«Леди Макбет нашего уезда» – так называется спектакль – наверное, по безнадежной мрачности взгляда на бездны человеческой души можно сопоставить разве что с «Преступлением и наказанием» Достоевского. Около 10 лет основная сцена театра юного зрителя наполняется зрителями, для показа данной постановки.
Пространство обставленное, Сергеем Бархиным, не менее узнаваемо. Покатый помост, дерево, телега, ведра, сено. Из нарядных окладов вынуты лики – и люди-каторжники в прологе тоже словно бы лишены лиц. Темные пальто-шинели обозначают что-то непонятное, сбившееся в темную толпу с синхронными движениями. Лица с трудом «проклевываются», как птенцы из яйца сквозь грубую и плотную ткань. До времени лишенные индивидуальности, которая проявится потом, когда историю начнут читать сначала, деля на главы-эпизоды.
Здесь все и всё принадлежит «темному царству», где трудно дышать, потому что нет воздуха. И лампадки горят еле-еле в этом лишенном кислорода пространстве. И все как-то нелепо и некстати. Вот Борис Тимофеевич – Валерий Баринов бухается лбом об пол в приступе утренней молитвы. Глядь, между полом и лбом – стол с самоваром. Вот Катерина – Елизавета Боярская по-семейному присела рядом с мужиками – так и хлестнули недоуменными взглядами: знай, мол, свое место! Но ей только дай окорот – тут же к папиросочке потянется.
Темное томление хозяйки в цепких руках приказчика, сладкая одурь чаепития на ковре под яблоней, душный рай на овчинах, развязавший в женщине бездны, — всё дышит на сцене. Любящая душа травит свекра, заставшего ее с любовником, грибочками с крысиным ядом. Потом с размаху бьет в мужнин висок литым подсвечником. И что самое нестерпимое и непредставимое – кладет пуховую подушку на лицо ребеночку и душит его ловко и быстро, чтобы не делиться мужниным капиталом-наследством.
Кама Гинкас убийцу ради любви оправдывать не пытается, смягчающих обстоятельств не придумывает. Идёт вслед тексту, где каждое слово – оборотень. Где в ткани характеров сентиментальность и зверство, удаль и жадность сплетены-скручены в такую тугую веревку, что одно без другого и не существует. Режиссер, больше 30 лет, сотрудничает с МТЮЗом – спектакли «Записки из подполья», «Играем «Преступление» и «К. И. из «Преступления» по Ф. Достоевскому; «Казнь декабристов», «Пушкин. Дуэль. Смерть.» по собственным пьесам; «Золотой петушок» А.С.Пушкина; «Счастливый принц» О. Уайлда и тд. Эти спектакли представляют собой вариативность театральных форм, интересных тем, как используя разные выразительные средства, можно произвести художественно-эстетическое впечатление на зрителя. Они пронизаны горькой иронией, зачастую доходящей до сарказма и обретающей черты жестокости. Ирония, как ведущее выразительное средство в театро Камы Гинкаса, определяет трезвый взгляд художника на жизнь, выраженный в преломлении острого интеллекта. Это выразительное средство способствуют усугублению болевых точек драматургии и приводит в шоковое состояние зрителей. В театре Гинкаса боль - это норма, это отправная точка с которой и начинается искусство. Его постановки - крик человека, доведенного до последней степени отчаяния, на протяжении всего времени в них звучит мысль об убыточно прожитой жизни, наверное поэтому не каждый зритель может с точностью понять эти постановки.
Зрители при входе в зал видят на сцене наклонный помост, который, сужаясь, уходит в полную черноту. В деревянном огороженном пространстве, выстроенном Сергеем Бархиным, висят оклады икон, теплятся лампады, сгрудились хомуты и ухваты, поблескивает серебром самовар. Скрипят боковые двери, откуда появляются работники и хозяева – отец и сын Измайловы, оба крепкие, плечистые, степенные. Чай пьют долго, церемонно, из блюдечек. Разливает чай невестка Катерина, юная, легконогая, светловолосая непоседа. Сценический помост наклонен вниз, к зрительному залу и постепенно по нему также «скатывается вниз» главное действующее лицо спектакля – купеческая жена Катерина Измайлова, превращаясь из молодой женщины, которая «маялась дома по целым дням одна-одинешенька», в хладнокровного убийцу
Первое впечатление – какое прелестное грациозное создание, как естественно ей подпрыгнуть, побежать, вскрикнуть, чтобы разбудить эхо уснувшего дома. Но какая неожиданная сила и злоба вдруг прозвучат в ее голосе: «Скучно!» И на мгновение в этой невинной душе угадывается что-то страшное, похожее на то, что называют чёртом в тихом омуте.
Для Боярской роль Катерины Измайловой позволяет выйти за пределы привычного. Да и вообще, эта актриса с ее «фирменными» холодновато-сдержанными нотками, своеобразным тембром голоса прекрасно вписывается в пост-историю, поставленную режиссером Камом Гинкасой. История женщины, которая не ведает, что творит. Катерина меняется, на глазах зрителей взрослеет и обрастает странным и страшным, темным, но все же «внутренним миром», выходит за те пределы, что поставлены самим автором своей героине. Катерина Львовна влюбляется в ласкового красавца Сергея – Игоря Балалаева, так легко подхватившего ее на руки, ведь в сравнении с холодным мужем, он показал ей страсть, которой не хватало молодой особе.
Все обитатели дома Измайловых, все их работники легко представимы на пути арестантов. От любой ссоры до смертоубийства здесь только шаг.
Вот войдет в раж разозлившийся свекор Борис Тимофеевич – Валерий Баринов и запорет дерзкого слугу насмерть. Или поругаются дворовые – и порежут друг друга (недаром у одного работничка уже руки нет – несчастный случай или лихой человек? – не узнаешь). Либо ты убьешь, либо – тебя. И Катерина Львовна хорошо усваивает урок.
После убийства свекра ее не тревожат угрызения совести. Разве что во сне приходит морок – душный огромный кот со своим «курны-мурны». Оборачивается Борисом Тимофеевичем (Валерий Баринов в этих ночных сценах изумительно пластичен и по-кошачьи невесом), укоризненно качающим головой на невестку-убийцу. Можно удержаться на одном уровне добра, но еще никому не удавалось удержаться на одном уровне злодейства. Трясина с неизбежностью засасывает. И вот, глядя на умирающего хрипящего мужа, умоляющего позвать попа, Катерина Львовна равнодушно огрызнется: «Хорош и так...»
Белокурый мальчишечка лежит на кровати с Евангелием, суетящиеся работники прибивают бортики, и кровать все больше напоминает гробик. А Катерина Львовна с застывшим лицом слушает слова Сергея о том, как жалко делиться деньгами с этим неожиданным мальчиком-наследником. Жадность закрыла им глаза, они холодны и бездушны. Последнее что мы услышим жалобное детское: «Тетенька, мне страшно». А потом все будет кончено…
Мы видим как героиня превращается из кокетливой прихотливой Сонетки, за которой начал ухаживать Сергей, в угрюмую разрушенную женщину, в которой не осталось жизни. Последняя драка и последнее убийство «за любовника» происходит среди равнодушной толпы арестантов, снисходительно смотрящих на бабьи разборки. Сергей, нашедший утешение в молодых преступницах, уже не обращает внимание на Катерину, наслаждаясь ее падением. Красная струйка из носа, разбитые губы Катерины Львовны, а потом и навалившаяся темнота
Марширует колонна, поднимаются ввысь ватники, точно все эти арестанты внезапно вырастают и заполняют собой горизонт. С них постановка началась, ими и закончилась. Лишенная свободы, сдавленная со всех сторон каторжной толпой, Катерина словно бы умирает еще до того, как ее затопчут, задавят и бросят на покатые доски помоста. Доживать не стоит. Ведь темное царство останется, без всяких проблесков световых лучей, во всей своей вековой безнадежности.
Злодеяния лесковской героини любого здравомыслящего человека введут в оторопь. Но героиня Гинкаса и Боярской — скорее жертва, чем хищница, преступница поневоле, заслужившая лучшей доли (о чем сама Катерина напевает в одной из сцен спектакля). И после всех мурашек, не раз пробиравших за время спектакля, возникает светлое чувство. Так переживается катарсис после трагедии.
Гинкас рифмует концы и начала, открывая и завершая постановку похожими сценами. Над серыми одеждами плывет молитвенное песнопение. Из шинелей медленно, мучительно вытягиваются людские фигуры, тщетно вслушиваясь в музыку (пластику в спектакле поставил Константин Мишин).
Спектакль идет больше десяти лет, а до сих пор — аншлаг. В общем, нервы катались на американских горках, сначала ты жалеешь Катерину, но потом героиня уже не вызывает теплых эмоций. Кто не заснул в начале спектакля, уже в конце был весьма взбудоражен. В результате были овации и долгие аплодисменты. И вот такая разгоряченная я выхожу в самый холодный вечер этого декабря. Но даже замерзающие руки-ноги не выветрили из головы эмоции. Детей и подростков сюда я бы не пригласила, но взрослым посмотреть можно, особенно тем, кто любит и ценит Лескова и готов к экспериментам Камы Гинкаса.
Автор: Малена Попова