Незадолго до войны комсомолец Арнольд Мери получил новое назначение.
— Вы направляетесь заместителем политрука в отдельный батальон связи, — сказали ему в политотделе. — Помните: он создан на базе подразделения бывшей эстонской буржуазной армии. Единственного, которое вело огонь по рабочей демонстрации в июньские дни сорокового года. Конечно, им прикрывались какие-то тёмные личности. Но... все же присматривайтесь. Внимательно изучайте людей. Всех под подозрение не берите, но и не доверяйте слепо каждому.
Прошло каких-нибудь несколько месяцев, и началась война, а на войне, как говорится, будь бдителен втройне.
Пора была суровая. Красная Армия отступала. Где же она закрепится и даст решающий бой фашистам?.. Эстонцы уже сражались не на эстонской земле и не знали, что происходит сейчас там, за рекой Нарвой. Молодые граждане Страны Советов, они ещё совсем недавно верили тому, что Красная Армия не отступит, ни одной пяди своей земли никому не отдаст.
Не всегда и не во всём мог разобраться и заместитель политрука, хотя твёрдо верил в конечную победу Советской страны. К правде он шёл трудной дорогой.
...Эстонец Арнольд рос и учился в монархической ещё тогда Югославии, где всё было пропитано антисоветским духом: преподаватели в их гимназии — в основном русские белоэмигранты, гимназисты — их дети. Они признавали одну Россию — царскую и ненавидели Русь народную. В Югославии культивировалось преклонение перед королём, его семьёй и троном. А простые и честные русские люди говорили Арнольду другое и называли Советский Союз своим отечеством. Им Арнольд начинал верить больше, чем официальной пропаганде и гимназическим учебникам.
Вскоре с семьёй они переехали в Эстонию и поселились в Таллине. И хотя Мери находился теперь близко от Страны Советов, узнать о ней больше, чем в Югославии, не мог. Пропаганда в Эстонии была пропитана тупой злобой и ненавистью к великому восточному соседу. Особенно в буржуазной армии, где Арнольд начал отбывать воинскую повинность.
Осенью 1939 года, когда буржуазное правительство Эстонии под воздействием демократических сил вынуждено было заключить с Советским Союзом договор о взаимопомощи, судьба свела Арнольда с русскими краснофлотцами. С ними он лежал в госпитале, где было открыто специальное отделение для советских моряков. Выбирая удобные минуты, Мери старался побеседовать с этими людьми по душам и как можно больше понять. У него были сотни вопросов, и он получил сотни твёрдых, высказанных с горячей убеждённостью ответов своих ровесников.
Из госпиталя Арнольд Мери вернулся в свою часть уже сознательным другом Советской страны. И когда в Эстонии летом сорокового года начались бурные события, он самовольно ушёл в город, чтобы посмотреть на демонстрацию народа и сказать солдатам правду. За эту правду он был наказан офицером, смертельно боявшимся как правды, так и того, что может последовать за июньской демонстрацией трудящихся. Конечно, второго офицер боялся больше всего.
В Эстонии была восстановлена Советская власть, которая пала в 1919 году под натиском националистической контрреволюции и белогвардейщины. Арнольд Мери в гуще событий. Он хочет знать всё о советском строе, часто бывает в частях Красной Армии, подолгу толкует там с красноармейцами, командирами, политработниками. И всё, что он услышит нового, — несёт людям своего подразделения, убеждает и доказывает, спорит и радуется, когда его правильно понимают.
Но ведь не всем посчастливилось так тесно общаться с советскими людьми, как Арнольду Мери. Поэтому в рядах эстонского территориального корпуса, где он теперь служил, попадались и люди колеблющиеся, слепо верящие слухам. Были в рядах корпуса и затаившиеся классовые враги. Они ждали лишь удобного случая, чтобы вонзить нож в спину, и не теряли времени даром, особенно когда началась война. Они искусно вели разговоры, стараясь идейно разложить, разоружить людей, не имеющих опыта политической борьбы.
Что касается Арнольда, то у него в те дни было одно решение, ставшее законом всей его жизни: биться за родную советскую землю до последней капли крови, а коли придётся — отдать за неё и жизнь. Для него родная земля распростёрлась от берегов Балтики до Чёрного моря и Тихого океана. И древний Порхов, тихий зелёный городок на берегах Шелони, который они сейчас обороняли, тоже родной, защищать его надо, как и Таллин или Хаапсалу, Пярну или Курессаре.
Легко сказать: изучи людей. А как это сделать? И времени нет, и бойцы разбросаны в различных местах. Всё же Арнольду очень, очень хотелось верить всем, кто воевал рядом. Он знал, что в сороковом году солдаты приняли Советскую власть всей душой. Что ненависть к себе у них воспитали сами немецкие бароны за семь веков жестокого правления на эстонской земле. Барон и завоеватель слились в одно понятие, и ненависть к ним была всеобщей и незатухающей. В сороковом они бежали к своему фюреру, а сейчас в рядах гитлеровской армии возвращались обратно, чтобы снова сесть хозяевами в своих мызах, которые, словно оспа, высыпали по всему лику Эстонии...
Много дел у заместителя политрука. Он всё время на ногах: то проведёт беседу, то проверит, как накормлены бойцы на самых отдалённых точках обороны, то отругает прижимистого старшину, который бережёт сапоги и не замечает, что иной солдат чуть не разут. А ночью перебирается на другой участок. И там тоже свистят пули и шлёпаются мины. Надо личным примером подбодрить солдат — не все ещё обстреляны, и не все спокойно слушают этот свист над головой и шлёпанье мин поблизости.
— Пуля, хоть и говорят про неё, что она дура, знает, кого выбрать. Труса она всегда отыскивает первого: спина — мишень широкая! — шутит он в небольшом окопчике.
— Окружение опасно для неуравновешенных психопатов, — возмущается он уже в другой группе, где только что были слышны разговоры об окружении. — Как это можно окружить роту, батальон или полк, когда кругом леса и кустарники? Настоящие бойцы окружения не боятся и выйдут из него, пробьются к своим. А не пробьются — партизанят, бьют фашиста и в хвост и в гриву.
Прекрасное качество заместителя политрука Арнольда Мери — конкретность. «Настоящие бойцы не боятся окружения». Нужен факт? Пожалуйста! Вчера из окружения вышли вот такие-то группы и на таком-то участке, с оружием и боевой техникой, славными боевыми знамёнами и счётом истреблённых солдат и офицеров противника. Родина достойно наградила героев.
Арнольд неутомим в работе. Спортивного склада человек, он строен и подвижен. Выправка — можно не задумываясь определять в Пролетарскую дивизию, которая до войны ходила на парадах по Красной площади. Лицо у него загорелое, свежее, нос прямой и аккуратный, глаза голубые, но не холодные, как это иногда бывает, а ласковые и внимательные, волосы светлые и покорно ложатся назад — даже пятерня укладывает их не хуже расчёски. Ко всему прочему глаза его постоянно улыбаются.
Быть может, внешняя привлекательность и помогает ему завоёвывать расположение к себе. Но не одними внешними данными берёт Арнольд. Самое главное — он красив внутренне. Он честен, справедлив, уравновешен, никогда не накричит на человека без причины, а если и есть причина, всё равно кричать не будет: крик — это признак бессилия, это утрата авторитета. Поэтому он никогда не выходит из себя, даже при очень острых ситуациях. Ещё в Эстонии был с ним такой случай. Его знакомый дезертировал из части. Мери вызвался отыскать его. «Напрасная затея, — увещевали его товарищи, — парень женился на очень красивой девушке, тесть настроен не ахти как по отношению к Советской власти, не верит в победу наших сил. Вот и уговорил зятя спрятаться и ждать, пока придут немцы. Мол, и жизнь сохранит зять, и жена — молодая и красивая — будет рядом». Парня Арнольд не застал дома. Родители божились и клялись, что сынка они уже давно не видели.
— Вот что, — спокойно сказал Арнольд, посмотрев на часы, — даю срок до двенадцати завтрашнего дня. Если к этому времени он не появится в части, его будет судить трибунал. Если спрячется и останется на оккупированной территории, когда вернёмся — мы ведь всё равно вернёмся, — я отыщу его и своей рукой, вот из этого пистолета, пристрелю как собаку. Это — слово солдата.
Беглец явился в часть рано утром. Он прекрасно воевал, а когда летом сорок четвёртою года вступил на землю Эстонии, то, встретив Арнольда, обнял его и сказал: «Ты — настоящий друг!»
Таков этот голубоглазый, уравновешенный, вечно улыбающийся заместитель политрука.
Он много работал и всё же не был удовлетворён. Его можно понять: связисты не ходили в атаки и не стояли грудью за какую-то важную высоту. Если они и отбивались, то в составе другого подразделения. Они были настоящими тружениками фронта, но их не так часто замечали и поощряли, хотя они и гибли не меньше стрелков-пехотинцев. А Мери человек действия — ему самому хотелось бежать в атаку с винтовкой, истреблять врага меткими пулемётными очередями.
Но он — воспитанник комсомола — старался быть настоящим солдатом и в своём батальоне связи.
Однажды, в первом часу дня, немцы повели наступление крупными силами. Удар был настолько внезапным, что некоторые подразделения не выдержали натиска и обнажили подходы к штабу корпуса. Немцев кто-то вёл, детально зная местность, участки, защищённые слабее других. Может быть, то был Айн Мере, перебежавший на сторону противника? Возможно, выслуживается сейчас перед немцами, показывает, как лучше и быстрее захватить штаб корпуса.
— Отступать, товарищи, не будем, — говорит Арнольд своим друзьям-связистам. — Драться будем насмерть!
Он понимает, что произойдёт, если немцы прорвутся к штабу. Старшего командира или начальника вблизи не оказалось. Кто будет управлять частями и подразделениями, если враг захватит штаб с секретными документами, планом разработанной операции, — какая это находка для фашистского командования!
— Огонь! — командует Мери.
Залп воодушевляет и сплачивает бойцов. Маленькая группа Мери сдержала натиск противника. Отхлынули гитлеровцы. А ведь были уже совсем рядом — Арнольд отчётливо видел их лица, свирепые и раскрасневшиеся.
Атаки продолжались...
На опушке показался немецкий офицер. Липа его Арнольд не различает: далековато. Фашист бежит с пистолетом в руке, оборачиваясь, что-то кричит, жестикулирует, зовёт за собой солдат. Те поднимаются и бегут за офицером. С каждой минутой их становится всё больше. Сосед Арнольда от возбуждения во весь голос: «А их больше ста, вот собаки!»
Их больше ста, а у Арнольда Мери нет и двадцати, силы, конечно, неравные...
Но знает Арнольд, что, чем больше погибнет здесь вражеских солдат и офицеров, тем меньше пойдёт их в наступление на Москву и Ленинград.
После очередных залпов на поле, будто грязные пятна, лежат десятки гитлеровцев. Меткой пулей скошен фашистский офицер — подскочил, пробежал пару метров и ткнулся носом в вырытый кротом бугорок земли. Новые недвижимые пятна появились на поляне, окаймлённой лесом и кустарниками.
Так и не дотянулись гитлеровцы до Арнольда и его товарищей, не сумели сбить их с важного рубежа, прорваться к штабу корпуса.
Выстрелы, на этот раз винтовочные, раздались за спиной. Связист, лежавший рядом с Арнольдом, схватился за голову, пытался подняться и не мог рана была смертельной; другой боец обеими руками схватился за грудь, будто собираясь удержать кровь, которая хлынула тёплым красным фонтаном.
Удар был неожиданным. Враг — с тыла. Как могли немцы обойти Мери и его группу, когда слева и справа дерутся свои? Нападение с тыла на горстку слабовооруженных бойцов — что может быть хуже!..
— Огонь! Огонь! Огонь! — не уставал командовать он, теперь уже осыпая пулями кусты у себя в тылу.
Сначала послышались крики, затем стоны, а мгновение спустя наступила тишина.
— Этим, наверное, хватит, — произнёс, пытаясь улыбнуться, Арнольд.
— Товарищ замполитрука, — обеспокоенно заговорил солдат, — вы так побелели! Вы ранены?
— Немножко... Пустяк!
Мери говорил неправду — он был ранен в грудь и скрывал своё ранение от товарищей.
— Эх, и перевязать-то нечем, — волновался солдат, который и сам был ранен в последние минуты боя.
Арнольд пересчитал патроны — итог получился малоутешительным. Боеприпасы кончались. На всех лишь две гранаты. Бой был жарким, кто в таком случае скупится на огонь!.. А бой не кончился, он может вспыхнуть с новой силой и каждую минуту. Один Арнольд знал, где находится ближайший склад с боеприпасами. Он оставил за себя солдата и пополз за патронами. Немцы заметили его и открыли огонь. Он припадал к земле, а потом снова коротким, но быстрым рывком устремлялся вперёд. На обратном пути Мери был ранен вторично. От потери крови ослаб и временами терял сознание. Ползет-ползет — и вдруг будто куда-то провалится. Сколько лежит без движения, и сам не знает. А придёт в себя — снова ползёт, волоча за собой цинковый ящик с патронами.
Немцы перешли в очередную атаку.
— Не торопиться, целиться точно, беречь каждый патрон! — приказал Арнольд.
Бой продолжался. Стало совсем туго: многие его бойцы убиты или ранены, о помощи пока не слышно. Да тут ещё опять патронная диета...
А противник уже не рассчитывал на авось и сопровождал атаку огневым налётом. Пули беспощадно секли сучья и листья кустарников, и они стояли жалкие и общипанные. Мины рвались то там, то тут, и их осколки, как крупные шмели, жужжали над головой.
Арнольд подбадривал друзей и вёл прицельный огонь. Он радовался, когда замечал, как падали фашисты и уже больше не поднимались. Его ранили в третий раз, но и об этом ранении он не сказал никому.
В решающую минуту боя он ввёл «резерв главного командования» — две гранаты-лимонки. Их передали по цепи, и тот, кто был ближе к немцам, уложил гранаты с убийственной точностью.
Только успели отойти немцы на исходный рубеж, как тотчас опять завыли мины. Они ложились в расположении группы и рвались оглушающе. Мина разорвалась рядом с Арнольдом, и крупный осколок тяжело ранил его. Мери хотелось кричать от боли, но он сдерживал себя. А боль была сильной; заместитель политрука не знал, что осколок застрял в лёгких. Дышать становилось всё труднее и труднее.
Четыре раны уже были на его теле!
«Лишь бы не потерять сознание на продолжительное время», — подумал он и подал голос: пусть солдаты знают, что он настроен бодро и верит в успех. — А ведь хороши ребята! — с гордостью проговорил о товарищах. За всё время он не услышал ни одной жалобы; люди гибли безмолвно, не выпуская из рук оружия. Экзамен суровый, и бойцы его выдержали.
В сумерках подоспело долгожданное подкрепление.
— Набил ты их порядочно! — похвалил Арнольда молодой офицер. Заметив, что Мери ранен, что он уже совсем побелел от потери крови, командир позвал санитара: — Перевяжи так, чтоб до госпиталя ничего не случилось! — А Арнольду сказал: — Лечись, друг, без тебя воевать будем!
— Без меня долго не навоюете. Скоро вылечусь... Воевать долго будем — война только началась, — ответил Мери тихим голосом.
Прощаясь с товарищами, Арнольд и не предполагал, что впереди предстояло пережить, перетерпеть, перемучиться почти сто очень тяжких часов, даже худших, чем отражение яростных атак противника.
Его довезли на машине до станции Морино, что в сотне километров от Порхова. Хирург, видавший виды человек, долго осматривал раненого, потом покачал головой и сказал:
— Живучий ты человек, товарищ Мери! Сейчас мы тебя обработаем по всем правилам.
На фронте это делается быстро. Не прошло и десяти минут, как бинты были сняты и началась обработка ран. Хирург ещё раз покачал головой, но уже ничего не сказал.
Он приготовился извлекать из груди осколок и не успел. Немцы ворвались в Морино.
Санитары бежали с Арнольдом к станции. Он лежал, завёрнутый в простыню, и начинал догадываться, что случилось что-то очень скверное.
Его уложили в санитарный вагон, маленький и тесный. Сорок тяжелораненых лежали впритирку друг к другу; воздух в вагоне был тяжёлый, в нос било запахом лекарств и запёкшейся крови.
Фашисты бомбили непрерывно, и линия ежечасно выходила из строя. Ремонтники гибли на своих боевых постах, но мало что могли сделать. Эшелоны трогались с места и вскоре снова останавливались; редко удавалось продвинуться на один-два километра.
Среди этих эшелонов шли санитарные летучки с большими красными крестами. И по ним тоже вели прицельный огонь немецкие самолёты.
Несколько часов назад крыши были целыми, а теперь Арнольд видел через многочисленные отверстия яркие звёзды на тёмном небе.
— Да тут «веселее», чем на фронте, — с горькой улыбкой проговорил Арнольд, взглянув на соседа справа. Но сосед не ответил — он уже был мёртв.
— Что же это, товарищи?! — крикнул один из раненых. — Где же зенитки, чёрт побери!
— Зенитки стреляют, — тихо ответил Арнольд. — Слышите?
Выстрелы зениток едва угадывались среди воя авиационных моторов, ожесточённой и шумной стрельбы вражеских крупнокалиберных пулемётов и взрывов бомб.
«Сюда бы сейчас полк истребителей и полк зенитчиков, — думал Арнольд. — Зенитные пушки на платформах, зенитные пулемёты на крышах вагонов». Но он понимал, что всего этого мало ещё и на фронте, а здесь как-никак тыл... «Возможно, что наступление врага на этом участке было неожиданным и к месту прорыва ещё не успели подбросить свежие войска!» — строил догадки Арнольд.
— Надо потерпеть, ребята, — сказал после раздумья Мери. — До утра. А там — Старая Русса...
С каждым часом в душе Арнольда росло ожесточение. Ныли раны, болело сердце. Тяжело было слушать предсмертные слова уходящих в небытие людей, которых он не знал раньше, но с которыми успел сродниться в этом вагоне, прошитом очередями пулемётов, продырявленном осколками бомб. И всё же если бы ему пришлось всё начинать сначала, он начал бы точно так же — от Порхова. Это — трудный, но честный путь.
— Ребята, нет ли у кого оружия? — спросил он.
— Не торопись, фашисты это сделают вернее! — с горькой иронией ответил солдат из угла. Он подумал, что Мери хочет застрелиться.
— Не для себя... вдруг гитлеровцы ворвутся, — пояснил Арнольд.
— Они ещё далеко, — возразили ему.
— Наши стреляют из пулемётов совсем рядом, — сказал Арнольд. — Слышите? Враги близко, они уже вышли к нам во фланг.
Возражавшие прислушались и замолчали.
«А что? Винтовка сейчас не помешала бы, — думал Мери. — Если в открытом поле остановится вагон, а фашисты побегут сюда? Перевернулся на живот, прицелился — и стреляй...»
Он увидел в углу СВТ и обрадовался. Подполз, бережно потянул самозарядную винтовку на себя, пересчитал патроны и решил, что теперь не расстанется с оружием...
Есть ли надобность рассказывать, как продолжался этот страшный рейс? Минута походила на минуту, час — на час и сутки — на сутки. Впереди, позади, слева и справа рвались бомбы.
Арнольд догадывался, что раненым стремились помочь, что многое делалось для их спасения. Поезд уже шёл без остановок и два, и три, и пять километров — кто-то впереди ещё быстрее восстанавливал разрушенное. Зенитки стреляли чаще, а зенитные пулемёты трещали почти не умолкая. Где-то в стороне прогрохотали танки. Видно, для того, чтобы отразить удар с фланга.
Уже третьи сутки были на исходе, когда в вагон вбежала молодая женщина в красноармейской гимнастёрке и с санитарной сумкой через плечо.
Она первым заметила Арнольда Мери и бросилась к нему.
— Жив? Ох ты, миленький, вот молодец! У меня ничего нет в сумке! Я уже всё израсходовала. Ой, потерпите, миленькие вы мои!
И, точно повинуясь её зову, Мери жил.
Уже в госпитале Арнольд получил телеграммы — от трудящихся Эстонии, от защитников Таллина, от родных. Они писали, что гордятся Мери — первым Героем Советского Союза среди эстонцев, одним из первых Героев Великой Отечественной войны, и желали скорейшего выздоровления.
После госпиталя он уехал на Урал, где формировался новый эстонский национальный корпус Красной Армии. Он стал, как в шутку говорили, первым комсомольцем корпуса — помощником начальника политотдела по комсомольской работе (незадолго до назначения его приняли сразу в члены партии). Тысячам молодых воинов он пожимал руки, вручая комсомольские билеты с изображением Ленина. Шагал он со своими боевыми друзьями комсомольцами по многим дорогам войны — под Великими Луками и Новосокольниками, от Эма-Йыги до Таллина, по Муху и Сааремаа, а затем по земле братской Латвии.
Шагал до полной победы над врагом.
Несколько лет назад мне довелось присутствовать на торжественном собрании в Порхове. Арнольда Константиновича Мери избирали Почётным гражданином города. Я искоса поглядывал на него и замечал, как волнуется этот обычно спокойный человек: и когда зачитывали постановление сессии городского Совета, и когда перекидывали через плечо шёлковую ленту.
Он по-прежнему, как и сорок лет назад, живёт в бывшем пригороде Таллина Нымме. Лишь по праздникам Арнольд Константинович прикрепляет к пиджаку Золотую Звезду Героя и планки, по которым можно узнать о его наградах: два ордена Ленина, два — Трудового Красного Знамени, Отечественной войны 2-й степени, два — Красной Звезды, «Знак Почёта» и многие медали, боевые и трудовые.
Мери — неустанный воспитатель подрастающего поколения: пусть оно знает, как нелегко было бороться за его счастливое настоящее. Член ЦК Компартии Эстонии и депутат Верховного Совета республики, председатель Эстонского общества дружбы и культурной связи с зарубежными странами, он страстно пропагандирует дружбу между людьми, всеми силами крепит интернациональные связи и борется за мир, без которого немыслима и сама жизнь.
Иван КУРЧАВОВ (1984)
★ ★ ★
В 2007 году эстонские власти возбудили против ветерана уголовное преследование, которое МИД Российской Федерации назвало «нечистоплотной затеей» и «постыдным судилищем». За несколько лет до своей смерти Арнольд Константинович сказал в интервью журналистам: «Мне нечего бояться, я ни перед кем ни в чём не виноват. А «Золотую Звезду» я действительно сейчас ношу даже чаще, чем во времена Советского Союза... А сегодня я просто обязан носить свою награду. Это — моя дань памяти тем, кто воевал рядом со мной. По-иному не умею!»
Герой Советского Союза Арнольд Константинович Мери скончался 27 марта 2009 года.