и сами к пенсии добавлять сколько нужно будем. А внукам своим подпишите, наконец, дарственную, ну пожалуйста, мамуля!