Давным-давно это было. Жила в одной деревеньке мастерица по имени Марьюшка. Все Марьюшка умела: и ткать, и шить, и вязать, а уж в вышивке ей равных не было. Все швы мастерица знала: и простой, и стебельчатый, и тамбурный, и крестом вышивала, и гладью, и бисером, и стеклярусом.
Бывало, прибегут к Марьюшке девчата:
– Марьюшка, подсоби. Покажи, как надо, а то не выходит вышивка.
Марьюшка и рада, всегда расскажет и покажет, бисера отсыплет, ниток отмотает. Других учит, и сама у них чему-нибудь учится.
Однажды приехала в Марьюшкину деревню важная барыня. Вышла из кареты, пошла по улице, как говорится: на народ поглядеть да себя показать. Марьюшка барыню как увидала, да так и ахнула. На барыне кокошник красоты неописуемой, низ платья да рукавов причудливой вышивкой украшены. Марьюшка такую вышивку раньше нигде и не видывала: белехонькая тесьма в причудливые узоры выложена, а вдоль неё белые жемчужинки посажены.
Кинулась Марьюшка важной барыне в ноги:
– Не брани меня, барыня, а скажи-расскажи, кто тебе так причудливо платье да кокошник украшал.
– Есть одна мастерица, зовут её Аглайкой, – отвечает барыня. – Только уж очень далеко она.
– Скажи где, – просит Марьюшка. – Я пойду к ней причудливой вышивке учиться.
– Придется тебе семь лаптей истоптать, пока доберёшься, – отвечает барыня. – А коль и впрямь выучиться хочешь, иди всё прямо да прямо. Как сорок деревень пройдёшь, так её и найдёшь. Стоит ее изба недалеко от Ильмень-озера, на черничном пригорочке.
Собралась Марьюшка в дорогу. Путь длинный да не простой, через лес густой, через поля бескрайние, через деревни дальние. Шла Марьюшка, шла, семь лаптей стёрла, сорок деревень прошла, добралась наконец-то до черничного пригорочка. Стоит на пригорочке изба, ворота резьбой диковинной украшены. Постучала Марьюшка. На стук сама мастерица Аглайка вышла.
– Чего тебе? – спрашивает.
– Из далека я пришла, – отвечает Марьюшка. – Хочу у тебя причудливой вышивке научиться. Ты мне только покажи, а я мигом перехвачу.
– Ишь, какая, – рассердилась Аглайка. – Я кого попало, своему ремеслу обучать не собираюсь. Ты сперва у меня годик в чернавках погорбаться. По двору, да по дому трудную работу за меня поделай, а уж потом посмотрю я, учить тебя или не учить.
Делать нечего, стала Марьюшка у Аглайки работать. С раннего утра до позднего вечера всю тяжелую работу по двору да по дому делает, ни на минуточку не приседает, а Аглайка только руками водит да приказывает.
Вот год прошёл, второй начался. Стала Марьюшка Аглайке говорить:
– Я тебе по совести год отслужила, научи меня своему ремеслу – диковинной вышивке.
А Аглайке Марьюшку учить ох как не хочется.
– Знаешь что, Марьюшка, – говорит Аглайка однажды, – ступай-ка ты на Ильмень-озеро, садись на большой чёрный камень, да жди искателей. Среди искателей спроси Евлампия. У Евлампия горсть жемчуга возьми. Принесешь мне жемчуга, посажу за ремесло, научу своей вышивке.
Отправилась Марьюшка на Ильмень-озеро, села на большой чёрный камень, ждет искателей. А Аглайка тем временем, с мальцом шустрым передала искателю Евлампию весточку, мол изведёшь девку, все что хочешь для тебя сделаю. Искатель этот за медный грош на любую подлость готов, а уж если ему серебра посулить, то и подавно.
Вот сидит Марьюшка на камне и видит, как искатели на плотах всё ближе-ближе к берегу подходят, а короба у них полны-полнехоньки белым жемчугом. Стали искатели на берег сходить, Марьюшка принялась их про Евлампия спрашивать.
– Зачем он тебе? - спрашивают искатели. – Наш жемчуг ничуть не хуже, бери сколь надобно.
– Мне у Евлампия велено жемчуг взять, – отвечает Марьюшка.
– Ну, раз так, то жди. Вон его плот, самый последний тянется.
Искатели жемчуг с плотов сгрузили, полные короба на телеги поставили да отправились восвояси. Как опустел берег, так и искатель Евлампий на берег сошел. Марьюшка с ним поздоровалась, честь по чести.
– Велено мне у вас горсть жемчуга взять. Принесу жемчуг, стану диковинной вышивке учиться.
– Жемчуг там жемчуг, – отвечает искатель, а сам злобно так глазёнками на Марьюшку зыркает.
Глазёнками зыркает, разговорами отвлекает. Изловчил момент, да как толкнет Марьюшку с большого черного камня прямо в Ильмень-озеро.
Упала Марьюшка на самое дно. А на дне тины видимо-невидимо. Озеро вмиг взволновалось, волной пошло, тина поднялась, давай Марьюшке руки и ноги путать.
На ту беду другой искатель – Авдейка к озеру воротился.
– Дай, – думает, – погляжу, хорошо ли плоты привязаны, не ровен час, унесет их Ильмень-озеро.
Тут слышит Авдейка, кто-то о помощи просит. Да голос такой тихонький, будто со дна озера идёт да волной заглушается.
– Может, кажется, – думает Авдейка, а сам всё прислушивается.
Прислушивался – прислушивался, да и нырнул в озеро с чёрного камня. Раз нырнул, другой, третий. Нашёл-таки на дне Марьюшку, всю в зелёной тине. Лежит, еле дышит.
Долго Авдейка Марьюшку из тины освобождал, наконец-то, вытащил на берег. Тащит Марьюшку, а сам на помощь зовет друзей-искателей. Искатели сбежались, давай костер жечь, Марьюшку в чувства приводить, да вопросы задавать:
– Как звать, да откуда в наших местах появилась? Как на дне Ильмень-озера очутилась?
Марьюшка всё как есть искателям рассказывает. Искатели слушают да только головой качают.
Отогрели Марьюшку, да стали решать, как дальше быть.
– Отведу-ка я тебя к своей матушке, – сказал тут Марьюшке Авдейка. – Ночь переспишь, а утром видно будет, что дальше делать.
На утро проснулась Марьюшка на пуховых перинках в светлой горнице. Как глаза открыла, да так и ахнула. Вся горница разной вышивкой украшена. А на лавочке наряд для Марьюшки приготовлен, во сто крат лучше, чем у той барыни, которая в Марьюшкину деревню приезжала. Авдейкина матушка, как увидала, что Марьюшка глаза открыла, сразу обрадовалась:
– Отошла от испуга-то, девонька, – говорит. – Ну и хорошо, ну, и славненько. Вставай-ка с постели, примеряй наряд новый, да садись за стол будем завтракать.
Марьюшке кусок в горло не идёт, она всё на вышивку глядит. Матушка Авдейкина смеётся:
– Эта вышивка «сажение по бели» называется. Один разок покажу, ты сразу и перехватишь.
Марьюшке только того и надо.
– Вы мне сразу покажите, – просит. – Так давно этой вышивке выучиться мечтаю.
– Что ж, учись, – улыбается Авдейкина матушка. – У нас в деревне этой вышивкой все владеют, а не одна Аглайка. Другие секретов не держат, жемчуга в Ильмень-озере считать не пересчитать, вот и украшаем им кокошники да сарафаны.
С той поры много времени прошло. Марьюшка вышивке, что «сажением по бели» зовётся, быстро выучилась. Выучилась да замуж за Авдейку вышла. Искатель Евлампий сгинул куда-то, никто его с той поры не видывал. Поговаривают, что наказало его Ильмень-озеро за дела его и поступки. А с Аглайкой тогда вся деревня перестала здороваться, долго она это терпела, а потом собрала свои пожитки да уехала. Видели её люди в чужом краю, говорят, совсем другой стала: ремесло не таит, всех учит, кто-бы не просил. А оно и правильно: ремесло жить должно, от старших к малым передаваться, из века в век переходить, а уж особенно такое диковинное, как «сажение по бели».
