Увидала в Сети один из комментариев убеждённых нью-коммунистов: «Идти воевать за 200 тысяч в месяц — стыдно…». Чуть не задохнулась от негодования. Потому что уже прочла эссе Олега Серова.
«Больше года назад это было, когда решили добровольцев набирать. Вот он приехал к нам первой партией. Я это святое воинство оглядел. Да уж, без слез не взглянешь. По 40 лет, сто метров еле пробегут, пропитых много.
Но он выделялся.
Мужик, знаешь, такой обыкновенный, простой из маленького города. Видно, что исполнительный, вдумчивый, непьющий и некурящий. Он мне понравился.
Но было две странности. Я его про себя прозвал «бухгалтер». Он достал всех, чтоб ему объяснили, сколько и за что платят. Ну, то есть день на передке — дороже, чем в тылу, за танк там — столько-то, за БМП — столько то. Причем, чтоб ты понимал, мне ещё из штаба сказали, что он эти вопросы с военкомата задаёт. И просился в наш полк, потому что где-то прочёл, что у нас проблем с выплатами нет.
В первый же день он подвязался в ПТУРисты (противотанковая управляемая ракета, предназначенная для поражения танков и других бронемашин).
Мы со дня на день ждали контрнаступ, он с этим ПТУРом носился всё, выбирал, где ему залечь, таскал сам. Ну, ты понимаешь, сколько это веса?
Сидел читал инструкции, какие-то книжки противотанкистов, командира своего завалил вопросами.
Где-то нашёл рации, одну себе взял, одну нашему дроноводу подарил, чтоб всегда с ним на связи был, карту нарисовал, перепад высот.
А вторая странность была в том, что позывной он себе выбрал— «Оля».
Представляешь? У нас же кого только нет! Кто там «Цезарь», кто «Рагнар», кто какой-нибудь «Беркут». Такие все величественные, а этот— «Оля».
Так вот, «Оля» в первый день «наступа» угрохал два танка. Хохлы — мужики серьёзные, как закусили удила, ну и мы...
Три дня драка была за тот холм.
Я потом на его позицию пришёл. Он не окоп, а какой-то бородинский редут вырыл. Ходы, ложные позиции, бруствер, огневой сектор расписан, замаскировано, как полагается.
В учебник можно отправлять окопчик-то. Самородок, а не боец.
Ну, откатились мы маленько, нас сменяет другой батальон, он подходит и говорит: «А можно остаться?». Это после боя , когда половина наших повыбивало…
А он и близко не пёс войны.
Я говорю: «Нет, марш на отдых».
А он мне: «Вас не понял, прошу повторить!». Рукой я махнул: ладно, оставайся мол. За неделю — ещё две БМП и бронемашина.
Потом его ранило. Серьёзно. А он радовался.
Написал рапорт на выплату за ранение, ещё не доехав до госпиталя, бумага прям с каплями крови была. А потом он из госпиталя сбежал, сказав, «чтоб выплаты шли».
«У дяди с кукушкой проблемы», — решил тогда я.
Вернулся. Воюет. Молчун. Сидит в углу, рисунки разглядывает детские, песенки слушает. Семейный, стало быть. И молится. Бойцы говорят, что у Бога прощения просит каждый вечер. За убиенных. Что, понимаешь ли, странно. Если ты такой пацифист, то что ты здесь делаешь и почему всё время о деньгах спрашиваешь? Лицемерие.
И тут — бинго, «Леопарда» он угадал в борт. Аж лям за него обещали! «Оля» светится. Вручали ему медаль, он интересовался, угадай, чем? Правильно, надбавками.
А месяц назад приходит ротный его. Рыдает. «Олю» убили. Как?
Он, говорит, вышел из окопа и в сторону их посадки пошёл. Как самоубийца. Тут и снайпер.
Пошли в блиндаж его, а там это…
Он показал фотографию девочки, ей лет пять. Она с особенностями, хоть я не врач, но это ясно сразу. Внизу надпись: «Оленька».
И письмо. Вернее, два письма.
«Боевые товарищи!
Прошу проследить за тем, чтобы выплата за мою гибель прошла точно и в срок.
Моя дочь Оля нуждается в трехэтапной операции, которую делают только в Германии, осталось 8 месяцев, чтобы успеть, иначе последствия будут необратимы… Полная стоимость операции покрывается похоронными и тем, что я заработал здесь. Жена давно ушла, дочка живёт с моей мамой. Очень прошу, проследите, чтобы их не обманули».
«Оленька!
Дорогая и любимая доченька, папа сделал всё, что смог. Ты меня не запомнила, но ты должна мне пообещать, что вырастешь достойным и хорошим человеком, будешь здоровой и счастливой. Живи. Ты — самое дорогое, что у меня есть.
Папа тебя очень любит».
— Ненавижу войну! — прохрипел ротный. — Кончится это всё — уйду в монастырь.
И заплакал. Да и я с ним.
Хочется верить, что этот боец, с позывным «Оля», своим поступком и самопожертвованием тоже присоединился к этому не великому, но грозному воинству, которого даже костлявая боится. Сказать, что рассказ цепляет за душу, это значит — ничего не сказать. Это рассказ о ПОСТУПКЕ со всех больших букв, о ЧЕЛОВЕКЕ и ЧЕЛОВЕЧНОСТИ. О самопожертвовании и о большой отцовской любви. Вечная память! Он этого достоин!»
.
«И откроется на Страшном Суде, что единственным смыслом жизни на земле была Любовь...»
Антоний Сурожский
— Я прозвал его «бухгалтер».
Молчаливый и смурной,
Каждый день он ставил «галки»
В своей книжке записной.
Будь то «Абрамс», будь то «Хаммер»,
Хоть «Баба-яга», хоть чёрт —
Всё, чреватое деньгами,
Принималось им в расчёт.
.
Справный и широкоплечий,
Не шпана, не маргинал.
Качественный человечий
И мужицкий «матерьял»,
В часть он прибыл не туристом,
Не побасенки травить:
Запросился аж в ПТУРисты —
Бронетехнику валить.
.
Что такое ПТУР — все в курсе?
Он таскал ту тяжесть сам.
Где залечь, сыскал искусно,
Вырыл дот по секторам.
С дроноводом связь наладил
(Как-то ж рации нашёл!),
Чтоб рельеф фарт не изгадил,
Перепад высот учёл.
.
Книжки противотанкистов
Изучив от «аз» до «ять»,
К «контрнаступу» нацистов
В форме был уже на «пять».
Нерв пролёг земной юдолью
Меж солдатом и войной.
Всё бы ладно… Только «Оля» —
Непонятный позывной.
.
В первый день, как загудело,
Как попёр хохол на кол,
«Оля» славно сделал дело —
Пару танков расколол.
А редут его волшебный
Выдержал такой навал —
Тот окопчик всем в учебник
Я б порекомендовал!
.
Он не признавал ротаций:
Под любой крутой замес
«Разрешите мне остаться!» —
Говорил и в пекло лез.
Пара «бэх» и «Козак» в тени
Были им превращены
За неделю. Право — гений!
Хоть совсем не «пёс войны».
.
Видел сам, придя в опорник:
Каждый вечер в блиндаже
Тот, кто час назад упорно
«Рвал укроп» на кураже,
Отрешённо, отстранённо
Враз от всех и от всего
Молится об убиённых,
Просит их простить его.
.
Лицемерил? Не похоже.
Так — душой не покривишь.
Помню ведь озноб по коже
От картины: зыбка тишь,
Выудив из чрева сумки
Как последний Злу вердикт,
Просто детские рисунки
Тот чудной боец глядит…
.
У Днепра был «Оля» ранен.
Тяжко — не чирей вскочил.
А он радовался, странный,
Будто орден получил.
И на рапорта листочке,
Куда кошт за травму класть,
Убедительною точкой
Капля крови запеклась.
.
Только в госпитале южном
Мало «Оля» пролежал:
Оклемавшись, сколь счёл нужным,
К нам на передок сбежал.
Объяснил врачам, строптивый:
«Дальше надо воевать!
Чтобы выплаты служивым
Не надумали прервать…».
.
Вскоре — бинго! — выпал случай:
В пику адским холуям
«Леопарда» он прижучил,
Что тянул на целый лям.
Солнышком светился «Оля» —
За медаль доплаты шли.
Но всё чаще после боя,
Хмурился, сведя нули.
.
А на днях влетел комроты,
Не скрывая, что в слезах.
Бает: «Оля» стал «двухсотым»
Прямо на его глазах.
Бает: выдохнул он длинно,,
Через бруствер маханул
И пошёл навстречу минам…
Ну, а снайпер… не сморгнул.
.
Возле койки в располаге
Не могли мы не найти
Письма — два клочка бумаги,
Фото — крохи лет пяти.
Высветили спичек вспышки
Кратких строчек монолит
И хорошенькой малышки
Очень нездоровый вид.
.
«Командир! Друзья! На снимке—
Цель и ценность жизни, дочь.
Лишь в Германии ей нынче
Могут медики помочь.
Три этапа операций —
И ребёнок мой здоров!
Отследите средства, братцы,
До немецких докторов!
.
Важно, чтобы всё до доли
Было переведено!
Бабушка поднимет Олю —
Мать нас бросила давно.
Восемь месяцев в запасе —
Девочку успеть спасти…
С «похоронными» на кассе
Денег там должно хватить…»
.
«Оленька моя родная!
Папа сделал всё, что смог.
Ты живи, беды не зная,
Бегай, не жалея ног!
Вырасти открытой к людям,
В сердце жар и свет храня.
Папа очень тебя любит!
Хоть не вспомнишь ты меня…»
.
… «Гнид добьём — уйду в монахи!» —
Хрипло плакал командир.
Срок придёт — письмо без страха
Зачитает дочь до дыр.
Мир подхватит, папа «Оля»,
Тяжесть твоего креста…
Без тебя — народ не полон,
Точно вера — без Христа.
22.07.2024