Аннушка. Часть 11. Анна смотрела, как загребая новенькими сапогами свежевспаханную землю он идёт им навстречу. -Здравствуйте, родные мои-сказал гость, обнимая подбежавшего брата и глядя ей прямо в глаза, -вот и довелось встретиться, -похлопал он Семёна по спине. -Где ж вас носило столько времени Макар Кондратьевич? –спросила она, снимая с головы серый от пыли платок и вытирая чистой стороной своё мокрое лицо. -То тут, то там-уклонился он от ответа и добавил: зови в дом, хозяйка, не то всех галок в округе переполошим, а ты, братка, почему молчишь али не рад? -Не ответит он, не может, как переболел, так речи лишился- ответила за него Анна, зовя Васю, который им помогал и беря на руки Нюрку, сидевшую на траве. -Проходите в дом –она сделала приглашающий жест свободной рукой, чуть наклонившись под тяжестью дочери. Семён подошёл, забрал у неё ребенка и пошёл вперёд, за ним вприпрыжку бежал Вася, а Анна и Макар остались наедине. -Ну как жилось-можилось тебе, голуба моя, -спросил её Макар, оглядываясь, ушёл ли брат. -Твоими молитвами! -дерзко ответила девушка, не понимая откуда у неё вдруг выросла, расправила крылья и запустила острые когти обида на него. Так бывает, когда долго чего-то ждёшь, думаешь и представляешь встречу, но всё проходит не так, как мечталось. Макар был чисто выбрит, лицо гладкое, словно прошедший год не оставил на нём никакого знака. Гимнастерка чистая, сапоги начищены, а за воротами стояла бричка, запряженная справным жеребцом –всё это она успела рассмотреть, пока гость говорил: -Прислан коммунистической партией в Елошное руководить сельским советом, будем восстанавливать село, откроем школу, лечебницу, так, что я к вам надолго. -Что ж в своё село не вернулся? –спросила Анна, делая шаг в сторону дома. -Здесь сейчас мой дом, примешь? –мужчина схватил её за руку, стараясь удержать. -Отчего ж не принять, отцовский дом пуст, можете заселяться с Семеном, бабы хоть языки успокоят, а то ведь я почитай цельный год с чужим мужиком да под одной крышей живу, нехорошо это. -Нет, ты не поняла-попытался объяснить гость, но хозяйка и слушать не стала. -Где ж вы пропадали, Макар Кондратьевич, когда брат ваш от болезни загибался, да не знал, выживет ли? –с горечью сказала она, вырвав ладонь заспешила в дом, от волнения ещё больше припадая на короткую ногу. Что сказать гостю? Как оправдаться? Тогда, после болот он быстро отыскал остатки своего отряда, поведал, где нашёл последний приют их командир, что сталось с остальными рассказали ему товарищи. А дальше, как по рельсам поезд (видел он как-то это чудище чугунное в Кургане) понеслась его жизнь. Отправили на учёбу в город, там же приняли в партию. Отметив ум и недюжие организаторские способности –сплав крестьянской, мужицкой хитрости и опыта позволили ему закрепиться и начать шагать вверх по партийной лестнице. Думал ли он когда-то, что так высоко, как он считал, подымется? Нет, конечно, но и уступать нагретое место он не хотел, верил безоговорочно в светлое будущее и равенство, без сомнений отрекся от веры, в угоду новым веяниям. Невелико Елошное, но для подъёма подойдёт и оно, ведь начав с малого можно приблизить тот час, когда взлетишь высоко и поднявшись ввысь, будешь парить над всеми, недосягаемый для других. Принеся воды для жеребца и поставив ведро на землю, он потрепал его по морде и зашёл в дом вслед за Анной. Лето 1921 года ворвалось в Елошное горячими суховеями, пересохшими озерами и растрескавшейся от жары землею. Анна с тоской посмотрела в высокое, выцветшее небо без единого облачка, перевела взгляд на желтые кусты картошки, засыхающей на глазах. Вася руки все вытянул от тяжести, нося воду с озера ведрами, но это была капля в море, не способная спасти их будущий урожай. На полях картина была ещё страшнее, зерновые не заложили колос, а это означало только одно-неурожай. Нет зерна-нет муки, нет травы-нет скота, которого зимой кормить будет нечем. Черный от солнца Макар всё звонил в район и громко кричал в трубку, пытаясь что-то добиться, но сверху ничем не могли помочь. С Анной они почти не виделись, затянули его местные проблемы, к болезням, обручившимся на местных жителей добавился голод. Она же с утра уходила в лес, пытаясь во влажных местах найти нужные травы и коренья, обдирала кору, копала коренья, чтобы выдержать с детьми зиму. Васенька был её первым помощником, нянькался с Нюркой, сопровождал в лес, вёл учёт больных. Мальчик вырос на глазах, вытянулся, стал похож на настоящего деревенского мальчишку. По обоюдному согласию родителей его не вспоминали, но Анна видела однажды, как за вздрагивали его худенькие плечи, когда под руку ему попалась маленькая ложечка, привезенная ею из родительского дома мальчика. Только Семён смог тогда успокоить ребенка, лишенный возможности говорить, он тонко чувствовал детскую душу и понимал его без слов. Сам он, уйдя жить с братом, Анну с детьми не бросил и продолжал помогать по хозяйству, успевая работать в созданной в Елошном сельскохозяйственной коммуне. Она объединила бывших батраков и бедняков, которые общими усилиями засеяли часть полей. Подокучив вялые картофельные кусты, Анна замерла, ожидая привычный колокольный звон из храма и поежилась, несмотря на жару, вспомнив, что он закрыт и службы в нём больше не велись. Многое менялось вокруг, ломались старые устои, нарождались новые правила, пытающие искоренить веру в Бога, создавались добровольные общественные организации, такие как «Союз безбожников», главной задачей которой была преодоление религиозности населения. Макар собрал елошенцев как-то в бывшем храме, из Кургана приехал лектор, рассказывающий о том, что повитухи в сёлах –это невежество людей и суеверия, а роды должен принимать врач. Девки помоложе шушукались и хихикали, глядя в сторону Анны, бабу постарше сурово поджимали губы, про себя кляня выступающего. Аннушка сидела, выпрямив спину и улыбалась его словам. Знал бы этот лектор, в замызганном пиджачке и пенсне на курносом носу скольких детей она приняла, выпестовала, дала жизнь, в ножки бы поклонился ей. Лектор перешёл к теме религии, всё бубнил и бубнил, произнося непонятные слова: «необходимо освобождение от религиозного дурмана», «поповские праздники – сплошное пьянство», «в гроб религии вобьётся новый прочный гвоздь», а она сбоку смотрела на Макара, сидевшего на первой скамье, замечая, как ещё больше сбелели его виски и глубокие морщины избороздили лицо. Бабы сказывали, не спит он совсем, и днём и ночью в конторе обретается, да в район мотается туда-сюда. Наконец-то лектор закончил и радостные елошенцы поспешили прочь, боясь попасть на ещё одну лекцию. Аннушка не спешила, нога не позволяла. Несмотря на надвигающиеся сумерки прохлада так и не пришла. Жаркое, липкое марево поднималось от раскаленной земли и озер вокруг села, у уха тонко звенели комары, облипая лицо. Обмахиваясь веточкой, сорванной по пути она шла по узкой тропинке, идущей от церкви к центру села, когда её догнал Макар. Идя рядом, прямо по траве первым начал разговор: -Так и будешь от меня бегать, словно я прокаженный? Ты вроде как обиду на меня какую-то держишь? Так поделись со мной, не держи в себе! -он перегнал её и перегородил собой тропинку. Анна, не отвечая, обогнула его и также неспешно пошла дальше. Вспомнилась ей внезапно недавняя зима, Яков, погибший Гриша, страх, который она испытала за детей. Макар снова догнал и пошагал, поднимая сапогами пыль с сухой травы. -Вы рассказывали по приезду, Макар Кондратьевич, что зимой в Кургане были, что ж не приехали в Елошное, не навестили нас или привет не прислали, жив мол, здоров? -Не мог я, Аннушка, с антисоветчиками боролся, вредителей выявлял, а ещё шпионы, враги народа, саботажники, социально-опасные элементы, единоличники, кулаки, подкулачники, буржуазные прихвостни, пораженцы, контрреволюционеры, вот сколько их против нашей власти выступивших, не до приветов мне было, голубка моя. -Так и будете с ними дальше бороться? -спросила она, останавливаясь. -А как же? –удивился он, -до полной победы коммунизма. -А меня Макар, ты к кому отнесешь? К врагам народа или саботажницей назовешь? Повитуха я. А этот ваш лектор назвал меня пережитком прошлого. Со мной тоже бороться будешь до победного? -Ну зачем ты так? Какая из тебя саботажница? -А такая, что старшую сестру мою вместе с мужем и детьми мал-мала меньше на подводы посадили, да в неизвестность увезли, не знаю свидимся ли ещё раз? А ты рядом со мной ходишь, как по тонкой ниточке, не думая, что опасно это, а ну, как и меня, за повитушество моё куда отправят? -А я в обиду тебя не дам! До верхов дойду, ежели чего! -Песчинки мы, что против ветра выстоять не в состоянии, сдует и не заметит, так что держитесь от меня подальше, Макар Кондратьевич, не по пути нам боле-ответила ему Анна, а он так и не понял, что она имела ввиду, тропинку, что закончилась и вывела их на сельскую улицу или их жизнь. Зауралье всегда считалось зоной рискового земледелия, то долгая весна, то летняя засуха, то осенние дожди, так что елошенцы, привычные к нехватке продуктов, всегда имели запас на эти случаи и худо-бедно выживали. Но потеряв в ходе продразвёрстки последнее зерно, затянули пояса. Крыльцо елошенского сельского совета каждый день обступали бабы, старики, дети, требуя у Макара хлеба, а он, в сопровождении помощников, мотался по округе, пытаясь собрать очередной наряд на 100 пудов зерна для голодающего центра. К этому времени в селе был забит практически весь скот, у людей не осталось ни мяса, ни молока. Аннушка держала одну белую козочку, пряча её всё лето в лесу, но и ей пришлось попуститься. Со страхом ждала она зиму, понимая, что без картофеля, свёклы, моркови, капусты, репы, редьки, тыквы, урожая которых она так и не дождалась этим летом, выжить будет непросто. К зиме стало ещё хуже, по теплу хоть спасала трава, Анна делала похлёбки из крапивы, сныти, борщевика и щавеля, варила из молодых растений щи, а из их семян – кашу, пекла хлеб, добавляя в муку лебеду, молотые семена, жёлуди, серёжки орешника, головки клевера. Он получался зеленым и весьма отдаленно напоминал хлеб. Но с началом зимы, запасы, заготовленных трав уже не спасали, так как закончилась мука. Долго думая и сомневаясь Анна приняла решение продать драгоценности, которые ей вручила при расставании Лукерья Демьяновна. Со слезами она выпросила у Макара лошадь и попросив Семёна её сопровождать, женщина отправилась в Курган. В городе их называли мешочниками, тех, кто, сложив вещи понаряднее и побогаче в мешки, привёз или принёс их в город, чтобы обменять на продукты. Первым, кто отправился в город повезло, и многие вернулись домой с несколькими десятками пудов муки и картофеля, но те, кто отправился в путь чуть позже, возвращались не с чем, обменять вещи на продукты стало невозможно. Курган был забит голодными людьми. По улицам бродили жители мертвых деревень, решившиеся найти помощь в городе. Матери бросали своих детей на улицах города, не в силах их прокормить и не в состоянии наблюдать как любимое дитя умирает от голода. Сердце Анны замирало от ужаса, когда видела она серые, худые скелетики, сидевшие прямо на снегу. Вшивая одежда, тряпочки и обмоточки, больше похожие на лохмотья и синие палочки: руки, ноги. Аннушка физически ощущала их боль, которая, казалось, насквозь прожгла её сердце. Она уткнулась лицом в спину Семёна, сидевшего впереди, лишь бы не видеть всего этого ужаса. Остановиться решили у знакомых, Прасковьи и Акима, проживающих в подвале дома бывшего генерала. Некогда толстая Парашка была не похожа сама на себя, кожа да кости. Схоронив мужа, работала она на местной фабрике, получая вместо денег небольшой паёк, тем и жила. Гостям обрадовалась и подсказала, где можно обменять вещи на продукты. Не задерживаясь и не теряя времени Семен и Анна отправились по указанному ею адресу. «У горькой беды нет сладкой еды», говорят в народе, но для иных и народная беда, способ наживы. Были в городе люди, имеющие продуктовый запас, к таким относился и Савелий Птичкин, небольшого роста мужик, с большим брюхом и красным лицом, был он хамоватым и наглым. Он обменивал на продукты только ценные вещи, взвинтив на них цены до небес, не боялся ни черта, ни Бога, имея поддержку среди городского партийного руководства. Гостей он встретил сурово, в подвале собственного дома, в котором жил со своей семьей. Увидев блестевшие при свете свечи драгоценности, задрожал, вытирая рукою враз повлажневший лоб. -Узнаю, вот это колье, -сказал он, показывая на него пальцем, -матушка Лукерья Демьяновна Дозморова в нём хаживала, откуда у вас всё это? -Не твоего ума дело! -сурово отрезала Анна, впервые подумавшая о том, как они с Семеном будут добираться до дома и не устроит ли Птичкин за ним погони, чтобы остаться при своих продуктах и их драгоценностях. Время –то лихое, сейчас брат брату враг. -Говори, сколько дашь за побрякушки и не вздумай юлить, я грамоте обучена и считать умею! -А чего ты, баба, раскомандовалась здеся или мужик твой голоса совсем не имеет? -возмутился торгаш, лихорадочно соображая, как объегорить деревенскую дуру. Дверь в подвал, где они беседовали распахнулась и вошла худенькая, даже хрупкая девочка, лет шести, неся в руках пару поленьев. Шатаясь под их тяжестью, она прошла к небольшой печи и не удержав их уронила. Поленья загрохотали, а Птичкин размахнулся и влепил девчушке хлесткую пощёчину. -Смотри, куда прёшь, дура косорукая! Чуть ногу мне не зашибла! Девчушка качнулась от удара, но на ногах устояла, видимо не первый раз прилетало. -Отправлю обратно на улицу! –пригрозил ей Птичкин, - будешь знать, как голой ж@пой на снегу сидеть-и засмеялся противным смехом, тряся своим большим животом. Девочка, опустив голову пошла прочь, но проходя мимо Анны не удержала детского любопытства и посмотрела на неё красивущими, яркими, голубыми, под цвет летнего неба, глазами. -А всё супруга моя, Авдотья Степановна, -ворчал хозяин, рассматривая драгоценности, -подбирает кого не попадя на улице, да в дом тащит. А разве ж всех прокормишь? Тут бы самому ноги не протянуть-сокрушался он. Была такая особенность у его жены, играться в благотворительность, принимать в дом сироток, да использовать их труд нещадно, строя из себя благодетельницу. Такого ребенка держали впроголодь, одевали в старьё, не лечили, если болел, а когда помирал, вытирали фальшивые слёзы кружевными платочками, тут же подыскивая другого. -Ну что ж, -сказал хозяин, -готов предложить вам, -сделал он паузу, -мешок муки. -Да ты что, ирод, с дуба рухнул? -всколыхнулась Анна, вступая с ним в торг. После долгих споров, когда каждый из спорящих хотел выгоды для себя, к вечеру Птичкин выдал продукты, которые Анна и Семен уложили в сани, прикрыв сверху сеном и начали было движение, как от стены дома отделилась тень и под копыта лошади бросилась давешняя девочка. -Тётенька, -закричала она, -заберите меня отсюда! Христом Богом прошу, мамка моя от голода померла, прямо на улице, и я здесь сгину! Я вам верою и правдою служить буду! Я всё, всё умею делать-частила она, хватаясь за упряжь. Семен, натянув вожжи, остановил жеребца. Анна выпрыгнула из саней, подбежала к девочке, прижала к себе. -Дитятко ты моё, -прошептала она, сбрасывая с плеч теплую шаль и закутывая ею ребенка. -Семён, помоги! - попросила она, видя, что та, от слабости не может сделать и шага. Тот подхватил невесомое тело, бережно опустил в сани, прикрыл кошмой от ледяного ветра, Анна села рядом, обняла руками, стараясь согреть. Путь предстоял немалый, опасный, истощенная девочка могла и не доехать, но при первой же остановке в полупустой деревне (жители подались в город в поисках еды) у старухи, доживающий свой век в старой избе, заварила она травы, взятые с собой по привычке, чтобы поддержать силы ребенка. Уезжая, сыпанула из мешка щедрой рукой мучицы, чтобы хозяйка, хотя бы напоследок вспомнила запах еды, больше ничем помочь не могла, дома два голодных рта, да и третий на подходе вот. Сто верст отделяло город от Елошного, длинный, тяжелый путь и когда показались вдали крест сельского храма, установленный ещё её отцом, разрыдалась Анна от усталости и переживаний, уткнувшись носом в спину Семёна, который, словно каменный, всю дорогу опорой ей был. Плакала Анна и вместе с тем росла в ней надежда, что зиму эту они переживут. Так и случилось, экономя, добавляя в привезенную муку жёлуди, костяную муку, кору, траву, листья, почки, корни, мякину жмых пекла хлеб, который в лучшие годы и собакам кормить было страшно. Благодарила Бога, что не пришлось ладить лепешки из «съедобной глины» с травой, как другим односельчанам. Остывая, такие лепешки становились каменными и есть их можно было только горячими. Не пришлось ей печь хлеб с примесью навоза или навозный целиком, спасли привезенные продукты. С ужасом она смотрела на односельчан, от безысходности люди ложились в своих избах на лавки и ждали смерти. Когда она осматривала больных видела, с каким безразличием относились они к своему здоровью. Многим из них казалось, что легче умереть от тифа или другой болезни, чем от голода. С ещё большим ужасом слушала Анна новости, попадавшие в Елошное с следовавшими по Сибирскому тракту военными, сопровождающих осужденных. Рассказывали они, что в Поволжье, в одной из деревень в отсутствии матери старшие братья, одному из которых было 15 лет, зарезали и зажарили своего годовалого братишку. В другой деревне мать застали на месте преступления – она варила в котле свою пятилетнюю дочь. После этих новостей ей становилось плохо, она задыхалась, не понимая, за что людям выпала такая напасть, жалея всем сердцем всех и матерей, и детей. Подобранная в Кургане девочка оказалась смышлёной, отзывалась на имя Настя и стала помощницей Анны, наравне с Васей. Целую зиму Анна лечила найденку, выводя вшей и справляясь с её ночными кошмарами, пытаясь лаской и заботой отогреть девочку. Лишь к весне она увидела наподобие улыбки на лице ребенка и только к лету ушли её кошмары. Продолжение следует..