Она послушно кивнула. Выпили по бокалу холодного белого вина, Артем взял спортивную сумку, и вот они снова на улице. Наслаждаясь солнцем, чистым воздухом, медленно пошли по дорожке.
— Неплохо здесь, — наконец смогла выдавить из себя Катя. Ей очень хотелось показать поклоннику, что ничего ее не удивляет, что эту жизнь она воспринимает как нечто должное, повседневное. Но не очень пока получалось.
Бани предлагались на выбор: турецкая, русская и финская. Выбрали русскую. В ней не оказалось ни одного человека. Кате выдали белый халат, полотенца, тапочки. В женской раздевалке она переоделась. Когда зашла в парилку, то увидела Артема: он лежал на верхнем полке в плавках, уже весь мокрый.
— Присоединяйся, — сказал он.
— Я пока здесь, внизу, посижу, — Катя села, закутанная в полотенце.
Она чувствовала себя странно, словно попала в другой мир. Все здесь было чужое, но вместе с тем такое влекущее. Закрыла глаза, представила, что живет здесь постоянно. Получилось очень даже органично.
— Хотела бы так жить? — услышала рядом со своим ухом голос Артема. Он, обычно такой душевно-тупой, сегодня словно читал ее мысли.
— Неплохо, конечно, — лениво, не открывая глаз, ответила Катя. Жар проникал во все мышцы, в каждую клеточку, хотелось лечь и не шевелиться — только впитывать в себя это щедрое тепло, насыщаться им.
— Ты ложись, — Артем помог ей вытянуться на полке. — И полотенце сними, пока никого нет. — Не дожидаясь ее согласия, раскинул полы полотенца, Катя предприняла вялую попытку к сопротивлению, но истома окутала с ног до головы, двигаться расхотелось совсем.
Она так и не двигалась и не открывала глаз, пока руки Артема ласкали ее тело, а внутренний жар смешивался с жаром бани. Мужчина, видя, что спутница не против, почувствовал себя смелее, и губы его заскользили по ее груди, животу…
Однако вскоре в предбаннике послышался шум, и Катя, испуганно запахнувшись, резко села. В глазах потемнело.
— Пойдем сполоснемся, — Артем помог ей подняться.
Они долго плескались в прохладной воде, потом снова парились, правда, на этот раз в обществе неразговорчивого японца и молодой спортивного вида канадки, которой очень хотелось поговорить по-русски и рассказать новым русским друзьям про свою жизнь. Потом снова плескались.
Артем, как обещал, устроил Кате и массаж, и салон красоты. Чувствовала она себя прекрасно, словно заново родилась. И уже не только снисходительность испытывала к Артему, но и благодарность. И поэтому, когда снова поднялись в его номер и на этот раз он церемониться не стал — сразу повалил Катю на кровать и сорвал с нее одежду, — она не очень и возражала. Так, скорее для очистки совести допыталась его одернуть, но Артем даже и не слушал.
Получив свое, довольно откинулся на спину, пробормотал:
— Наконец-то. Давно же я этого ждал.
Катя молча встала, сходила в ванную, быстро вымылась. Она не ощущала ни укоров совести, ни особенного удовлетворения, так, что-то средненькое.
Когда вышла, Артем уже был одет, ждал ее.
— А сейчас обедать, — бодро сказал он. — Я черт знает как проголодался.
В ресторане, где Артема многие знали, кивали ему и окидывали оценивающими взглядами Катю, она уже не чувствовала ни робости, ни смущения. Теперь ей казалось, что только так и должно быть, только здесь ей и место.
Домой она приехала не очень поздно, еще никто, кроме нее, не вернулся. Долго стояла перед зеркалом, смотрела на свое отражение — пыталась найти в лице следы порока и измены. Но ничего такого не увидела — увидела красивое, немного уставшее лицо молодой женщины. Ну, может, в глазах появилось чуть больше цинизма, ну и естественно, грусти — последствия нового этапа познания жизни.
***
Скандал разразился через полтора месяца. Все это время Катерина исправно каждую пятницу встречалась с Артемом, вкушала красивой жизни. К любовнику по-прежнему относилась со странной смесью уважения и презрения. Он водил ее в рестораны, в казино, регулярно ездили и в загородный клуб, парились в бане и играли в гольф. Вернее, Артем учил Катю играть, хотя толком забивать мячи в лунки и сам не умел. Столь же регулярно он требовал от Кати любви и ласки, и она со временем стала даже находить удовольствие в том незамысловатом сексе, который он мог ей предложить.
Эта двойная жизнь — любящей жены небогатого мужа-студента и любовницы типичного «нового русского» — давала Кате то ощущение авантюризма и тайны, без которых существование виделось ей скучным и бессмысленным.
Дома Катя сделалась нежной и ласковой. Что ни вечер — объяснялась Кириллу в любви, называла его любименьким и бедненьким, ластилась к нему и преданно заглядывала в глаза. И ничуть при этом не играла. Катя и правда, видимо вследствие романа с Артемом, стала испытывать к Кириллу самые нежные чувства. Наверное, таким образом ее незлая натура пыталась компенсировать обман и измену. Хотя факта измены и предательства Катя не ощущала. Она все так же, как могла, любила мужа, а Артем был для нее средством реализации не самых лучших побуждений. Часто в каком-нибудь ресторане или на теннисном корте Катя представляла себе вместо Артема Кирилла и остро жалела, что такого не может быть на самом деле.
Любовник меж тем стал все чаще делать подарки, стремясь приучить ее к дорогим вещам, без которых, как он надеялся, его женщина в скором времени не сможет обходиться. И если вначале Катерина тщательно прятала дареные вещи, то вскоре, видя, как Кирилл старательно закрывает на все глаза, стала открыто вешать в шкаф новые костюмы, свитера, платья. И испытывать странное удовлетворение, когда муж снимал с нее дорогое шелковое белье, которое недавно надевал Артем.
Катя совсем перестала бояться разоблачения, более того, ей самой стало казаться, что ничего предосудительного она не совершает. Просто для Кирилла она одна, для Артема — другая. И чувства она испытывает к обоим мужчинам настолько разные, что и сравнивать их нельзя и рядом ставить тоже. И главное — обоим с ней хорошо, оба получают то, что хотят, и какие в таком случае могут быть к ней претензии? К этому времени май расцвел сначала черемухой, а затем и сиренью с ландышами, жизнь представлялась удивительной и многообещающей, ненастья не предвиделось.
Однако семейный скандал случился не по причине неосторожности Кати. Гроза, отнюдь не майская, пришла с той стороны, о которой думалось и вспоминалось меньше всего.
Однажды вечером, когда все семейство было дома и ужинало, позвонила Юлька. Она звонила уже несколько дней и, когда трубку снимала Катя или ее родители, тихо нажимала на рычаг. Однако на этот раз ответил Кирилл. Юлька, радостно предвкушая скорое справедливое мщение, громко выдохнула.
— Я слушаю.
— Кирилл? — неожиданно прорезался отдаленно знакомый женский голос.
— Да, — испуганно ответил он. Почему-то молнией пронеслась мысль — Ира звонит, его давняя подруга. Венгр недавно говорил, что она Кирилла все никак забыть не может. Катя, моментально уловившая перемены в его голосе, ревниво выпрямилась на стуле и навострила ушки — главное, не упустить детали.
— Ну, привет, — протянула Юлька. — Наконец-то я могу с тобой поговорить. А то все моя подруга Катька трубку хватает.
Это же Юлька, узнал Кирилл и облегченно улыбнулся. Катя расслабилась.
— Тебе Катю позвать? — спросил Кирилл. Он что-то так разволновался, что не уловил последних Юлиных слов.
— Зачем? — резко спросила Юлька. — Я же русским языком тебе говорю — мне надо тебе пару слов сказать.
— Ну давай говори, — буркнул Кирилл, покосившись в сторону стола. Стало жалко, что остынут блины, которые сегодня пекла — редкий случай — его жена.
— Так вот, Кирилл, будь добр, уйми свою жену. Мне надоело, что она таскается к моему жениху, к Артему, — насчет жениха Юлька, конечно, сильно преувеличивала, но ей казалось, что так будет звучать солиднее.
— О чем это ты? — недоуменно спросил Кирилл и тут же пожалел, что спросил. Надо прервать этот разговор, настойчиво забилась мысль, прервать этот разговор… Но Юлька уже обрадованно отвечала:
— А о том, что каждую пятницу твоя жена трахается с моим женихом и мне лично это надоело.
— Ну вот что, — резко сказал Кирилл. — Я не желаю выслушивать всякий бред…
— Ничего себе бред, спроси лучше, откуда у нее такие дорогие шмотки, — Юлька еще что-то кричала, но он уже повесил трубку.
На негнущихся ногах подошел к столу, сел. Отрезал себе кусок блина, пожевал и почувствовал, что его Мутит.
— Кто звонил? — беспечно спросила Катя, хотя страх уже вполз в ее сознание: она ясно видела — с супругом что-то происходит.
— Так, давняя знакомая, — неопределенно ответил он. — Мне нехорошо что-то стало, — Кирилл поднялся. — Я пойду полежу немного. Извините.
Он скрылся в комнате. Не думать, не разрешать себе об этом думать, твердил Кирилл. Однако тут же вскочил и распахнул шкаф — на него недобро глядели чужие красивые вещи. С силой захлопнул дверцу. Снова сел. Сейчас придет Катя, и мне надо будет что-то ей сказать. Что? Самое важное — не упоминать о разговоре и ничего не спрашивать…
В комнату заглянула участливая рожица жены.
— Ну как? Полегчало? — Проворно, как юркий зверек, шмыгнула к Кириллу и устроилась у него на коленях. — Хорошо, что блины пекла я, а то потом всем бы рассказывал, как от тещиных блинов плохо стало, — она отчаянно пыталась шутить.
Кирилл усмехнулся, он тоже собирался сказать в ответ что-то легкое и остроумное, открыл рот и, глядя Кате прямо в глаза, забыв убрать с лица улыбку, спросил:
— Ты спишь с Артемом?
Катя опешила, отшатнулась даже, вскочила, словно он ее ударил. Нет, конечно, нет, моя девочка любимая, зачем же я, болван, так обидел ее!
Но Катя, с испугу неправильно истолковав растерянный вид Кирилла, подумала, что он сейчас начнет предъявлять на нее свои права. А на нее никаких прав никто не имеет — никто! — и, словно прыгая с вышки в глубину, как когда-то в детстве она прыгнула, не умея плавать, гордо выпрямилась и заявила:
— Ну, сплю. Ну и что? — Запоздало подумала, что зря она так, уж лучше обман, и тут же одернула себя: не буду унижать ложью ни себя, ни Кирилла, хватит.
— Значит, правда, — плечи мужа поникли, руки обхватили голову, как будто она стала для него непосильно тяжелой. — А я все думал, что мерещится мне. — Он неожиданно улыбнулся. И такой светлой и беспомощной была его улыбка, что у Кати комок встал в горле и она подумала: все, это конец. — Дурак я.
— Кирюш, подожди, — залепетала Катя. — Все ерунда, я же люблю тебя, только тебя… — она протянула к нему руки, однако не решилась дотронуться.
— Только себя, Катенька, — Кирилл взял ее за запястья и отвел от себя такие любимые, такие нежные руки. — Только себя.
Он вдруг бодро поднялся, прошелся из угла в угол.
— Будь добра, выйди, пожалуйста, из комнаты, — тихо попросил.
Катя решила, что Кириллу просто нужно время — взять себя в руки, может, даже выплакаться, а потом он поцелует ее и обязательно простит, обязательно, а как же иначе, ведь у них семья, она жена ему, пусть немного непутевая, зато такой, как она, он больше не найдет.
Быстро кивнула и выскочила из комнаты. Решила отсидеться в ванной: уж очень не хотелось попадаться на глаза родителям, отвечать на неизбежные вопросы. Она дала Кириллу полчаса. Чтобы даром не терять время, приняла душ, вымыла голову и уложила волосы так, как, она знала, больше всего любит Кирилл: пышной гривой. Поскольку шумел фен, не услышала, как муж вышел в коридор, простился с ее родителями, ничего не стал им говорить, оставив их в полном недоумении, — Любовь Константиновну с недомытой тарелкой в руках и Никиту Владимировича в фартуке, с кухонным полотенцем, переброшенным через плечо, — подхватил дорожную сумку (немного вещей и книги, учебники) и покинул стены квартиры, которая совсем недолго была его домом.
Катя, конечно, потом громко плакала, ругала папу с мамой, что не позвали ее, как же могли, зачем отпустили. Однако на вопросы, что все-таки случилось, не отвечала. Из чего был сделан вывод, что виновата, видимо, она, что-то натворила. Затем Катя заперлась у себя в комнате и перестала отвечать вовсе. Делать нечего, решили Любовь Константиновна и Никита Владимирович, авось одумаются, молодые еще, горячие.
Спать легли рано, но долго не спалось. Как-то незаметно стали вспоминать свою молодость, как было трудно и вместе с тем весело. И почему-то так получалось, что самые счастливые годы приходились на суровый период их жизни: барак, небольшая комнатенка, третья дверь налево в длинном тусклом коридоре, общая кухня и удобства во дворе.
Кирилл тоже долго не спал в эту ночь. Он несколько часов бесцельно бродил по Москве, оттягивая момент возвращения домой, к своим родителям. Знал, что приятным оно не будет. Отец наверняка накинется сначала с расспросами, потом с нотациями, мать будет тихо сидеть в углу, уставясь или в пол, или на свои руки. И что делать? Стоять и покорно выслушивать ту ерунду, которую папа станет громогласно вываливать? И ведь ничего не объяснишь, ничего! И Катя, Катя, как же она могла? Все теперь кончено, и все было зря, все коту под хвост: и весна, и запах сирени, и ее блестящие счастливые глаза.
Щемило чувство утраты, дыхание становилось прерывистым, глаза щипало. И еще одна неясная мысль, скорее даже предощущение мысли, запоздалый отблеск озарения мучили Кирилла. Он точно знал, словно это знание было подарено ему свыше, что упустил нечто важное, проворонил, проглядел. И это вовсе не Катины шашни с Артемом, а что-то гораздо более значительное и глубокое. Но вот что именно, как ни старался, понять не мог. И это окончательно изводило его. Весь вечер он неустанно спрашивал себя, что же еще он в своей жизни не увидел, но ответа не находил, а только точно и бесповоротно понимал: прошляпил.
***
Лето наступило стремительно. Сразу стало жарко, душно… Дожди, вконец надоевшие ранней весной, теперь вспоминались как благодать. Асфальт сделался мягким, а воздух превратился в смесь пыли и жара. Москву окутала желтая удушающая пелена.
Катя тащилась из университета после последнего успешно сданного экзамена и проклинала невыносимое лето. В нос, в уши лез тополиный пух, дышать и так было нечем, а неразумные дети вдобавок жгли скопившееся у тротуара белое воздушное облако. Один вид огня приводил Катерину в ужас. Она в который раз за день подумала о холодном душе. Скорей бы добраться до дома. Блузка уже прилипла к спине, из-под мышек стекал пот — отвратительно!
Достала из сумочки платок и осторожно промокнула лоб и щеки. Краска небось потекла, ну и черт с ней, тоскливо решила она. Угораздило Артема именно сейчас уехать по делам — и куда! На Кипр. Знаем мы эти дела. Катерина до сих пор злилась, что не смогла из-за сессии поехать на море вместе с ним. Правда, Артем обещал свозить ее на какой-нибудь сказочный курорт, но до этого еще дожить надо. А сейчас извольте топать домой на своих двоих. Катя уже привыкла, что любовник или сам подвозит ее, или посылает за ней машину.
Подойдя к метро, представила себе потную многоликую толпу, невыразимый запах, исходящий от жарких тел, — стало противно. Растяпа! Она даже ногой топнула. Ну почему я все время забываю, что теперь могу ездить на такси хоть каждый день. Подняла руку, и почти сразу возле нее затормозили белые «Жигули». Катерина, быстро привыкшая к иномаркам, невольно скривилась.
— Куда ехать, девушка? — На нее дружелюбно смотрел молодой парень в очках, джинсах и майке.
— На Каширку, — неохотно ответила Катя.
— Садись, подвезу. — Он открыл ей дверцу, и Катя села на переднее сиденье. — Жаркий денек сегодня, а?
Сейчас приставать с разговорами начнет, а потом телефончик попросит, привычно пронеслось в голове у девушки.
— Да уж, не холодно, — ответила она неприязненно.
— А сама чего хмурая такая? Экзамен завалила?
— Вот еще, — хмыкнула Катя. — Пять баллов.
— Отличница, значит, — парень усмехнулся.
— Сам-то учишься где-нибудь или на извозе живешь? — Катя решила все-таки поддержать беседу — парень показался ей симпатичным.
Продолжение следует…