Всем политзаключённым Прибалтики посвящается.
Я читал этот доклад несколько дней. На мой взгляд, это один из самых сбалансированных, взвешенных, свободных от предвзятого отношения трудов на эту тему, которые мне когда-либо попадали в руки.
С уважением к читателям и авторам,
Ярослав Колыванский.
Академическое фашизмоведение буквально топит истину в «списках» симптомов, противоречащих друг другу. Так, инструментальный и ситуативный, а не сущностный характер реальных фашизмоподобных режимов (причем далеко не всех) носят такие черты как реваншизм, ультранационализм, отрицание выборной демократии, вождизм, экспансионизм, элитаризм, склонность к геноциду неугодных этносов. Из этого перечня признаков «паззл» явно не складывается.
Ближе к сути дела располагаются такие черты фашизмоподобных режимов как социальный дарвинизм, этатизм, корпоративизм, расизм. Но и они не являются сущностными, они скорее вращаются вокруг настоящего метафизического ядра фашизма. Ксенофобия, как правило, свойственна фашизму, но это не всегда и не обязательно ненависть к евреям или цыганам. Фашизм, безусловно, оперирует понятием нации, во всяком случае, до сих пор оперировал им, однако нацию он рассматривает не как историческую данность, а скорее как проект: речь идет о сотворении нации заново. В некотором роде здесь проявляется даже презрение к собственной истории, потому что провозглашается, что именно сейчас, с утверждением данной идеологии, наконец-то, начался решающий этап нациестроительства. Идеолог фашизма воспевает скорее мифологический период праистории (эпоха Нибелунгов, прародина и прапредки, Атлантида, Рим Цезаря и т.д.), но не реальную историю своего народа с теми ее достижениями и победами, которые не подлежат никакому сомнению.
Противники фашизма из лагеря либералов, напротив, пытаются неоправданно расширить понятие фашизма, распространить его на всю историю, подвести под «фашизм» старый средневековый порядок, феодализм, античное рабовладение, абсолютную монархию и даже всю христианскую цивилизацию с церковью в центре ее. На круглых столах в России в нулевые годы приходилось слышать такие обобщения как: родство гитлеровского и сталинского режимов с царствованиями Людовика XIII или Алексея Михайловича Тишайшего — для такого рода либералов вся история, кроме благословенного «олигархического рая» нынешнего времени, сплошной тоталитаризм. Само конструирование на Западе теории тоталитаризма не в последнюю очередь служило тому, чтобы отвести внимание от настоящего источника фашизма — либеральной олигархической верхушки. Икона пропагандистского неолиберализма Карл Поппер всячески старался подчеркивать противоположность тоталитаризма либеральной демократии.
Однако, приблизиться к сущности фашизма мы можем как раз через рассмотрение его глубинной связи с либеральной идеей, а вовсе не с левыми идеями, которые использовались вождями фашизмоподобных государств и движений как обман рабочего класса и мелкого сельского производителя. Либеральная модель, как подчеркивают современнее исследователи В. Багдасарян и С. Сулакшин, имеет общую с фашизмом природу, тогда как с коммунизмом у фашизма нет генетической связи — при этом фашизм, «при обострении экономических и социальных проблем, в ситуации кризисов, оказывается предпочтительнее классического либерализма», эффективнее его[23].
Среди наиболее зорких левых наблюдателей мысль о либеральном генезисе фашизма время от времени высказывалась. Известный разведчик Эрнст Генри в книге «Гитлер против СССР» писал: «Фашизм, представлявший до сих пор плохо замаскированное смешение всевозможных, трудно сочетаемых лоскутьев и отбросов корпоративизма, цезаризма, бонапартизма, монархизма, военной диктатуры и даже теократизма (в католических странах), нашел здесь, наконец, свою безукоризненно соответствующую фундаментальную форму государства — олигархический деспотизм»[24]. Сказано это было в отношении Германии 1936 года, но звучит весьма актуально.
В центре системы, которая генерирует явления фашистского типа, лежит тот самый синдром антропологического превосходства на основе идеи эволюционного происхождения высшего типа, социального хищника на вершине пищевой цепочки. Поскольку чаще всего этот феномен реализуется в виде кланов-семей, в нем, как мы уже писали ранее, есть родовая и биологическая составляющая. В вульгарной конспирологии этот аспект преувеличивается, считается, что кланы-семьи — это именно семьи в буквальном смысле, своего рода «монархические дома» банковского капитала. Вместе с тем эти семьи исторически время от времени идут на обновление своей генетической «корзины», на скрещение со старой европейской аристократией или с молодыми талантливыми, пусть и безродными, представителями «нового капитала», на расширение состава своих сателлитов и партнеров, кооптацию их через систему закрытых клубов и т.д.
Одним из важнейших итогов Второй мировой войны и поражения в ней инструментального нацизма и фашизма стала перестройка международной системы и резкое понижение в ней статуса Великобритании и других колониальных держав. Деколонизация, выбор многим странами Третьего мира новых путей развития, возрождение независимых от западной опеки великих держав Востока — суверенных Китая и Индии — все это необратимо изменило расклад мировых сил. На этот раз жертвой стали не монархии материковой Европы и не Османская империя, а империи западные, колониальные.
Некоторые исследователи считают, что у Второй мировой войны был непредрешенный итог, и что часть транснациональных сил рассчитывали на другие ее результаты, а именно: создание глобального квазигосударства с центром в Великобритании. Тамошняя «талассократическая империя», над которой «не заходило солнце», и так была уже всемирным образованием, соединявшим территории в разных концах земного шара. Теперь оставалось только сделать последний шаг, включив в ее состав оставшиеся земли[25].
Для создания «английской» Глобалии нужна была мировая война, в ходе которой Россия и Германия взаимно ослабили бы друг друга настолько, что вынуждены были бы подчиниться Лондону. Однако, СССР, несмотря на все потери, сохранил (и даже преумножил) свою субъектность и отказался подчиняться Западу. (Хотя в самом начале Великой Отечественной и вынужден был подписать Атлантическую хартию.)
Воистину, это было сокрушительной неудачей для британской партии ультраглобалистов, а заодно и для британских империалистов. Англия второй раз провалила свой проект глобализации, основанный на стравливании России и Германии. Первый раз это произошло в Первую мировую, которая завершилась выходом России из Антанты. В результате своего дважды проигрыша Туманный Альбион потерял место в высшей геополитической лиге. Британская империя была демонтирована, а «лицензию» на проектирование глобального квази-государства передали другому атлантистскому образованию — США.
В контексте новой ялтинской системы не могло быть и речи о создании Глобалии — при Сталине СССР «закрылся» и встал насмерть. Однако фашистский синдром как инструмент расчистки пути для глобалистского ядра никуда не исчез. В странах развитого Севера он был на время свернут и сдан на хранение, но при этом инструментальный фашизм кое-где использовался в странах периферии[26].
* * *
XX век был «идеологическим» веком и веком триумфального шествия глобальных политологических схем. Все ставилось на одну доску, подвергалось смелым обобщениям. Цивилизационные границы дерзко пересекались и игнорировались. Загадка фашистской реакции и ее значения в истории может быть разгадана при условии, если мы отойдем на большую дистанцию от идеологических подходов. Идеология — прикладная сторона политической жизни, «верхнее течение» истории, которое имеет меньшее значение, нежели мощные глубинные ее течения.
В фашизме нужно увидеть его цивилизационную сущность[27]. Именно этим, цивилизационной сущностью, объясняется та самая гибридность, идеологическая «гремучая смесь» практик фашистского типа, их, можно сказать, всеядность и неразборчивость. Фашистский синдром был инструментом для «черной работы» — он стал своего рода киллером и чистильщиком, наймитом финансового капитала для решения террористических задач и прикрытия главной в ту эпоху цели заказчиков — извлечения из войны баснословных прибылей.
Транснацисты, либеральные фашисты нашего времени, также видят своей задачей сложную социально-культурную инженерию, в которой на отдельных участках геостратегического фронта могут использоваться самые разные, даже «запретные» с точки зрения норм политкорректности, стратегии, в том числе такие как антисемитизм, борьба с олигархией (на антикоррупционной почве), использование радикалов (Братья-мусульмане, ИГИЛ и т.д.). Если смотреть на такие стратегии со стороны, они могут казаться определенной «болезнью» верхушки современного «сверхобщества» (термин А.Зиновьева). Но с точки зрения самих транснационалов — это, во-первых, бизнес, и, во-вторых. реализация планов по захвату и увековечиванию господства.
Понимаемый таким образом фашизм не является классической идеологией — он не выражает ничьих интересов. Это идеология-обманка, которая как будто преследует интересы и цели этнократических сообществ. Но фашизм всегда лишь попутчик для своих заказчиков — настоящих хозяев положения дела. Фашизм не выражает интересы финансового капитала, а обслуживает их. Отсюда проговорки Гитлера о том, что он работает на создание, в конце концов, «содружества хозяев и господ», а не на германскую нацию[28].
Этим объясняется короткий век всех фашистских режимов, бабочек-однодневок истории. Что касается Испании и Португалии с режимами Франко и Салазара — относительными долгожителями — нужно понимать, что ранние фашистские тенденции в них довольно скоро были сведены на нет и эти режимы превратились в обыденные правоконсервативные диктатуры. Иными словами, некоторые из квазифашистких режимов как будто выскользнули из ловушки истории, тогда как главные страны фашизма/нацизма стали жертвами растянувшейся на десятилетия спецоперации кланового глобального капитала.
Несмотря на риторику российских либералов, выискивавших у своих оппонентов след «красно-коричневой» проказы — их метод действия в России 90-х гг. был по сути также парафашистским, еще одним вариантом либерально-фашистского экстремума, направленным не против евреев и цыган, а против коренных народов России, «проклятых совков, не вписывающихся в рынок». Рыночники-фундаменталисты, исходящие из социал-дарвинистского взгляда на жизнь, были ничем иным как агентурой транснациональной мафии, этой эксклюзивной общины либерального фашизма, посчитавшей необходимым уничтожить ненавистную им советскую науку, промышленность, в эпоху гонки вооружений многие десятилетия державшую их в напряжении.
Борьба с мнимым «русским фашизмом», его профилактика со стороны ельцинской команды носила особенно циничный характер. Фашизацию усматривали в русском большинстве, при том что сами они де факто исходили из социально-расистских представлений. Их человеконенавистничество было подспудным, время от времени прорываясь в тех или иных высказываниях — но оно систематически и доказательно просматривалось в самой их политике.
В этой связи красноречивой была наделавшая немало шуму фраза одного из самых агрессивных пропагандистов либерального лагеря Виктора Шендеровича, заявившего в 2015 году буквально следующее: «Наша проблема в том, что нелюдей мы тоже числим людьми — и оцениваем их в человеческой номинации… Мы — ошибочно — полагаем, что относимся с ними к одному биологическому виду (нашему), в котором такое действительно невозможно, и вопим от возмущения»[29]. Своих оппонентов далее Шендерович назвал обитателями обезьянника. Но что по существу сказал Шендерович, если отвлечься от поверхностной провокационной стороны его риторики? Фактически он покаялся в том, что временно принял русский подход к другим людям — относиться ко всем другим народам действительно как к людям, а не как к животным.
В мире усиливается конфронтация, являющаяся питательной средой для неофашизма. От противопоставления “мы — они” остается нередко один шаг до антропологического разграничения своих и чужих. Из ситуации нарастающих угроз роста ксенофобии выход, безусловно, есть. Он формулируется как золотое правило нравственности: “Относись к людям так, как хочешь, чтобы относились к тебе”. Но либеральные фашисты в случае обострения политической схватки мгновенно несутся в прямо противоположном направлении. Страдание евреев от нацистов не дает право их потомкам и потомкам их выживших соплеменников самим исповедовать нечто родственное нацизму. Обвинения в расизме и фашизме в их собственный адрес отметаются ими на основании Холокоста и судьбы евреев (на том же основании — национальности президента Зеленского — европейские лидеры высмеивали обвинения Украины в фашизме). Это, безусловно, нечистоплотная аргументация, своего рода наглость людей, уверенных в том, что Холокост выписал всем евреям индульгенцию на расизм и человеконенавистничество.
Такое стало возможным потому, что произошла своего рода «приватизация» антифашизма или антигитлеризма еврейскими международными организациями. По их предложению и настоянию именно 9 ноября, день «Хрустальной ночи», единовременного еврейского погрома в Третьем Рейхе, ежегодно отмечается Международный день против фашизма, расизма и антисемитизма.
И здесь следовало бы отметить, что фашистский синдром, который, как мы уже писали выше, далеко не всегда и не обязательно был сопряжен с антисемитизмом, — при этом по природе своей категорически не может не быть сопряжен с русофобией. Объясняется это просто: русская культура принципиально не приемлет идею антропологического превосходства. Русский человек всех людей считает людьми, если не равными между собой, то во всяком случае достойными места под солнцем. Русский уважает в них образ человеческий. Верующий русский видит во всех людях образ Божий, а все народы считает созданными Богом для каких-то важных целей в божественном промысле. Об этом имеется немало свидетельств как в русской литературе, так и в наблюдениях иностранцев[30].
В этом смысле не евреи, а русские являются природными противниками фашистского синдрома. Не евреи, активно участвовавшие в формировании уклада и духа иудеохристианской (протестантской) цивилизации Нового времени, а русские, оставшиеся православными по своему культурному коду и пронесшие этот код через революции XX века — были и остаются посторонними в генезисе фашизма/нацизма, явления всецело западноевропейского. Наконец, не антисемитизм, а русофобия и ненависть к России с ее «странной имперской парадигмой» (не колонизации, а побратимства и братства народов) — является показателем принадлежности расизму и нацизму. Если уж вспоминать в этой связи про Холокост, то евреи были во многом пассивной жертвой. Русские же, принеся во второй Мировой войне на алтарь победы больше жертв, пострадав в этом смысле сильнее евреев — были активными противниками фашизма, его сокрушителями, сломавшими ему хребет.
В споре о том, кто имеет право на звание оберегающего мир от нацизма и фашизма — у русских явное преимущество. И, что самое удивительное, этот вывод сделан на основе размышлений, порожденных высказыванием такого недалекого либерального фашиста и ксенофоба как Шендерович.
Продолжение следует...