Оперная студия Казанской консерватории (КГК) в июне завершает концертный сезон. Детища студии — оперы «Башмачки», «Евгений Онегин», «Алтын Казан», «Алтынчач», «Аршин мал алан» имели большой резонанс в этом и предыдущих сезонах. Почему в Казани остро стоит вопрос с музыкальным театром, о традициях Назиба Жиганова, а также о питерском театральном студенчестве 90-х и нынешних студентах «Миллиард.Татар» расспросил режиссёра, преподавателя кафедры музыкального театра КГК Юлию Ахметзянову.
«Мы всё время говорим, Казань — музыкальный город. А где у нас детская филармония? А где музыкальный театр? Театр оперетты?»
— Казанская консерватория — фабрика звёзд, выпускники её покоряют мировые сцены. Какова кухня процесса обучения?
— Да, сегодня её выпускники есть и в Ла Скала, и в Ковент-Гардене, и в Большом, и в Мариинском. Я работаю в консерватории преподавателем кафедры музыкального театра и режиссером Оперной студии с 2019 года. Каждый семестр ставлю отрывки оперные, в том числе выпускные работы и вижу, как студенты растут, очень интересные ребята есть. А ещё вижу, что в Казанской консерватории очень узкая репетиционная база. Все залы консерватории расписаны: концерты, занятия, запись для конкурсов. Большие проекты на сцене ГБКЗ репетируются рано утром, когда голос еще «спит». У нас на кафедре есть большая аудитория, в которой оперные классы занимаются. Но для такого количества работ, а это отрывки экзаменационные, спектакли, концерты, не хватает помещений. Что такое театр? Не только артисты, но и площадка, свет, кулисы.
Спектакли в ГБКЗ идут при концертном освещении. Декораций практически нет. Есть театральные кубы, рамки, ткани, какой-то набор, из которого всё время что-то сооружается. Есть очень тесные костюмерные. И это чудо, что Оперная студия делает в таких условиях замечательные спектакли. Основной упор приходится делать на вокал и актёрскую работу. Ребята вывозят всё на своих плечах, на энтузиазме, задоре студенческом. А педагоги и концертмейстеры во главе с Альфией Заппаровой — по сути, подвижники.
— Татарские постановки у Оперной студии есть?
— Конечно! Консерватория изначально создавалась Назибом Жигановым для развития музыкальной культуры Поволжья, в первую очередь татарского музыкального искусства. Я погрузилась в историю создания консерватории, когда создавала фильм о ней.
Ставят не только Жиганова и Файзи, но и произведения выпускников Казанской консерватории. Эльмир Низамов сегодня на слуху, а начиналось всё с постановки Оперной студией мюзикла «Алтын Казан» у Казанской Чаши. Такие же open air проекты были в Кремле и у театра им. Г. Камала — «Алтынчач» и «Тюляк» Н. Жиганова. Шагнула Оперная студия прямо в город, в народ! Русская и европейская классика тоже ставится. Прямо сейчас идёт работа по восстановлению оперы «Ночь перед Рождеством» Елены Анисимовой, нашей выпускницы, воспитанницы Анатолия Борисовича Луппова. Всю историю постановок не расскажешь, их больше ста уже. На моем счету пока три: камерные оперы «Мавра» Стравинского и «Цветы запоздалые» Шатровой и опера-балет «Галантные Индии» Ж.-Ф.Рамо, которая стала для меня настоящим испытанием.
— В чём сложность была?
— Зал БКЗ не приспособлен к театральным постановкам, оркестр на сцене, очень сложный свет — либо солистов теряем, либо оркестр слепим. Сложнейшая музыка эпохи барокко. Дирижер — Нина Шестопалова, в оркестре педагоги консерватории, концертмейстер Екатерина Зарифова, режиссер по пластике Наиля Фаткуллина, на сцене двадцать пять студентов — такого большого оперного проекта в моей практике ещё не было. Кстати, в России вообще нет барочных постановок, мы тут первопроходцами оказались с нашими студентами! Это на Международной конференции «Музыкальное барокко в культуре XVII – XVIII веков» было сказано, мы как раз к этой конференции и делали постановку.
«Спасибо физмат школе, я была научена серьезно трудиться и точно поняла, что физика и математика — это не моё»
— Как произошёл выбор именно режиссёрской профессии?
— В раннем детстве художественная гимнастика, классический танец, занятия по классу фортепиано, позже освоила гитару, папа мне помогал. В старших классах танцевала в ансамбле «Мгновение». Потом были «Блики» — студия пантомимы при КАИ. Училась я в физико-математической школе, и в выпускном классе я уже ничем не могла заниматься, кроме учёбы, нагрузка огромная была. Трудиться нас там научили, и там же я точно поняла, что физика и математика — это не моё.
Я увлеклась психологией, поступила на казанский истфак, но через два года взвыла от научного коммунизма и перевелась на философский факультет в Питере, на психологическом не было мест, а новое направление мне тоже было интересно, это же про человека всё. Режиссура стала своего рода логическим продолжением этого образовательного квеста. О театральном я мечтала давно, но тайно — боялась, что не хватит ни способностей, ни знаний, ни навыков. Долго ходила-бродила вокруг Моховой прежде, чем решилась туда зайти. А потом попала на зачет по речи к Валерию Николаевичу Галендееву, ребята читали «Пер Гюнта» Ибсена и всё — капкан! Настолько это здорово было! Летом я для себя решила: если я не поступлю сразу, значит не моё. Поступила. Пришлось бросить аспирантуру философского факультета и престижную работу в банке. Сидеть на трёх стульях нереально.
— Как отнеслись родители к такому виражу?
— Мой круг общения состоял в том числе и из студентов театрального, это были, что называется, мои люди. О своем поступлении в театральный я рассказала родителям через год, когда присмотрелась. Приехала в Казань на каникулы и сообщила, что бросаю аспирантуру. Реакция на отмену перспективы сделать дочь кандидатом философских наук в 23 года была вполне ожидаемая. Но со временем они ситуацию приняли и даже поддержали — подарили мне камеру и видеомагнитофон, по тем временам это просто царский подарок был. Благодаря этой камере остались записи наших студенческих работ и спектаклей, потом это сыграло свою роль в моей творческой биографии.
«Начало экзамена я замечательно проспала и примчалась чуть ли не в ночной рубашке — писать экспликацию по «Гамлету»
— Ты сама выбрала мастера?
— Мне повезло попасть к ученику Товстоногова Вадиму Сергеевичу Голикову, в своё время он был одним из основных претендентов на должность главного режиссера БДТ, работал главным в Ленинградском театре Комедии. Кстати, он и в казанском ТЮЗе два года проработал. О нём отзывались как о талантливом, порядочном и умном человеке. Потом я узнала, что у него тоже первое образование философское было. На вступительных экзаменах нужно было написать экспликацию, я совершенно не понимала, что это такое. Подготовиться мне помог Григорий Козлов, сейчас один из ведущих режиссеров Петербурга. Начало экзамена я замечательно проспала и примчалась чуть ли не в ночной рубашке — писать экспликацию по «Гамлету». Кстати, мне и сейчас за неё не стыдно. Вступительные экзамены были очень сложными. Как правило, на режиссуру предпочитают брать ребят. На нашем курсе должно было быть две девочки, но девчонок в потоке оказалось гораздо больше и были они сильнее, поэтому нас долго «мяли», был дополнительный тур. В результате на курсе оказалось равное количество мальчиков и девочек. До диплома дошла только треть курса. И это абсолютно нормально для творческого вуза. И да, девчонок на выпуске было больше.
— Почему на режиссуру предпочитали брать парней?
— Жёсткая профессия, требует сил и здоровья. Наш мастер говорил, что по статистике инфарктов и профзаболеваний режиссёры идут сразу после космонавтов и шахтеров. Вообще, режиссура предполагает наличие каких-то организаторских способностей. На тот момент, наверное, такие ребята, подались в бизнес. Очень тяжелое было время в смысле материальном, далеко не все могли себе позволить пойти учиться. Представляешь, «голодный» 92 год на улице, а мы словно живём в башне из слоновой кости: сидим в аудиториях, думаем о литературе, отрывках, драматургии, профессии. Все, о чем мы говорили, было связано с театром, а не с тем, как ужасно жить и нечего есть. Быт, конечно, врывался. У меня была ситуация, когда я опоздала на занятие и мне влетело от преподавателей. Это было за четыре дня до стипендии, денег нет совсем, есть только один автобусный талончик. А автобус пришлось ждать почти час. Была ещё история: у меня кончились талоны, у водителя и пассажиров тоже не оказалось. А на остановке вошел контролёр. Он вцепился в меня, как клещ: «Выходите!». В этот момент в автобус входят Лев Иосифович Гительман, профессор, театровед, бесконечно эрудированный человек, мы его все очень любили. И один из наших проректоров. Кончилось тем, что они прямо вырвали меня из рук контролера на остановке возле академии, спасли свою студентку. Вот смешанные чувства были – и стыд, и радость, и благодарность, и восхищение! Интеллигентнейшие люди сражались до победного!
«Это был разрыв шаблонов: в Эстонии татарка из России поставила пьесу польского автора»
— Как ты поставила свой дипломный спектакль в Эстонии?
— Это дерзкая была история. В 1997 году я поехала на три дня посмотреть Таллинн. Дипломный спектакль должен был быть поставлен обязательно в театре, и я просто зашла в местный русский драмтеатр. Главный режиссёр Эдуард Томан был удивлён, конечно — пришла к нему девочка с улицы, чего-то умничает. У меня была кассета с моим преддипломным спектаклем с Александром Лыковым (Казанова в сериале «Улицы разбитых фонарей» — прим. ред.), в нём было много юмора и находок. Мне было тогда 27 лет, выглядела я совсем девчонкой, но он в меня поверил. На следующий день сказал, что готов сотрудничать и предложил пьесу Славомира Мрожека «Эмигранты». Она, кстати, до сих пор звучит актуально. Два эмигранта живут в Европе, в подвале жилого дома. Работяга мечтает вернуться на родину, копит деньги и ест собачьи консервы, чтобы сэкономить. Но чем больше он зарабатывает, тем ему больше хочется. Эта рабская психология — тема научного труда второго героя, философа-диссидента. Мы его поселили в ванну, как Диогена в бочку, с печатной машинкой. В конце концов он доводит работягу до того, что «раб» в состоянии аффекта рвёт свои купюры… Философа сыграл Эдуард Томан, а работягу — мой однокашник Илья Нартов (актер русского театра в Эстонии). Финал печальный, зрители плакали. В 1991 году Эстония отделилась, и страна так быстро менялась, что многие люди почувствовали там себя эмигрантами. У нас тоже многих вынесло на обочину. Кто ты, где ты, что вокруг происходит — на самом деле все это было не только трагично, но и безумно интересно. На премьеру пригласили польского посла в Эстонии, он не мог поверить, как девочка такую тему подняла! Посетовал, что не пригласили самого Мрожека.
— Как шла работа над спектаклем в Таллине?
—Я никогда не работаю жестко, даю артистам «нажить» что-то, рассматриваю предложения. Веду, но мягко. Мне было важно вытянуть из актеров то, что для них органично — спектакль камерный, всё на носу у зрителя. Декорацию мы сделали из старых заводских труб. Поехали на заброшенные фабрики, на которых кроме железяк, не нужных никому, ничего не осталось. Разруху тех лет в Эстонии я видела своими глазами. Мы расставили стулья прямо на большой сцене, зрители впервые увидели полностью раздетую сценическую коробку, это тогда вызывало удивление. Костюмы подобрали в костюмерной. Купили на рынке две рубашки для героев. Себестоимость постановки была минимальная, а шёл он больше двух лет. Вообще, здесь делали до восьми-десяти постановок в сезон, а играли спектакли порой раз десять всего. Говорят, что на наш спектакль даже эстонцы начали ходить. На выходе, видя разницу между тем, что ты себе представлял, и тем, что получилось, ты, конечно, все время недоволен: тут недожали, тут переборщили, тут можно было интереснее… Потом, когда видишь реакцию публики, коллег, понимаешь, что получилась нормальная крепкая работа. График работы был жёсткий, по европейской системе, надо было закончить ровно через месяц. Две репетиции в день, утром, вечером. На последние репетиции костюмер театра, милая женщина, приносила мне пирожки, подкармливала. А после премьеры, поднимая тост, посмотрела на меня и искренне расплакалась, всё, что смогла сказать: «Ну как же похудела!» На самом деле это был один из самых счастливых периодов в моей жизни. Квартира практически в театре, через двор. Всё было оплачено: и проживание, и суточные, и гонорар. Всё работало, как часы – главреж в постановке! Ответственность была высокая.
— То есть, национальный вопрос не вставал вообще?
— В русском театре не вставал, в городе сталкивалась, было дело. При этом у меня до сих пор хранится буклет со спектаклями фестиваля «Встречи в России» 2000 года с участниками из стран СНГ: эстонцы, азербайджанцы, украинцы, белорусы, молдаване. Как в Советском союзе, в центре «Балтийский дом» в Ленинграде собрались русские театры ближнего зарубежья. Тогда это было возможно. Жаль, что всё так поменялось.
«Конечно, я скучала по Питеру, но Казань начала раскрываться. А раскрываться было чему»
— Как сложилась творческая судьба после выпуска?
— Мы понимали, что никому не будем нужны. И из СПГАТИ вышли в никуда, по сути. 97-98 годы ни в театре ничего не было, ни в кино, только-только начали сериалы снимать. Я помню первый московский сериал «Простые истины», на съёмках которого побывала. А в Питере «фонари» пошли с нашими звёздами и с Лыковым в том числе, который перед этим сыграл у меня в «Аккомпаниаторе». Серьёзное кино никто не снимал, в театрах не было денег. То есть, понимаешь, я получила два образования, но спрос на эти профессии был одинаково невелик. Те, кто был предан до мозга костей театру, продолжали работать в этих условиях. Сегодня, когда вижу их имена в афишах, радуюсь буквально за каждого. Я же в 2002 году стала матерью и переехала в Казань, а здесь свои были режиссеры, и такая же ситуация, как везде.
— Расскажи о своих постановках в казанском ТЮЗе и на Аксенов-фесте.
— В Казанский ТЮЗ меня пригласил наш казанский писатель и драматург Александр Воронин, его пьесу «Полёты в параллельных мирах» я ставила к юбилею Василия Фалалеева. Позже по мотивам «Школы для дураков» был поставлен «Дорогой Леонардо...» — для Александра Купцова. Эта постановка особенно мне дорога.
С Купцовым мы подружились, он много помогал нашим студентам-кинематографистам, они его «всехний дедушка» называли, снимался в учебных и дипломных работах наших студентов-кинорежиссёров в институте культуры, дедушек играл. В 2012 году к Аксёнов-фесту я поставила литературно-музыкальную композицию по тексту писателя «Простак в мире джаза». Особенный для меня — джазовый спектакль с актрисой Еленой Калагановой и джазовым музыкантом Юрием Щербаковым. Жанр этого литературно-музыкального высказывания мне интересен, это один из вариантов, как бы мне хотелось видеть музыкальный театр. Его и на фестивале высоко оценили, с Ириной Барметовой, руководителем Аксёнов-феста, мы тепло общаемся до сих пор. Может быть, сделаем ещё что-то в этом жанре.
— Как ты пришла на телевидение?
— На тот момент на ГТРК происходили серьёзные пертурбации. Я попала туда в момент разделения канала на «ТНВ» и ГТРК «Татарстан». Лия Михайловна Загидуллина взяла меня на проекты «Ханым» и «Штрихи к портрету города». Лёня Девятых — сценарист, мы с Салаватом Юзеевым — режиссёры. Потом под её руководством появились циклы передач Службы национального вещания: «Мир культуры», «Дороже богатства», «Город мастеров». Мы придумывали названия, проговаривали формат, содержание, потом делали сюжеты или целые тематические передачи выпускали о фестивалях например — Шаляпинском, Нуриевском, мусульманского кино, «Аксенов-фест» освещали. Замечательная команда работала.
— Не было желания уехать в Питер?
— Конечно, я скучала по Питеру, но Казань начала раскрываться. А раскрываться было чему. Я начала это понимать, работая в программе «Штрихи к портрету города». Это было совсем не то место, где мы боялись выходить вечерами из дома, чтобы не попасть в лапы уличных группировок, а потрясающе красивый город, с уникальной историей, связанной с выдающимися личностями, известными на весь мир. А современники наши? Мы как-то снимали новогодний выпуск и пригласили на него Нинель Юлтыеву, Рустема Абязова, Рената Тазетдинова, Зилю Сунгатуллину, других значимых в татарской культуре людей. Они получили анонимные описания друг друга и должны были выбрать новогодние подарки. А потом встретились и дарили их, узнавая адресата. И каждый должен был рассказать какую-то интересную историю из жизни. Получилось симпатично, идею даже запатентовали, как я знаю, но дальше не пошло. Выпуск я монтировала самостоятельно, в монтаже растворяюсь, мне это безумно нравится. Потом даже попала на курсы в Москве «Философия монтажа с Кирком фон Хефлиным». Мощный курс от оператора и режиссера монтажа, известного по фильмам «Лунный папа», «Рагин», он тогда работал на «Мосфильме», и это действительно мастер своего дела. Всё это мне потом очень пригодилось в работе со студентами в институте культуры.
«Если нас критиковали, мы злились, но нас это заставляло двигаться. А нынешнее поколение студентов критику не выносит вообще, их нужно всё время поглаживать»
— Ты пришла в преподавание временно, а осталась всерьёз и надолго?
— Занесло меня в эту нишу совершенно случайно. В 2004 году меня пригласили в группу преподавателей, набиравших первый курс режиссеров кино в Казанском институте культуры, тогда это направление называлось «кино- видео- творчество». Инициатором проекта был Рамиль Тухватуллин. Мастером режиссёрского курса стал Эдгар Бартенев (Ильдар Замалеев, кинорежиссёр, писатель, поэт, казанец — прим. ред.), мой друг, ученик Одельши Агишева и Алексея Германа старшего.
На тот момент у него был солидный опыт преподавания в питерском «кульке». Я стала вторым педагогом мастерской. Преподавателем сценарного мастерства была Айсылу Хафизова, за историю кино взялась Елена Алексеева. Я понимала, что мне снова придётся многому учиться, и это, конечно, авантюра отчасти была, но компания была настолько интересна, что я рискнула. С Бартеневым взаимопонимание было полным, я только потом догадалась почему. Когда-то дружили наши мастера — Алексей Герман и Вадим Голиков — оба окончили ЛГИТМИК и оба работали с Товстоноговым. То есть мы с Эдгаром одной крови оказались, при том, что он в Москве, а я в Питере обучалась.
— Кто из первого набора запомнился больше всего и что стало с факультетом?
— Мы набрали тогда очень талантливый курс: Паша Москвин, Ильшат Рахимов, Амир Галиаскаров, Гульнара Ахметова – эти ребята сегодня уже на слуху, их имена связаны с современным татарским кино. Тогда же приезды Бартенева их буквально вдохновляли, у него, конечно, было чему поучиться. А потом у вуза просто не хватило ресурсов на этот проект, Бартенева приглашать перестали, и мне пришлось двигаться без него. Позже ребят подхватил Алексей Барыкин, но в них уже заложено было много, основа уже была, и победы, кстати, на разных фестивалях кино уже были, буквально с первого курса. Сейчас это уже целый факультет, который продолжает поставлять кадры для татарстанского кино. Как-то Вадим Абдрашитов на КМФМК сказал, что сегодня, в условиях инфантилизации кинообразования, если хотя бы один студент на курсе успешен в профессии — это уже хорошо. Из первенцев наших успешных кинематографистов гораздо больше одного получилось.
— Отличаются ли студенты 90-х от нынешних?
— Режиссура — это смыслообразующая профессия, раньше туда приходили за вторым высшим, будучи уже взрослыми. А сейчас поступают сразу после школы. А где же опыт личных несчастий? Каким образом они могут наверстать этот опыт? Во ВГИКе со студентами сейчас для начала штудируют школьную классику, на примере литературных сюжетов конструируют и исследуют пространство конфликта, расширяя границы их мизерного жизненного опыта. Замечаю еще одно отличие. Если нас критиковали, мы злились, но это заставляло работать. Мы же ещё Кирилла Николаевича Чернозёмова застали, на уроках сцендвижения его ирония просто убийственно порой звучала, но это гениальный мастер был. Чёрная Елена Игоревна, один из ведущих мастеров сценической речи в России, мы её и уважали, и боялись — профессиональна, иронична и очень требовательна. В результате мы сейчас общаемся, и я с китайскими студентами речью занимаюсь, опираясь на её методику, она уникальная. Нынешнее же поколение критику не выносит вообще. Она их выбивает, их нужно всё время поглаживать. Мне кажется, мы были более закалённые, работоспособные и более сосредоточенные. В общем, у меня ощущение такое, что студенты сейчас более тепличные что ли. Может быть это объясняется тем, что я с вокалистами работаю, у них многое связано с самочувствием, настроением, состоянием голосовых связок.
— Билеты в оперный может позволить себе не каждый, а на спектакли Оперной студии как?
— Театр оперы — самый дорогостоящий, он никогда себя не окупал. Это всегда дотационная история. Оперная студия при учебном заведении — это не театр. Я сейчас не про искусство, а про статус. Спектакли по сравнению с репертуарным театром играются редко, некоторые даются единожды. Большие затраты тут просто неуместны. Билеты на наши концерты и спектакли стоят значительно дешевле. Важнее то, что всегда полные залы, то есть спрос есть. Мы всё время говорим, Казань — музыкальный город. А где у нас детская филармония? А где музыкальный театр? Театр оперетты, допустим? Но у театрального училища же есть свой учебный театр. И если в области кино у нас до недавнего времени не было своего вуза, поставляющего кадры, то с консерваторией-то давно все в порядке. Нужен театр, солисты Оперной студии, выпускники и студенты кафедры музыкального театра могли бы стать основой труппы. Многие об этом мечтают, надеюсь, это не секрет. И знаешь, я их очень понимаю, сама в студенчестве мечтала о работе в музыкальном театре. Оперу, правда, я для себя не рассматривала, скорее мюзиклы, джаз, танец. Когда-то я просто болела фильмами режиссера-хореографа Боба Фосси и постановками Пины Бауш. У Бауш даже была на репетиции в Вуппертале. Ей отдали помещение старого кинотеатра под репетиционную базу – свет, камеры, мониторы. Знаешь, я как в храме побывала, а в нём жрица танца — великая Бауш…
Как думаешь, найдется когда-нибудь в Казани такое место для музыкального театра? Нет, не старый кинотеатр, а настоящая сцена с кулисами, светом… Хотелось бы.
СПРАВКА:
Юлия Аликовна Ахметзянова — режиссер, педагог. Родилась в Казани 11 июня 1969 года. Окончила физико-математическую школу №131 в Казани, философский факультет СПбГУ, РГИСИ (режиссёра драматического театра) в Санкт-Петербурге.
Дипломный спектакль (1998) в Русском драматическом театре Эстонии был признан лучшей постановкой сезона и представлен на фестивале «Встречи в России» в театральном центре «Балтийский дом» (СПб).
Ставила спектакли в Казанском ТЮЗе (2006, 2014), на «Аксёнов-фесте» (2012). Работала режиссером на ГТРК «Татарстан», программа «Мир культуры» названа лучшим дебютом года на конкурсе «Хрустальное перо». С 2008 года начала преподавательскую деятельность в Казанском институте культуры. Член отборочной комиссии питчинга кинопроектов XV КМФМК, жюри Казанского международного фестиваля любительского, молодежного и детского кино. С 2019 года работает преподавателем кафедры музыкального театра и режиссером Оперной студии КГК им. Н. Жиганова.
Подробнее: https://milliard.tatar/news/eto-byl-razryv-sablonov-v-estonii-tatarka-iz-rossii-postavila-pesu-polskogo-avtora-5726
