А теперь послушай, не возражай. У меня рассказы любых сортов.
Собирают улицы урожай восхищенных взглядов, открытых ртов. Быть живыми — это уже закон. Умирать не хочется, хоть умри. На Фонтанке, кстати, один дракон зажигает певчие фонари, раздаёт янтарные леденцы в Рождество, и, кажется, на Пурим. Если мы — вершители и творцы, то возьмëм, чего-нибудь натворим. Ибо вроде ведаем. Дайте срок (выходной, опору, билет в музей). Старый бог устроится на порог — просушить ботинки, отмыть князей, осознав, что, в принципе, суперстар. Сам себе покой, сам себе приют. Быть живыми — это держать удар, но гораздо лучше, когда не бьют.
Веселей на сердце, теплей в груди, безмятежна гладь, вдохновенна тишь. Высоко сиди, далеко гляди, вдруг опять хорошего углядишь. Исправлять реальность — большой талант, наблюдать — способности не нужны. У витрины лета застыл атлант. Петроградской ветреной стороны. По Дворцовой рысью бежит вервольф: и козлы, и Шапочки до звезды. А луной русалки играют в гольф, только вместо клюшек у них — хвосты. Происходит, в общем, полнейший сюр у границ небес, на черте дробей.
Если в полдень пушки палят вовсю — каждый ангел стреляный воробей. Иногда меняет цвета река: изумруд, фиалковый, бирюза. И сверкают ночью на чужака никогда не гаснущие глаза.