Их всего пятеро – хоккеистов, четыре раза выигрывавших с московским «Динамо» чемпионат страны: Карповцев, Петренко, Якубов, Щадилов и Александр Юдин, тезка и однофамилец былинного тафгая СКА. В девятнадцать Юдин выиграл на Аляске молодежный чемпионат мира с Могильным, Федоровым и Буре, а в двадцать был среди тех, кто вернул «Динамо» чемпионский титул после 36-летнего перерыва. Мы встретились с Юдиным у спортбара в пятнадцатом микрорайоне Зеленограда, где он прожил полжизни, и заговорили о его родном городе – Минске.
– Мы в детской команде «Юность» с Сергеем Федоровым играли. Мне в детстве больше атаковать нравилось, но в «Юности» переставили в защиту, а Федоров и тогда был центральным нападающим. Его в четырнадцать лет привезли в Минск из Апатитов. Федоров жил в школе-интернате, учился в нашем спецклассе, куда только хоккеистов брали. Федоров был очень зациклен на хоккее – мы-то местные, а он из интерната никуда почти не выходил и ни на что не отвлекался.
– Когда попали в минское «Динамо»?
– Сразу после школы. Со сборной Белоруссии мы выиграли Юношеские игры в Свердловске, потом Спартакиаду народов СССР – и вшестером перешли в «Динамо»: Андриевский, Цыплаков, Федоров, но он сразу уехал в ЦСКА, еще пара человек и я. Попали к Владимиру Крикунову – он тогда только карьеру тренера начинал. И кроссы десятикилометровые, и баллоны он давал на тренировках уже тогда – но я выдержал, как видите. Крикунов был молодым тренером и много вкладывал в желторотиков, вроде меня.
– А дальше?
– Пободался пару лет в первой лиге и пришел приказ – отправить меня в московское «Динамо». Призвали в армию и я поехал в Москву, к Юрию Ивановичу Моисееву. Поселился на базе в Новогорске – в номере с Андреем Ковалевым, тоже из Минска приехавшим. Сначала я сильно скучал по дому, постоянно названивал матери в Минск. Причем в Новогорске пользоваться телефоном было нельзя – счета слишком большие приходили, так что ради звонка домой я каждый день ездил в Химки на почту. В Минск срывался, как только выпадал выходной – билеты тогда стоили гораздо дешевле, чем сейчас, но достать их было труднее.
– Сейчас в Минск часто летаете?
– У меня мать там живет. Плохо себя чувствует, так что езжу к ней часто – две недели назад последний раз был. В один из последних приездов сходил на хоккей «Динамо» – «Северсталь» – обалденный дворец. Площади чистые, уютные, все тихо, спокойно. Нет такого количества приезжих, как в Москве.
– Тяжело было в девятнадцать лет в основу «Динамо» попасть?
– Тогда в «Динамо» еще не было второй команды, так что предстояло пройти серьезный отбор. Игорь Николаевич Тузик тренировал нас, молодых, в прямом смысле с утра до ночи. До и после обычных, общекомандных тренировок. На льду мы были с десяти утра до часу дня и с четырех до семи – форму, бывало, целый день не снимали. Выходной, чтоб отоспаться – только в воскресенье. Говорили: «Если умер на льду – возьмем другого». Когда появилось «Динамо-2», молодых игроков, которые не пробились в первую команду, на лето стали в военную часть отправлять.
– С легендарным врачом «Динамо» Валерием Коновым какие воспоминания связаны?
– Познакомился я с Коновым в юношеской сборной, в 1987 году. Я тогда на чемпионате Европы мизинец сломал, но все равно доиграл турнир до конца. Меня никто не заставлял, просто в семнадцать лет такая мотивация была: «За Родину! За СССР!» Вышел на матч за третье место и мы выиграли бронзовые медали.
Еще у меня – когда уже в Москве играл – обезьяна была маленькая, а Конов ее не смог спасти. Криминальные авторитеты подарили – не в качестве приза, а просто так: «Нужна обезьяна?» – «Ну давай. Пускай будет». Жила она у моей невесты. Ела все подряд – морковку, капусту. А однажды я на тренировку ушел, клетку с обезьянкой на балкон поставил, вернулся – а обезьянка в отключке. Привез ее Конову: «Делай ей искусственное дыхание, оживляй». Не оживил.
– Бульин во время одной из тренировок «Динамо» подрался со Скопинцевым, своим одноклубником. У вас такое бывало?
– Когда я только появился в «Динамо», опытные игроки, бывало, могли пойти на молодых, я с Серегой Яшиным сцепился однажды, потом с Мишей Татариновым, но Юрзинов, как пришел, сразу это пресек. Он же убрал практически всех возрастных игроков – кто-то закончил, кого-то за рубеж отправили – и остались игроки примерно одного возраста. При Юрзинове появилось много ребят из школы «Динамо» – Алексей Ковалев, Назаров, Николишин, Якубов, он им больше внимания уделял. Да и Петр Ильич Воробьев, сменивший Юрзинова, за этими ребятами внимательнее присматривал – понимал, что это живые деньги, что их можно продать.
– Тренеры тоже зарабатывали на игроках, уезжавших в НХЛ?
– А ты встреться с Воробьевым и спроси: «Вы получили хоть копейку за уехавших игроков от Марка Гандлера?». Он тебе скажет, что нет, и даже не поморщится. Не хочу я больше говорить про Воробьева.
– Юрзинов вам каким показался?
– Тренер жесткий, а человек простой. В Новогорске даже плакаты висели с его афоризмами. «Вилы в бок с колом сзади», «Играй, как злая собака». Вывешивались высказывания лично его и других великих людей. Юрзинов пропадал на базе с утра до ночи. Да и я там жил, когда за «Динамо» играл, до девяносто третьего – а потом Шанцев выделил квартиру в Зеленограде.
– Много соседей по номеру в Новогорске сменилось за столько лет?
– У нас сложилась компания – ребят, постоянно живших на базе: Серега Петренко, Дарюс Каспарайтис, Боря Быковский. В свободное время в казино ходили.
– Зарплаты хватало?
– Нет, копили. А там уже по-разному бывало – то выигрывали, то нет. Но ставили все равно копейки, серьезных проигрышей не было. Так, потусоваться скорее приезжали.
– Американцев Маллера и Смита, приехавших в «Динамо» в 1992-м, звали с собой?
– Они тоже жили на базе, тусовались с нами и просто обалдевали: как можно гулять всю ночь, а наутро в хоккей играть. Говорили: «Мы тоже любим погулять, но так, как вы, – так невозможно». Мы их звали с собой, но насилу не тянули – они сами стремились в нашей компании быть. Бывало, что после наших посиделок на утреннюю тренировку они и не выходили.
Я этого Майка Маллера в итоге научил по-русски говорить. Со мной выучишь что угодно. Свозил его пару раз на ВДНХ – он и заговорил.
– С кем в паре в «Динамо» выходили?
– С Женькой Попихиным и Олегом Микульчиком. Микульчик – очень злой хоккеист, он старше меня на пять лет. Я у него эту боевитость перенял. Наверное, поэтому, когда молодой был, в «Динамо» по штрафным минутам всегда лидировал.
– Бульин рассказывал: летать игрокам «Динамо» приходилось на очень старых самолетах.
– Да, на турбовинтовом АН-24. С откидными сиденьями по бокам – для парашютистов. В хвосте – бомболюк. В Хабаровск так, помню, летали. Но мы и на поездах много ездили: пару раз болельщиков с собой брали. Они на третьи полки забирались – там, где багаж. Если в автобус их брали, они и на полу спали. С постоянными болельщиками мы были хорошо знакомы – они и сейчас здороваются, когда на хоккей прихожу.
– На хоккее в Москве бываете?
– Последний раз в конце осени был. По билету с сыном ходил. Но там столько знатоков хоккея, что и заходить не хочется. Все деловые, блатные. Первый вопрос не «Как дела?», а «Где работаешь»? Говорю: «Ворую» – чтоб больше не спрашивали. К тому же сейчас такой хоккей стал – я в Минске, когда ребенком был, в шесть утра с рюкзаком на тренировку ехал, а сейчас смотришь – за ребенка мама с бабушкой тащат баул и сопельки подтирают.
– Николишин говорил, что у вас было прозвище Хапа. Откуда взялось?
– Это из Минска пошло. После чемпионата мира-1982, который проходил в Хельсинки и Тампере, у нас появилось много значков и карточек с финскими хоккеистами – и среди них был Рейо Руотсалайнен. Он тоже был защитником, тоже родился 1 апреля и у него было прозвище Хапа, так меня и прозвали в пионерлагере.
А Николишина, кстати, уже в восемнадцать лет стали по отчеству звать. Андрей Васильевич. Это Мишка Татаринов придумал. Николишин уже тогда выглядел, как сейчас, только волос было чуть больше – суровое лицо даже из под маски проглядывалось. Николишин – работяга, пахал от рассвета до заката.
– Как попали в молодежную сборную?
– Я с четырнадцати лет входил в сборную 1969 года рождения и тогда же, в девятом классе, первый раз побывал заграницей – в Канаде. Помню, привез оттуда модные кроссовки. Одним из лидеров нашей сборной был Андрей Сидоров, много забивал, на молодежном чемпионате мира стал четвертым бомбардиром команды после Могильного, Федорова и Буре. Но карьера у него потом достаточно быстро закончилась – лет в двадцать пять. Может, понял, что хоккей – это не его.
– У Ивашкина золотую медаль молодежного чемпионата мира украли из квартиры. Ваша цела?
– У сына в Москве. Целы и четыре золотые динамовские, и две за Евролигу, и бронзовая за юниорский чемпионат Европы. А что с ним делать? Любоваться на них? Сейчас еще селфи модно делать.
В том году как раз двадцать пять лет исполнилось, как мы тот чемпионат в Анкоридже выиграли. После чемпионата мира на несколько дней в Нью-Йорк заехали – помчались на Пятое авеню, телевизоры покупали, видеомагнитофоны. Потом в самолете перегруз был. А когда через год возвращались с «Динамо» с суперсерии, снова поехали по магазинам в Нью-Йорк и из-за этого чуть не опоздали на самолет.
– Что за распродажи устраивали в Новогорске в 1992-м?
– Спонсором команды был «Самсунг». Нам давали тысячу долларов и мы по каталогу могли выбрать что угодно: пылесосы, микроволновки, магнитофоны. В других командах машины давали, а у нас – пылесосы.
– Как отмечались четыре чемпионства «Динамо», свидетелем которых вы стали?
– Один раз на Лубянке был прием. Другой раз в «Олимпийском» медали вручал Юрий Лужков. Потом в концертном зале «Россия». После первого чемпионства мы поехали туристами на чемпионат мира по хоккею в Берн. В 1990-м всю команду после победы в чемпионате вывезли на Мальту, на следующий год в Испанию, потом в Эмираты. Были предоставлены сами себе – купались, загорали, из физических нагрузок – только футбол.
– А потом где летние каникулы проводили?
– В неспокойные времена, когда одни бандиты были кругом, ездили в Дагомыс. В девяностые это престижно было – туда и цээсковцы гоняли, и динамовцы.
– Как узнали, что задрафтованы «Калгари»?
– Меня тогда это особо не волновало – нас и дома неплохо кормили. С финансами в «Динамо» в конце восьмидесятых – начале девяностых было стабильно. В конвертах ничего не приносили – зарплата белая была. Другое дело, что ребята постарше меня, которым сейчас по 55-60, думали, что скопили достаточно средств, обеспечили себе спокойную старость. Но потом все их накопления рухнули, превратились в ноль. Я-то молодой был, мне нечего было переживать – скопить особо и не успел.
– Так когда об НХЛ задумались?
– «Калгари» выбрал меня в 1989-м, а я узнал про это только года через три.
– Вас тоже Марк Гандлер в Северную Америку отправлял?
– Нет. Серж Ханли, он же Сергей Левин, который в фильме «Рокки» объявлял бой Бальбоа с Иваном Драго. Нас с Сержем Юрзинов состыковал. Ханли и первого русского в НХЛ привез – Виктора Нечаева, и Яшина с Буре. В тренинг-кемп «Калгари» мы махнули с Андреем Трефиловым – поселились в гостинице, с переводом помогали Сашка Годынюк и Сергей Макаров – он там одним из лучших был. Серега сразу сказал: «Будут вопросы – звони в любое время». Мне стало скучно, позвонил – так Макаров мне книжки привез.
Другие звезды «Калгари» – Вернон, Флери, Маккинис – подходили, здоровались, а через два часа забывали, как меня зовут. Я тогда поразился, что профессионализм может быть и таким – отзанимались и до следующей тренировки хоккея для них не существовало.
– Почему в НХЛ так и не дебютировали?
– В «Калгари» Дэйв Кинг меня не взял, и я поехал в фарм-клуб. По нынешним временам в «Солт-Лейке» я вообще ничего не получал, гроши, а по меркам 1992 года – это было намного больше, чем я имел в «Динамо».
– В Америки вы и сезона не провели.
– Да, месяца три. Сказали: «Вот билет. Езжай обратно» – я и поехал. Я не разбирался, почему так получилось – наверно, потому что офицером был.
– С какими эмоциями возвращались?
– С огромной радостью – очень скучал по родине. На память от Северной Америки остались майка и трусы спортивные «Калгари Флэймс». В тренинг-кемпе вручили.
– Как в Италию попали?
– Я сначала в Германию съездил на два месяца – защитник Андрей Мартьемьянов получил травму, лег на операцию, и Владимир Филиппович Васильев позвал меня в «Кельн». Там играл русский немец – нападающий Лео Штефан из Челябинска, он меня по всему Кельну возил, экскурсии устраивал. Васильев меня знал по олимпийской сборной, которую они с Юрзиновым тренировали: команду составляли из хоккеистов «Химика» и «Динамо». Васильев с Юрзиновым любили прикалывать друг друга – первый динамовцев критиковал, второй – воскресенцев.
А после Кельна – Италия. Команда «Асьяго» была любительской, но уровнем не сильно ниже, чем многие российские в середине девяностых. За нас играли нападающие Серега Иванов и Олег Мальцев из челябинского «Трактора» и семеро канадцев. Остальные игроки – местные. Утром работали, вечером в хоккей играли.
– А зарплаты как соотносились?
– Нам, троим русских, и канадцам платили сильно больше, чем местным. Для итальянцев хоккей был развлечением. Один на ферме работал, другой красил, третий окна устанавливал, четвертый – клерк в банке.
В Италии жилось отлично. Асьяго – маленький курортный город. Сто километров от Венеции. В горах снег, на два километра спускаешься – трава зеленая. На выездные игры ездили в трех мини-вэнах – потому что большому автобусу трудно было проехать по серпантину. Сами же игроки и за рулем сидели по очереди. Жили в большом доме с тремя квартирами – Иванов и Мальцев с семьями жили, а я один. Условия прекрасные, но одному тяжело было – контракт через год закончился и я вернулся в «Динамо».
– Как потом в «Молоте» оказались?
– В Пермь Валерий Постников позвал. Там я себя более раскрепощенно чувствовал – особых целей перед «Молотом» не ставили. Ничего не давило, играли в удовольствие и заняли восьмое место – в плей-офф прошли Уфу, а проиграли «Динамо». Показали лучший результат в истории команды.
Перед новогодней паузой, когда разыгрывался Приз Известий, нас возили на сборы, сначала в Эмираты, потом на Кипр. Но это только так называлось – сборы, на самом деле – десятидневный отпуск на море. Утром штанга, а потом весь день загорали.
В «Молоте» я снова пересекся с Василием Алексеевичем Первухиным, у которого учился в «Динамо» в конце восьмидесятых. Первухин – и хоккеист, и человек от Бога. По жизни мне всегда помогал – о чем его ни попроси. Первый год в Перми Первухин даже на тренировки меня возил – он жил в соседней квартире. Перезванивались с ним, даже когда он в Японии работал.
– С кем еще из динамовцев дружите?
– Серегу Сорокина недавно видел – он тренер в школе «Медведково». С Мишей Татариновым позавчера по телефону говорил. Тюрьма, я думаю, уроком для него стала – он повзрослел, стал серьезнее к себе относиться. У него смертельной силы бросок был. На тренировках даже своим доставалось – вратарям «Динамо» особо сильно от него попадало.
– В Перми простая команда, работящая, а в «Ладе» – одни звезды: Бякин, Гомоляко, Карпов, Тертышный, Антипин, Скабелка, Нестеров, Метлюк, Брызгалов. Почти все жили в одной гостинице, а в ней квартиры – кухня и три комнаты. За нас там и белье меняли, и убирались. То есть жили в квартирах, но с гостиничным сервисом.
За все годы в России именно в Тольятти у меня была самая большая зарплата. Но выступили неудачно – проиграли в четвертьфинале Омску. Руководство было недовольно и команду в том виде распустило.
– С другим Александром Юдиным, который тафгай, вас часто путали?
– Да постоянно. Один раз Сашка извинялся, что в Америке расписывался на моих карточках. Американцы не понимали, что это другой Юдин и подсовывали ему для автографов мои фотографии, сделанные, когда я играл в «Солт-Лейке». Юдин, кстати, потом в «Динамо» пытался прийти при Билялетдинове. Не взяли – не подошел, наверно.
– Почему из хоккея ушли так рано, в тридцать три?
– Ключица вылетела. Играл за «Химик», упал на ровном месте, неудачно махнул рукой и привет. Полгода ничего не делал, ходил с повязкой. Возможности восстановиться уже не было. Играть я продолжал, но просто для себя – с Фаткуллиным катались в команде мясокомбината «Велком», молодым помогали. На жизнь зарабатывали. Там можно было и с травмой играть: отдал – принял – отдал.
– Николишин говорил, что вы и в аэропорту работали.
– Лет пять назад в «Шереметьево» устроился. Приемосдатчиком багажа. Заодно и в хоккей играл за «Аэрофлот» – в Чехии, и Америке. Зарплата нормальная, но сейчас – сколько ни давай, все равно мало будет. В аэропорту я года два проработал. Теперь вот только в Зеленограде за любителей играю. Катаюсь с молодежью.
– За ветеранов не играете?
– Я играл за ветеранов, в команде Мебельной фабрики, но потом надоело в Москву мотаться. На машине в молодости наездился. Не хочу сейчас на ней ездить. А с сумкой в электричке трястись не очень удобно.
– Какая у вас была первая машина?
– «Шестерка». У Миши Шталенкова взяли покататься и перевернулись на ней с Каспарайтисом. Прямо возле базы в Новогорске. Отъехать толком не успели, как в кювете оказались. Я за рулем был. Осенью второго чемпионского сезона это случилось. Мы с Дарюсом – ничего, целые остались, на следующий день могли играть. Потом ездил на крутой по тем временам «Тойоте Королла» – купил ее, вернувшись из Германии, кредит взял у товарища. Несколько лет на ней катался, но потом тоже перевернулся. Наездился, в общем.
