Расцвет русской усадьбы приходится на вторую половину XVIII — первые годы XIX века. Интенсивное усадебное строительство началось после обнародования «закона о вольности дворянской» в 1763 году. Дворяне, которые изначально так назывались именно потому, что служили при дворе, теперь получили право не служить и удалились в свои имения, где и начали обустраиваться, проявляя порой и незаурядный художественный вкус. Им было скучно, они увлеклись искусством в целом, и театром в частности.
Во многих произведениях русской литературы XIX века встречается этот образ — дворянский дом с белыми колоннами, к которому ведёт аллея, затенённая ветвями лип или берез. «Дворянские гнёзда» мы видим и в произведениях Тургенева, и в пронзительных романах Куприна, и в грустных и ироничных пьесах Чехова, и в ностальгических рассказах Набокова. Чехов, как и Тургенев, и Бунин, предчувствовал предстоящий в будущем упадок усадьбы. В пьесе "Вишневый сад" Антон Чехов изобразил русскую аристократию обреченной и вырождающейся. На место увязших в долгах, не способных прагматично мыслить дворян приходит новый человек — купец, предприимчивый и современный. В пьесе им стал Ермолай Лопахин, который предложил хозяйке усадьбы Любови Раневской «вишневый сад и землю по реке разбить на дачные участки и отдавать потом в аренду под дачи». Раневская решительно отвергла предложение Лопахина, хотя оно принесло бы огромную прибыль и помогло бы расплатиться с долгами. Чехов показывает читателям: пришло новое время, в котором царствует экономика и чистый расчет. А аристократы с тонкой душевной организацией доживают свой век и скоро исчезнут. Но это потом. Как все начиналось?
Начало бурного усадебного строительства совпало с эпохой правления Петра I, который оказал огромное влияние на формирование дворянского сословия в России. Собственно, именно благодаря его реформам все бывшие служилые люди, придворные и бояре были объединены в одну социальную группу под названием «дворянство». Этимология слова – двор, т.е. окружение монарха. А принятая им Табель о рангах упразднила внутрисословное противоречие, которое раньше предполагало деление на боярских и служилых дворян. Одновременно с этим и завершилось то самое закрепощение крестьян, которых теперь официально можно было продавать. Т.е дворянам дали право жить где и как хочется. И одновременно закрепили крестьян за их землями и собственно персонами.
Расцвету дворянства способствовала и активная раздача земель, которые первый глава Российской империи жаловал своим приближённым. То есть укрепление дворянского землевладения происходило не только за счет политических решений, но и территориально — путём расширения. Всего за время правления Петра Алексеевича было роздано 273 волости, более 43 тысяч дворов и 175 тысяч крестьян. Все эти земли впоследствии начали застраиваться усадьбами.
Поэтому-то «Золотой век» дворянства и пришёлся на вторую половину XVIII столетия. Согласно манифесту Петра «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству», дворяне освобождались от обязательной службы, а значит, не были привязаны к месту службы, которой не было и у них появлялось огромное количество свободного времени.
Во времена правления Екатерины II курс на укрепление и «вольность» дворянства был продолжен. Именно эта просвещённая русская императрица сделала дворянское сословие по-настоящему привилегированным, наделив дворян обширными личными, экономическими и имущественными правами и введя дворянское самоуправление.
Многие усадьбы, возведенные в те времена, сохранились до наших дней. В окрестностях Санкт-Петербурга до сих пор можно увидеть знаменитую старинную усадьбу конца XVIII века в деревне Рождествено, которую описал Набоков в своем романе «Машенька».
Или побродить по поместью «Суйда», принадлежавшему когда-то Абраму Ганнибалу, предку знаменитого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина. В Московской губернии тоже появилась целая плеяда комплексов, которые и сегодня поражают воображение своей красотой. Среди них усадьбы Архангельское, Останкино, Кусково.
При этом такое эстетическое восприятие земли сосуществовало рядом с параллельным миром русского крестьянства, жившего практически в первобытных условиях. И это ещё одна базовая особенность русской усадьбы.
Мир дворянства и мир крестьянства находились рядом как две вселенные, живущие по разным законам. При этом один мир практически не мог повлиять на другой. Крестьяне существовали, повинуясь природным ритмам, передавая традиции из уст в уста, будучи почти поголовно неграмотными. Сочетали аграрный календарь с православным, остатки языческих традиций вплетали в современные им порядки и правила.
Бок о бок рядом с ними жили блестяще образованные дворяне, которые, даже желая что-то изменить, сделать это были практически не в силах. Само государственное устройство, в основе которого лежало закрепощение, не позволяло создать другую, более справедливую экономическую модель. Возможно, поэтому помещики приобретали своеобразную душевную слепоту, умение не видеть то, что они не в силах были изменить. И превращали свою усадьбу в замкнутую изолированную структуру. У Ивана Бунина почитать про его усадьбу – так все сплошь восторги по поводу бегущей по снегу румяной крестьяночки…Такая романтизация, эстетизация образа прекрасна, но вот только самой крестьяночке вряд ли было так же романтично и хорошо. И румянец у нее потому что она босая по снегу бежит… Но надо отдать должное - усадьба у Бунина — это не просто место действия, а полноценный герой произведения со своим характером и постоянно меняющимся настроением. В первых произведениях Бунина загородные дома неразрывно связаны с культурными традициями дворянства, налаженным бытом и своими обычаями. На дачах всегда тихо, зелено, сыто и многолюдно. Такова усадьба в рассказах «Танька», «На хуторе», «Антоновские яблоки», «Деревня», «Суходол». Его собственный род был известен стране с XV века. Дворянские крови все перемешивались и перемешивались в роду, укрепляя родовое древо, что крепчало, как крепчает терпкое, великолепное красное вино.
Уже при нем мир дворянства вообще и усадеб в частности угасал для него вовсе не фигурально. Мир дворянский закрывал свои двери в прошлое, запирал, заколачивал, чуя — скоро придет «мужик» и растопчет ножищами хрупкий аристократический раек.
Как и социалисты, мечтавшие о перевороте, грезящие счастьем земли русской, утоптанной теми самими мужицкими ножищами, Бунин ярко верил в торжество иерархии и силы дворянства. Да он даже родился на Большой Дворянской улице в Воронеже… Никто из крайне правых или крайне левых, как всегда бывает с крайностями, не оказался прав.
Усадебной культуре Бунин был живой и очень впечатлительный свидетель. В его хроникальных, по сути, романах и повестях предстала живая Россия, которую он (да и мы) так очевидно потеряли. Всю ту тоску, изыск, барскую азиатскую роскошь и жестокость, и тихую прелесть унылых монохромных пейзажей. Так упоительно утрачивая этот мир, Бунин всю жизнь ткал его полотно в своих многоцветных романах, рассказах и повестях.
Продолжение следует