"Ташкент - город хлебный", - это было первое, что мне сказала бабушка, узнав, что я собираюсь посетить столицу Узбекистана.
Наверное, для многих, кто родился и вырос в Советском Союзе, Ташкент ассоциируется с "хлебным городом".
Выражение пошло от названия повести Александра Неверова (Скобелева), вышедшей в 1923 году. В ней рассказывается о 12-летнем мальчике Мише, отправившимся (для спасения своей умирающей от голода семьи) вместе с другом Сережей из Поволжья в Ташкент, в котором, как он верил, много дешевого хлеба.
Вышел на улицу Мишка, мужики Ташкент поминают. Хлеб очень дешевый там, только добраться трудно// А. Неверов, "Ташкент - город хлебный"
Повесть вовсе не о Ташкенте. Скорее, о страшном времени, жизненных испытаниях, дружбе, стойкости. Но выражение "Ташкент- город хлебный" прижилось, стало крылатым и превратилось в символ гостеприимства и хлебосольности узбекской столицы.
В далекий жаркий хлебный Ташкент отправлялись люди и в годы Великой отечественной войны. Кто-то ехал нелегально, надеясь найти пристанище и пропитание. Других эвакуировали централизованно - Ташкент считался элитной зоной эвакуации, сюда направляли писателей, художников и ученых.
По воспоминаниям тех, кто оказался в Ташкенте в годы войны, в городе действительно продукты были в неслыханном и невиданном для того времени изобилии.
Вот что писала Мария Белкина, жена советского литературоведа и критика Анатолия Тарасенкова, эвакуировавшаяся в Ташкент вместе с грудным сыном в 1941 году:
Азиатский, красочный, веселый, сытный базар! Золотистые, солнечные дыни, оранжевые тыквы, прозрачные, подвешенные гирляндами гроздья винограда, бочонки меда, мешки с белоснежным рисом, бархатные домики молотого красного перца, розовые куски сала с тонкой коричневой прослойкой мяса, бараньи туши, подвешенные за ноги, живые бараны с огромными, хоть на тачке вези, курдюками и одуряюще пахнущий, прямо с пышущих углей - шашлык! Горячий, чуть не дымящийся плов, который узбечки носили в чугунах, завернутых в толстые ватные одеяла, и тут же могли положить на алюминиевую тарелку, или в горсть, или на газету. И такие соблазнительные, с поджаристой корочкой, лепешки - вожделение всех голодающих и недоедающих// М. Белкина, "Скрещение судеб"
Можно было купить все, что угодно, были бы только деньги. Вот только их у большинства как раз не было.
Когда читаешь описание богатого ташкентского базара, приведенное выше, даже сейчас, будучи сытой, благополучной и имеющей возможность пойти в магазин или на рынок и купить, все что душе угодно, все равно ощущаешь некое волнение. А что же чувствовали люди, которые,голодая, были вынуждены проходить мимо этого продуктового великолепия?!
В своем дневнике постоянно недоедающий Мур, Георгий Эфрон, сын Марины Цветаевой, с горечью писал, что лучше бы он оставался в голодной Москве, чем в Ташкенте - там было бы меньше соблазнов и можно было бы сосредоточиться на учебе. А в Ташкенте, зная, что еда рядом, но не имея возможности ее купить, он только и делал, что мечтал о горячих лепешках.
Все та же Мария Белкина вспоминала:
"Помню, при мне на этом базаре несколько здоровенных узбеков в ватных халатах, надетых прямо на голое тело, подпоясанных разноцветными кушаками, навалились на одного тощего, бледнолицого юношу, который стащил лепешку и судорожно глотал ее, не прожевывая, боясь, что могут отнять// М. Белкина, "Скрещение судеб"
И в наше время, попадая на знаменитые ташкентские базары, например, Чорсу или Алайский, с головой окунаешься в мир вкусов, запахов и цвета. Огромные зеленые арбузы, спелые оранжевые дыни, ярко-красные помидоры, ослепительно желтые узбекские лимоны, ароматная самса, горы специй, шкварчащий в казанах плов - от всего этого кружится голова и разыгрывается аппетит.
"Да, действительно, Ташкент - город-хлебный", - повторяла я бабушкины слова, приехав в Ташкент. Повторяю их и сейчас.