Несмотря на название, в латышских стрелковых частях Русской императорской армии служили не только латыши, но и представители других народов: литовцы, поляки, эстонцы, остзейские немцы даже и местные русские. Но вот одному из них не дозволили стать латышским стрелком: Владимир Данилович Репкин был заподозрен в работе на германскую разведку.
Вечером 13 декабря 1915 года шестеро русских военнопленных, сговорившись предварительно, бежали с полевых работ у помещика в деревне Борзум (Borsum) недалеко от городка Ашендорф (Aschendorf). Место было в четырёх верстах от границы с нейтральными Нидерландами, которую они достигли через пять часов после побега. Голландцы поместили беглецов в местечке Флахтведде (Vlagtwedde), откуда направили в Роттердам для дальнейшего следования через Великобританию, Норвегию и Швецию в Россию.
Забавно, что это вызвало в российских документах появление типичной ошибки советских школьников. На полном серьёзе их высокородия, судя по всему, изучив сопроводительные письма от британских союзников, писали, что пленные бежали из мест, расположенных недалеко от датской границы. Воистину магическое воздействие на русского человека оказывает английское слово Dutch.
Как бы то ни было, 30 декабря 1915 года освободившиеся из кайзеровского плена были опрошены Разведывательным отделением штаба 6-й армии. Ими оказались:
- Павел Васильевич Купцов, стрелок пулемётной роты 24-го Сибирского стрелкового полка, уроженец Ставропольского уезда Самарской губернии;
- Василий Тимофеевич Поляков, стрелок пулемётной роты 24-го Сибирского стрелкового полка, уроженец Рославльского уезда Смоленской губернии;
- Павел Афанасьевич Лаврентьев, стрелок пулемётной роты 24-го Сибирского стрелкового полка, уроженец Бугурусланского уезда Самарской губернии;
- Владимир Данилович Репкин, рядовой 8-й роты 87-го пехотного Нейшлотского полка, мещанин города Риги;
- Пётр Сысоевич Щербаков, рядовой 87-го пехотного Нейшлотского полка, уроженец Дорогобужского уезда Смоленской губернии;
- Евстафий Осипович Чепиков, рядовой 87-го пехотного Нейшлотского полка, уроженец Рогачевского уезда Могилёвской губернии.
Купцов, Поляков и Лаврентьев были взяты в плен 11 ноября 1914 года в бою под Брезинами (Brzeziny), расстреляв все патроны и будучи окружены и обстреляны неприятельской артиллерией со всех сторон и атакованы его кавалерией. В тот день 6-я Сибирская стрелковая дивизия, в которую входил полк, храбро дралась, но понесла тяжёлые потери, сдерживая удар на Брезины немецких частей, отчаянно пытавшихся пробиться из окружения в районе Лодзи (Łódź). Сначала пленных отправили в лагерь в Гаммельне (Hameln), что в Нижней Саксонии, откуда на полевые работы в Борзум под Ашендорфом.
Репкин, Щербаков и Чепиков попали в плен вместе 9 ноября 1914 года в том же сражении под Лодзью. В отличие от сибиряков, увы, солдаты Нейшлотского полка не проявляли в те дни особой стойкости, массово сдаваясь, не исчерпав всех средств и сил к сопротивлению. Вначале их тоже отправили в Гаммельн, откуда на земляные работы в Гербергер Цушлаг (Herberger Zuschlag) под Квакенбрюком (Quakenbrück), откуда уже в вышеуказанный Борзум.
Узнав от беглецов, что они видели в плену и по дороге домой, командование отправило их служить дальше. Однако по одному солдату у русской контрразведки возникли кое-какие вопросы. Офицеры отметили, что при опросе Репкин держал себя очень беспокойно и всё озирался кругом. Обратило на себя внимание ещё и то обстоятельство, что он, нося чисто русскую фамилию, «выговаривал слова немецким акцентом». Репкин объяснил это тем, что он родился и жил в городе Рига, мать его была католичкой, а «домашний язык у них был немецкий, почему он и считает себя латышом».
Всё верно. 7 февраля 1865 года кантонист (считай, солдатский сын) Даниил Васильевич Репкин, 25 лет от роду, обвенчался в рижской православной Покровской церкви с солдатской дочерью Марией Рафаиловной Червинской, католичкой, которая на год была его младше. Первенец Александр родился 6 (18) апреля 1868 года, был крещён православным. А в 1892 году подмастерье колесника Александр Данилович Репкин женился на лютеранке Амалии Эмилии Томас (Amalie Emilie Thomas). При этом церемония прошла и в лютеранской Гертрудинской церкви. Похоже, в семье действительно говорили на латышском и на немецком чаще, чем на русском. Забавно, что в нарративе нациков это время значится как Насильственная русификация Прибалтики.
Владимир же был младшим ребёнком в семье, родился 18 мая 1885 года. Правда, гораздо позже в некоторых документах указывал днём рождения почему-то 22 мая. Дело явно не в пересчёте с юлианского на григорианский. Может, так иносказательно отмечал день освобождения Риги от большевиков в 1919 году?
Бежавшие солдаты, когда их стали расспрашивать о Репкине, заявили, что ничего предосудительного за ним не замечали, но немцы использовали его как переводчика, так как он владеет немецким языком. Однако ещё в середине августа 1915 года бежавшие из германского плена младшие унтер-офицеры 24-го сибирского стрелкового полка Григорий Игнатьевич Карасёв и 87-го пехотного Нейшлотского полка Иона Михайлович Горшков показали, что бывший с ними вместе на полевых работах у крестьян поселений Старый и Новый Реде (Rhede) вблизи голландской границы Репкин донёс о них немецким часовым, когда они ещё в июне месяце 1915 года думали бежать, отчего их побег в тот раз не удался. Кроме того, по показаниям товарищей по побегу, Репкин хотел ходатайствовать о зачислении в один из латышских стрелковых батальонов, которые начали формироваться в России в августе 1915 года и действовали под Ригой.
«Такое его намерение даёт основание предполагать, не устроен ли его побег немцами для того, чтобы он им оказал услуги по разведке в этом районе», – решили исполняющий делами начальника штаба Северного фронта генерал-майор Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич (1870-1956), генерал для поручений при главнокомандующем армиями Северного фронта генерал-майор Николай Степанович Батюшин (1874-1957) и начальник контрразведывательного отделения фронта ротмистр Сосновский. Про Сосновского не знаю, а вот Бонч-Бруевич (брат большевика-революционера, однако являлся инициатором выселения российских евреев из прифронтовой полосы по обвинению в поголовном шпионаже в пользу противника) и Батюшин (прославился Делом Мясоедова и именуемой в прессе «Комиссией Батюшина», которая, говорят, по накалу обвинений давала фору маккартистам) были деятельными борцами со шпионажем и сторонниками того, что лучше перебдеть, чем недобдеть.
По их решению, Репкин был передан в распоряжение Петроградского уездного воинского начальника, причём за ним предписано учредить строгий надзор. А 14 января 1916 года они отправили в Рижский организационный комитет по формированию латышских стрелковых батальонов письмо, в котором предписали отказать Репкину в приёме в формируемые батальоны, если вдруг он исполнит свои намерение. Для верности же возбудили вопрос о назначении рядового Репкина на Кавказский фронт. Вообще, многих русских солдат, бежавших из германского плена, отправляли на Кавказ. Причём основанием было зачастую вовсе не подозрение в том, что они могли быть завербованы кайзеровской разведкой. Считалось, что немцы могли наказать таких солдат, если они снова окажутся в их плену.
Для Репкина такое решение очевидно стало к лучшему. Он не оказался жертвой, к примеру, Рождественских боёв, в которые латышские стрелки понесли большие потери, не ушёл с ними на восток биться под красными знамёнами, пав где-нибудь под Кромами, Каховкой или Перекопом. Кавказский фронт не был главным театром боевых действий. И Репкин после выхода России из Первой Мировой войны вернулся в Ригу, став гражданином Латвийской Республики. Работал столяром (плотником), жил на Московском форштадте на улице Ликснас, дом 13, квартира 9. Женился он, уже традиционно для Репкиных, на немке и католичке – уроженке Ростова-на-Дону Розалии Бернгардовне Янке (Rozalija Jahnke, 1901-?). Впрочем, две дочки – Ираида (родилась 9 июля 1926 года) и Вероника (родилась 1 мая 1932 года) – считали себя русскими и православными. Есть у меня подозрения, что это второй брак бывшего русского солдата, но дальше копать в этом направлении не собираюсь.
Репкин благополучно дожил до Второй Мировой войны и даже пережил её! Ещё в 1939 году Репкины думали «репатриироваться» в Германию как фольксдойчи (по жене/маме), но почему-то не сложилось. Зато 23 сентября 1944 года семья Репкиных покинула Ригу в ходе эвакуации и отправилась в Третий Райх. Осели, в конце концов, в Мюнхене, который после войны оказался в американской зоне оккупации Германии.
В июле 1947 года, отвечая на вопрос анкеты (на латышском языке!) перемещённых лиц штаба 3-й армии США «Хотите ли вы сейчас вернуться на родину» (Vai jùs tagad gribat atgriezties dzimtenè?), Репкины единодушно ответили, что нет. Владимир: «потому что родина оккупирована чужой властью» (jo dzimtene okupetā no svešas varas). Розалия: «потому что в Латвии правит Русская власть» (jo Latvijā valda Krievu vara). Вероника: «нету демократической системы» (nava demokratiska iekārta). Заверив при этом, что никогда не страдали от немцев ни за расу, ни за религию, ни за политические взгляды. Хотя, что заставляет призадуматься, квартира Репкиных оказалась на территории, отведённой нацистами под печально известное Рижское гетто. Соответственно, они куда-то переселились в другое место – уж не в квартиру ли, отнятую у обречённых на истребление евреев? В общем, не знаю, что и как там было, но Репкины «выбрали свободу». И в 1951 году отправились в канадский Монреаль, где ещё ранее их оказалась Miss Iraida Repkins.
Судя по всему, у Репкиных там сложилось всё хорошо. Не знаю, когда умерли родители, а их старшая дочь Ираида (Грапенс по мужу – тоже латышу-беженцу) – в возрасте 88 лет в 2015 году, оставив скорбящими племянниц и младшую сестру Веронику. Интересно, рассказывал ли им отец семейства о своих похождениях в Первую Мировую войну? И что... если он на самом деле в 1915 году дал согласие работать на германскую разведку?