Наташку похоронили в конце января. Ей еще и сорока не было. Надежда не плакала. Устала плакать. В её голове постоянно крутилась мысль: хорошо, что раньше работала в дорожном – техники полно, в такую стужу, бесплатно, выкопали яму и с похоронами помогли. Без рабочих дорожной службы нипочём не справилась бы Надежда: третьи похороны за год! Озолотились бы «ритуальщики», поймавшие богатую жилу на людских смертях. Цены заоблачные – как ей, пенсионерке, управиться?
Сначала ушел муж Юрий. К той смерти Надя была готова – супруга разбил инсульт, но он прожил ещё тринадцать лет. Если это можно назвать жизнью – не говорил, толком не ходил, испражнялся в памперсы. Правда, при виде водки блестел глазами и оживлялся. Помнил свою давнюю любовь, истый алкоголик! Дочь и внуков не узнавал, а эту гадость, его сгубившую, не забывал ни на минуту. Надя один раз в сердцах в бутылку воды налила и поставила, так он схватил посудину и с горла ее высосал. И ходил, будто пьяный.
- Плацебо, - сказала тогда дочка, - вот тебе, мама, экономия!
Тогда она ёще не болела. Сидела в декрете с четвертым малышом, виновником разлада между мамой и бабушкой. Надя, увидев у Наташки растущее пузо, взвилась, взъярилась и закатила истерику:
- Сколько можно, Наташа? Сколько можно? Я не двужильная! Зараза такая, ни работать, ни за детьми толком следить не умеешь, где мозги у тебя?
Толку… Наташе нравилось размножаться. Больше она ничего не хотела делать. Вроде, умная, высшее образование имеет, но школе жизни никакие универы не научат. Вырастила этакую идиотку на свою шею. Олежи мало, так теперь Наташенька даёт стране «угля»!
Олег – боль и наказание, Надин старшенький сынок. Родился, казалось бы, на радость. Хорошенький такой был, тёмненький, глазастый, хоть в кино снимай. Девчонки, помнится, табуном толпились в подъезде, караулили Олежку, чтобы хоть одним глазком на него посмотреть. А он – ничего, нес свою красоту достойно, не кобенился. Матери помогал, жалел ее. Отца осуждал за пьянство.
- Папа! Есть у тебя совесть? Посмотри, какая красивая она! А ты, как свинья, под забором валяешься!
На Олежку возлагались самые светлые Надины ожидания. В Олежке заключался весь смысл Надиной жизни! Она все время думала: вот вырастет сын, вот и вздохну спокойно!
Нет. Ничего не получилось. Олег ушёл в армию добрым и ласковым мальчиком, а вернулся ненормальным человеком. Непонятные вспышки ярости, тоска, черная хандра и… беспробудное пьянство. Вот она, война, что делает. Отправляла ребенка в мирное время, думала, отслужит, как все, уму-разуму наберется, возмужает. А он уже через год, когда половину срока оттарабанил, взял и пошел в «горячую» точку, по собственному желанию! Это в кино все красиво, а в жизни – по другому: ломает душу, выворачивая нутро наизнанку.
В глаза сына страшно было смотреть – ничего там не осталось. Пустота. Мрак. Тоннель с чудовищами. Каждый день – то одно, то другое: то пьянка, то драка, то ещё что-нибудь. В моменты просветления Олег плакал светлыми слезами и просил прощения, а уже вечером мочился на свежевыстиранную дорожку, кинутую в прихожей, и вращал дикими, не глазами уже, шарами, в поисках объекта для выхода своего безумия. Крики, звон посуды, разбитого зеркала, топор, воткнутый в шкаф для одежды, милиция, очевидцы, каталажка – жизнь Нади превратилась в перманентный кошмар, которому не было ни конца, ни края.
Юрий, отец, уже боялся приходить домой. А когда приходил, кидался в бой с сыном. Довоевался до инсульта. Хорошо, что Наташка тогда дома не жила – училась. Дурочкой бы стала. Правда, она и так стала дурочкой, иначе, как объяснить ее нездоровую тягу к маргинальному образу жизни с девизом: даст Бог зайку, даст и лужайку?
По профессии Наташка работать не желала. Надя устроила ее к себе в дорожное. Там, кое-как отмаявшись, Наташа не задержалась. Нашла себе какого-то Васю, прожила с ним три месяца и забеременела. А потом смылась в декрет. Родив Максимку, снова забеременела… После Витюшки, с грехом пополам поработав с годик, ушла с работы, заявив, что «это – не ее». В животе уже намечался Игорек.
- Трое детей! Ты обалдела? Ты цены видела? – вопила тогда Надя.
- Муж пусть зарабатывает! – лаконично парировала Наташа, нянькая Витьку, - я буду домохозяйкой.
Домохозяйка хренова… Дома клочья пыли гуляют по полу, как перекати-поле. В холодильнике шаром покати. Посуда, прости господи, шерстью покрылась, будто в пустыне Наташа живет, где воды – ни капельки. Дети из соплей не вылезают. Мать называется… В ясельки не оформлены, детское пособие – тоже на стадии нуля. Она, видите ли, документы потеряла. Все! Восстановить – задницу не поднять – дети. Вася болтается где-то по шаражкам. Поработает, уедет за бугор на Родину свою «ридну». Приедет – снова по шаражкам калымит. Васю этого взять бы за гребень, да к ногтю прижать! А как? Не расписаны ведь. У Наташи документов нет. На нет и суда нет! Не семья, а эталон просто!
Надя тогда, чтобы Игорек бомжем с рождения не стал, Наташку, как маленькую, по кабинетам за ручку водила, документы восстанавливали. Детские оформили. С придурком с этим Васей Наташку расписали. А там еще и закон поспел новый: за второго платить начали. И пособия увеличились, и статус многодетной у Наташки появился. Надежда бегала в мыле: квартиру выбила дочери. Ипотеку заставила «молодых» взять, придурка Васю в автотранспортный устроила, гражданство оформила, чтобы ему банк поверил.
И так хорошо сошлось, прямо на площадке, рядом с Надиной квартирой, жилье купили. Хоть тут душа спокойна – не набегаешься к детям-то! Она бы соединила две двушки с удовольствием, но дома бесноватый Олежа – детишек пугать? Пусть лучше за железной дверью живут – спокойнее.
И каждый божий день – беготня, суета, маета! Вечером Надя слышала гул в ушах, пыталась найти покой ногам, которые никак не укладывались, плохо спала, чуя сердцем: среди ночи заявится пьяный в драбадан сыночка, и опять…
На даче можно было выдохнуть. Там не было ни Олежи, ни Юры, ни Наташи. За мерной работой, рыхлением теплой, жирной земли, прикосновением к нежными ростками крепенькой, выхоленной и взлелеянной рассады, под тоненькие, частые трели каких-то мелких пташек душа Надина оттаивала, оживала, радовалась. Как в молодости. Разглаживались ранние морщины, и улыбка оживляла когда-то упругие яркие Надины губы.
Вот ведь как хорошо на свете! Все создано Богом для простого человеческого счастья: и земля эта, и вишневый сад, и птички, и парной запах в добротной теплице, где так душист помидорный лист, предрекающий добрый урожай и радость от аромата заготовок, открытых зимним вечером, чтобы сделать блюдо простой вареной картошки богаче, красивее и вкуснее…
Что еще нужно человеку? Светлые обои в комнате, стол-раскладушка, разложенный в праздник и накрытый белой скатертью, пирог с малиной, доспевающий в духовке. Рослый, красивый муж, рукастый и веселый. И пока непьющий. Здоровые дети, мальчик и девочка (Надя всегда мечтала о мальчике и девочке), похожие на раскрасавца отца. И сама хозяйка, статная, с высокой пышной грудью (карандаш падал, когда она молодость свою проверяла, подкладывая под грудь грифельный карандашик), черноглазая, нарядная (запах новой одежды – высшее женское удовольствие), свежая и румяная, замирающая при звуке дверного звонка – гости!
Сколько радости, света, счастья! Надя выкладывает посередине стола овальное блюдо с курицей, добрых полтора часа томившейся под собственным соком! Все водят носом и сглатывают слюну, пока хозяйка каждому выкладывает на тарелку вареную картошку с укропом и режет мясо. И вот они, маринованные с хреном помидоры в хрустальной вазочке: пожалуйста! Пряные, островатые, с легкой сладостью и пикантным послевкусием, лежат они бочком, рядом с разварной картофелиной, просятся в рот, и гости не отказывают себе в этом удовольствии!
Надя полюбовалась на аккуратную, ладную в этом году (хоть и времени не было, и нервы ни к черту) рассаду помидоров. Прикрывает теплицу, опасаясь коварных июньских заморозков. Щиплет зеленый лук, выдергивает молодую редиску. Дачный домик-теремок, крашеный в бело-голубые цвета, надежно заперт. Переночевать бы в нем, уютном, обитом вагонкой, облитом вечерними солнечными лучами, а утром по холодку снова бы повозиться с землей, но нельзя. Надо спешить на автобус и тащиться в город. В городе у Нади нескончаемая забота: голодные ребятишки, Наташка, больной муж и бесноватый сын.
Почему же так нелепо и трагически повернулась Надина жизнь? Все же хорошо было. Не бывает так, чтобы судьба семьи, просто так, без оснований, словно телега без колеса, ухнула, скрипя, под косогор и развалилась на жалкие фрагменты? Сглазил кто, позавидовав простому человеческому счастью? Или она сама, по глупости женской, по слепой привычке делиться со всеми радостью, сглазила и себя, и родных?
Дома, где все текло по мутному течению, Надя, купая младшенького Игорька, сотни раз возвращалась к своему недоуменному вопросу. «Почему?» «За что?». Она еще не раз задаст этот вопрос. Не пройдет и года, как Наташа вновь произнесет свою любимую поговорку «про зайку». Тот скандал Надя запомнит на всю жизнь.
- На аборт! Немедленно! Иначе я тебя удавлю вместе с твоим… выводком! Гадина!
Она кричала, кричала, не помня себя. Металась по комнате, скидывая с кухонных полочек вазочки и кружки.
- Сейчас же! Иначе я наложу на себя руки! Я устала, устала, устала! Что же ты творишь? Что вы все со мной творите!
Надежда никак не могла успокоиться. И только увидев испуганные глазенки ребятишек, облепивших свою непутевую мамашу, замолчала, оборвала крик и горько заплакала.
Поздно ночью, засыпая, прикрывая опухшие от слез глаза, украдкой помолилась и снова пристала к неведомому Богу:
- Почему, Господи? За что, Господи?
Автор: Анна Лебедева