7 июля в музее-усадьбе «Ясная Поляна» завершился VIII театральный фестиваль «Толстой». Его центральным событием стал спектакль Александринского театра «Воскресение» по мотивам одноименного романа Льва Толстого. В этом году первой публикации романа, над которым писатель работал с 1889 по 1899 год, исполняется 125 лет. Сценическая адаптация подготовлена режиссёром Никитой Кобелевым и драматургом Дмитрием Богославским и включает в себя эпизоды из других произведений Толстого. Это повести «Крейцерова соната» и «Отец Сергий» и неоконченный рассказ «Записки сумасшедшего».
Никита Кобелев — главный режиссёр Александринского театра с июня 2023 года. В 2011 году он окончил режиссёрский факультет ГИТИСа (мастерская Олега Кудряшова). В 2012–2020 годах — штатный режиссёр-постановщик в Московском академическом театре им. Вл. Маяковского (в 2016–2020 годах — заместитель художественного руководителя). В 2017–2021 годах — преподаватель в мастерской Миндаугаса Карбаускиса на актёрском факультете ГИТИСа. Он автор спектаклей в Псковском театре драмы им. А. С. Пушкина, в МХТ им. А. П. Чехова, в ТЮЗе им. А. А. Брянцева, в Латвийском национальном театре, в Театре сатиры, в театре «Практика». Поставил 11 радиоспектаклей на Радио России.
В Александринском театре выпустил спектакли «Тварь» (2021) по одноимённой пьесе Валерия Семеновского (на темы романа «Мелкий бес» Фёдора Сологуба) и «Воскресение» (2024) по мотивам романа Льва Толстого «Воскресение». Сегодня Никита Кобелев в гостях у «Тульских известий», и мы говорим о том, как работалось режиссёру над спектаклем.
— Никита Викторович, вы сказали, что впервые прочитали «Воскресение» в 29 лет, «Войну и мир» прочли четырьмя годами ранее. В школе произведения Льва Николаевича вы изучали?
— Из школьной программы я читал не всё. Сложно было для нас прочитывать такие большие романы. Хотя первый том «Войны и мира», чтобы сдать то ли контрольную, то ли экзамен, я прочитал. Но вообще — я любил Фёдора Достоевского, особенно романы «Идиот» и «Братья Карамазовы», которые прочитал в старших классах.
— А для постановки выбрали «Воскресение» Льва Толстого… Вы говорите, что работаете только с тем материалом, который вас интересует, цепляет. Чем зацепило «Воскресение»?
— Говоря откровенно, мне близка история человека, который хочет что-то в себе изменить, поменяться. Мне нравится история его пути — душевного, духовного. Это пафосно, может быть, звучит, но это так — пути человека, который пробует отказаться от себя прежнего, от каких-то своих привычек. Я не могу сказать, что здесь кроются параллели с моей жизнью, но мне такой герой близок и интересен. Мне интересно, что движет им в желании и попытке измениться: я тоже стремлюсь развиваться.
— Вы писали сценарий «Воскресения» вместе с драматургом Дмитрием Богославским. Что значит «вместе писали»?
— Почему я не пишу инсценировки, хотя многие режиссёры пишут их сами? Я это делать не умею. Это же не просто взять текст Толстого и поставить по нему спектакль: где-то что-то приходится дописывать — «переводить» прозу в диалоги. Я знаю, что необходимого чувства языка, для того чтобы самому писать сценарий, у меня нет. Я не наделён таким даром — писать диалоги. И я не заказываю пьесу — напишите по роману. Это не моё. Меня не устраивает такой вариант работы с драматургом. Для меня это — совместная история. Я что-то понимаю в структуре спектакля, в том, как то, что я хотел бы показать, нужно выстроить, какие эпизоды, какие сцены для этого взять. Поэтому Дима в данном случае — мой соавтор. Соавтор в том плане, что я даю ему смыслы, которые нужно вставить в спектакль. Он тоже может что-то предложить, но в том русле, в котором я веду и предлагаю. Мы оговариваем какие-то ходы и дальше начинаем смотреть, что получается. Не складывается — ищем ещё: меняем сцены, предлагаем другие варианты.
— Что было особенно трудно в разработке сценария «Воскресения»?
— Трудность работы над постановкой состояла в том, что было очень сложно понять, с чего вообще начинать спектакль. Начало действия нашей пьесы — это 150-я страница романа. Мы далеко не сразу пришли к такому «прологу» — нам не хотелось всю предысторию рассказывать: на это ушёл бы целый час. Меня интересовали другие сцены в романе. Потому пришлось много думать, как за пять-десять минут рассказать предшествующие основному действию обстоятельства. И в то же время — надо было найти «что-то», чтобы, ни одной секунды не потеряв, сразу подключить к себе зал и удержать контакт со зрителем. Как это сделать? Через что? И вот нашлось решение — через суд, через этого мальчика с половиками. Я понял,что именно здесь представлю зрителю главного героя — Дмитрия Нехлюдова, чтобы его было «много», чтобы он многое проговорил. Чтобы он был в фокусе внимания, чтобы были услышаны его размышления.
— О том, что вы собираетесь ставить «Воскресение», вы сказали в одном из интервью в июне 2023 года. В интервью в сентябре сообщили, что «замысел в процессе становления». «Готовлюсь к работе» — сказали в ноябре, а в январе уже премьера. Так быстро подготовили спектакль?
— О том, что будем ставить «Воскресение», мы договорились с художественным руководителем Александринского театра Валерием Фокиным примерно за год. Мне очень хотелось поставить это произведение: я уже сказал, оно зацепило меня много лет назад — смыслов, эмоционально. Я много над ним думал. И я начал активно работать — работать с текстом романа, придумывать, как перенести его на сцену. До выхода к артистам была сделана большая домашняя работа. Да, год прошёл. Сами репетиции заняли из этого времени только три месяца.
— На встрече с Фёклой Толстой в рамках образовательной программы фестиваля вы говорили о том, что сейчас «время ставить Толстого». Но интерес к творчеству Льва Николаевича был всегда. Его пьесы — «Власть тьмы», «Плоды просвещения», «Живой труп» — ставили и в царское, и в советское время. В 2006 году «Живой труп» Валерий Фокин поставил в Александринке. Экранизированы все романы Льва Николаевича: «Война и мир» — Сергеем Бондарчуком, «Анна Каренина» — Александром Зархи. Первым было перенесено на экран как раз «Воскресение» — Михаилом Швейцером в далёком 1960 году. Вы, кстати, смотрели этот фильм?
— Да. Но он, мне кажется, такой политический в каком-то смысле. В конце больше про народовольцев, которых угнетала царская Россия, скажем так.
— А впервые «Воскресение», согласно некоторым источникам, было экранизировано в 1907 году в Дании режиссёром Витто Ларсеном. В России первая экранизация состоялась в 1915 году. Фильм по роману Льва Николаевича режиссёр Пётр Чардынин назвал «Катюша Маслова». В этом году — сразу три театральные премьеры «Воскресения», все — в Петербурге. Так почему ставить Толстого — именно сейчас время? Мы о «Воскресении» говорим.
— Этот роман — всегда современный. Его можно повернуть как угодно и вытащить из него то, что интересно, что волнует сейчас. Да, такой вот поздний Толстой. В нём всё. Отсюда и время ставить.
— Каким вам видится поздний Лев Николаевич?
— Внутри позднего Толстого, мне кажется, бились художник-писатель и публицист-моралист, философ и человек. Поздний Толстой — это уже даже проповедник, что ли, который нашёл ответы на мучащие его вопросы. И всё равно в его бессознательном гении постоянно кипела схватка. Это на мой взгляд.
— И кто, на ваш взгляд, победил?
— У позднего Толстого где-то побеждает художник, где-то — публицист, моралист, практически проповедник, дающий всем сестрам по серьгам. И вот эта борьба с переменным успехом то у одного, то у другого, мне кажется, чувствуется на страницах «Воскресения», не случайно этот роман так долго писался. От него осталось огромное количество черновиков — объем рукописного фонда романа превышает семь тысяч листов. Произведение мучительно давалось Льву Николаевичу, и, может быть, поэтому с художественной точки зрения оно считается, наверное, менее совершенным, чем «Война и мир» и «Анна Каренина».
— И тем не менее — мощным.
— Да, в «Воскресении» такая сила, такая мощь, и мысли, и чувства, что оно не может не зацепить. В итоге — почему интересен Лев Николаевич, и неважно, как мы его поставим? Потому что в романе есть тот смысл, то содержание, которые попадают в людей. Потому что эти смыслы волнуют. Волнуют. В том-то и суть. И в этом сила классики. Другое дело — как её открыть для театрального зрителя. Но, когда ищешь, порой очень долго, способы перенести роман на сцену, то находишь. Обретаешь свой подход, чтобы сделать постановку не менее сильной, не менее мощной и пробивающей.
— Вы изменили финал произведения — оставили его открытым. Сделали это, конечно, сознательно. Насколько он получился толстовским?
— У нас всё-таки нет задачи сделать всё по-толстовски. Это театр, режиссёр имеет право на своё восприятие, своё видение произведения. Убедительны они или нет — решать, конечно, зрителю. Но меня, честно говоря, как раз и смущает в романе то, что Лев Николаевич даёт ответы. Я думал над финалом и понял, что не могу найти адекватного эквивалента сценического языка для финала «Воскресения», который дал гений Толстого, чтобы это было естественным. И, думаю, Лев Николаевич простит нас, что мы остановились в шаге от его ответа. Потому что роман всё равно можно прочесть. Он есть. А спектакль мы поставили — по мотивам. Наш спектакль — это диалог. Диалог с автором. Диалог со временем — что в нём актуально, а что отвергается или подвергается пересмотру. Мне кажется, что для экранизации, для сцены это всегда очень важно: когда режиссёр не побуквенно ставит произведение, а даёт свой взгляд на предлагаемый материал, высвечивает то, что важно и нужно ему.
— Чтобы это стало искусством — кино или театральным.
— Конечно. Это уже другое искусство. И театр — это не литература. Достоевский отвечал на предложения поставить его произведения на сцене: слова меняйте, главное — дух оставьте, идею оставьте. Да, идея «Воскресения» — Нехлюдов читает Евангелие, находит ответы, и — воскресение происходит. Но мне показалось, возвратимся ещё раз к этому, — современным молодым людям сложно дать такой ответ спектаклем.
— Ответ такой в спектакле вам дать сложно, но мне показалось, что вы сами живёте как раз по заповедям, с Богом в душе. Думающий, ищущий. Нет?
— Я бы, конечно, не стал про себя так нескромно говорить.
— Одним из действующих лиц вашего спектакля стал вагон — «живой», настоящий, с габаритными огнями. Символ дороги, жизненного пути. Удачная находка для знакомства зрителей с героями других произведений Льва Николаевича — рассказчика-«сумасшедшего» из «Записок сумасшедшего», Василия Позднышева из «Крейцеровой сонаты» и Степана Касатского из «Отца Сергия». Со всеми этими героями Нехлюдов знакомится и слушает их истории, показ которых вы переносите на сцене «в вагон». Эта находка — плод как раз тех долгих раздумий над тем, как решить задачу «переселения» «Воскресения» на сцену и включения действующих лиц из других поздних произведений Льва Николаевича в сценическое действие?
— Да. Этот ход был найден как раз во время тех самых долгих раздумий, о которых мы говорили. Раздумий над тем, что выбрать из романа для постановки и как «перевести» прозу на язык сцены. Нужно было не только много всего прочитать — нужен был какой-то режиссёрский «трюк». Нужно было что-то придумать. И вот возникла идея с путешествием, с «вагоном», в котором главный герой может встретить всех других героев, хотя само путешествие в «Воскресении» занимает не так много страниц. И ещё о дороге. Мне хотелось показать, как она тоже меняет человека, в данном случае — главного героя. А позже я узнал, что Толстой хотел включить в «Воскресение» все свои поздние замыслы, нашедшие отражение в произведениях, сцены из которых мы используем в спектакле, — чтобы это был такой «сверхроман» — роман, отражавший бы все размышления Льва Николаевича: о месте и роли женщины в семье, в обществе, об ответственности человека за ошибки, которые он совершает, за зло, которому он позволяет быть, за то «животное», которое вылезает из человека и превращает его в действительное животное, когда человек перестаёт себя контролировать, — в общем, масса тем, его волновавших. Я не претендую на литературный анализ, это просто моё мнение о том, что волновало позднего Льва Николаевича. Этот писатель отличается от того писателя, который создал «Войну и мир» и «Анну Каренину». Толстой долго жил и тоже человек, тоже постоянно менялся. Помните знаменитые слова из «Воскресения» — «Люди как реки…»? К сожалению, они не вошли в спектакль: мы не придумали, как включить их в сценарий.
— Это было для вас важно?
— Да, конечно. Свойство умного человека — менять и меняться, развиваться. Иногда, может быть, даже менять свои убеждения, как это сегодня ни странно порой звучит: нам кажется, что важна принципиальность. А Лев Николаевич говорит, что человек текуч, и сам себя переделывал, порой кардинально. Поэтому и прожил такую насыщенную жизнь.
— И принимать, наверное, всё надо.
— Ну, принимать всё, наверное, сложно. Как принять злодеяния?
— Не принимать — значит судить?
— Не знаю. Это тоже вопрос, который он задаёт. Как быть со злодеяниями, со злом?
— И не всегда можно отличить добро от зла.
— Да, это вопрос.
— Зритель увидит теперь уже совместные ваши с Львом Николаевичем искания.
— Зритель разный. Каждый, думаю, выберет свой ракурс восприятия, анализа, оценки спектакля. Выберет, какая тема для размышления ему ближе — тема Катюши или Нехлюдова. Или социальная тема, социальный фон, который внутри спектакля присутствует. Кто-то и на нём акцентируется. Всё зависит от того, о чём человек думает, на что он ищет ответы, что на него имеет воздействие для поиска ответов.
