(начало книги, предыдущая часть)
Часть 6. Кодовая книга рядового Портного
Ранним вечером 22 октября 1914 года тонкий туман окутал Охту – старый район, населенный рабочими и ремесленниками. Густой и тяжелый запах трущоб, дешевых трактиров и ветхих ночлежек преследовал всех, попадавших в этот район Санкт-Петербурга. Серые ленты улиц пестрели темными зловонными лужами, серые обшарпанные стены домов и даже купола церквей, казалось, покрылись серыми грязными подтеками, над ними низко лежали серые облака и моросил непрерывно серый мелкий дождь. Из мглы постоянно доносились лязгающие звуки трамваев и скрежещущий шум грузовых телег.
Оставшись один в своей снятой в наем темной и мрачной, скудно меблированной комнате, я почувствовал навязчивое, неопределимое беспокойство. Было холодно и влажно, несмотря на веселый огонь, пляшущий в камине.
Чтобы прогнать озноб и хоть немного согреться я придвинул скрипучий венский стул поближе к огню и протянул ближе к теплу ноги и руки. Темное, засиженное мухами зеркало, висевшее над камином, казалось странно зловещим, отражающим какой-то иной темный мир, и было что-то угрожающее в отдаленных пронзительных полицейских свистках, которые то и дело доносил порывистый ветер, дующий со стороны близкой реки.
Тусклая, вся в следах от насекомых, лампа, свисающая с потолка в середине комнаты была обрамлена пыльным зеленым тряпочным абажуром с бахромой, который должен был добавлять помещению уют, но вместо этого только усиливал зловещие тени, крадущиеся по грязным, оборванным в некоторых местах, обоям комнаты.
Я горестно вздохнул…
Мысли вернулись к событиям прошлой недели. Мое болезненное и тяжелое официальное падение, беседа с царем, получение двойных шпионских аккредитаций – обретение совершенно новой личности...
Я вздохнул еще раз и провел ладонью по подбородку, ощутив грубую щетину, украсившую мое лицо. Теперь я «полковник Николай Мусин», всегда пьяное существо неопределенного возраста, уволенное из малоизвестного полка по обвинению в азартных играх и мелком воровстве. На моих удостоверениях личности в этом новом качестве стояла желтая печать военно-полевого трибунала, а также сопроводительные пометки российской разведки.
Шпионы из седьмого управления российского генерального штаба, к которому я принадлежал, работали по принципу, разработанному нашим начальником, генералом Батюшиным, известному как «черный ящик». Согласно ему, ни один агент не должен был знать ни личности, ни масштабы операций своих коллег, и поэтому я мог общаться со штабом только напрямую на свой страх и риск. Так как церемония моего унижения в Петропавловской крепости была засвидетельствована петербургскими жандармами, не знавшими ее истинного значения и конечной цели, то всегда существовала опасность, что меня схватит какой-нибудь жаждущий выслужиться жандармский сыщик, и мне придется прибегнуть к официальному вмешательству, которого следовало избегать любой ценой в целях конспирации.
Именно по этой причине я выбрал себе роль мало привлекательного сломленного и пользующегося дурной славой армейского полковника. Я представлял собой фигуру слегка холерическую, уязвленную, обиженную, особенно когда речь заходила об армии, которая меня вышвырнула, не оценив заслуг, склонную к скандалу при малейшей провокации и пристрастившуюся к дешевым трактирам с громкой музыкой и вульгарными половыми.
Моя старая армейская форма была сама по себе совершенно естественной - темно-зеленая гимнастерка со слабыми следами былых эполет, такие же бриджи с тонкой красной кавалерийской нашивкой и довольно неряшливые сапоги, давно не знавшие щетки и ваксы, какие носили рядовые офицеры, расквартированные в провинциальных городках. После пары недель привыкания к новой личности мой голос приобрел алкогольную хрипоту, лицо покрылось щетиной, в плохо промытых давно не стриженных волосах появилась перхоть, обильно осыпавшаяся на плечи и воротник. Глаза потускнели, нечищеные зубы пожелтели и появилась привычка к отвратительно крепким, дурно пахнущим сигарам. Я приобрел неприятные манеры, например близко подходить к собеседнику, крутить пуговицы на его сюртуке, громко рыгать после еды…. Говорил я теперь громко, проглатывая звуки и торопясь.
В штабе российской разведывательной службы меня снабдили паспортом и «ветеранским билетом», дающим право передвигаться по всей империи и посещать различные театры военных действий, что должно было серьезно помочь в предстоящих операциях.
Что-нибудь более отвратительное и при этом банальное, чем мое нынешнее положение трудно было себе представить. Теперь я стал во всех смыслах изгоем, отбросом общества, скрывающимся в унылой и зловонной комнате безвестной затрапезной гостиницы самого низшего сорта в трущобах столицы.
Склонившись к камину, я сидел, прислушиваясь к резким порывам ветра, и вскоре погрузился в состояние полудремы. Некоторое время я не шевелился, а затем что-то меня насторожило. Какой-то непривычный звук потревожил дремоту, и в следующую минуту я инстинктивно почувствовал, что за моей дверью кто-то стоит.
В моей комнате было две двери: одна вела в коридор, другая - в комнату прислуги и дальше на черную лестницу. Сначала я проверил коридорную дверь, но там никого не было. Подойдя ко второй двери, я остановился и замер. Некоторое время ничего не происходило, а затем, очень тихо, но очень отчетливо, раздался стук. Один… Шесть… Один… Шесть…
Сердце забилось быстрее, и мне пришлось пару раз глубоко вздохнуть, чтобы успокоиться. Обратившись весь во внимание, я скорее почувствовал, чем услышал, как кто-то по ту сторону тонкой стены придвинулся ближе, словно уверенный, что сообщение получено. Я открыл дверь и отступил назад.
С некоторым удивлением я увидел, как в комнату вошла женщина. И не просто женщина, а женщина совершенно исключительной красоты. И в одежде, и в манере держаться она демонстрировала истинный аристократизм, а если и принадлежала к преступному миру, то, во всяком случае, к его высшим кругам. У нее была маленькая изящная головка, правильный овал лица, большие голубые глаза, стройная фигура, светлые локоны выбивались из-под модной изящной шляпки. Хорошо сшитый темный костюм и белая блузка идеально ей шли. Я поклонился, но посетительница не произнесла ни слова и не столько уклонилась от моего пристального взгляда, сколько вообще не обратила на меня внимания и шагнула в мою комнату.
Вполне естественно, что я почувствовал некоторое замешательство и совершенно не знал, что мне делать дальше. Кто была моя гостья? Была ли она посланницей моего немецкого шефа, майора фон Лауэнштейна?
Раздался резкий металлический щелчок, незнакомка выключила лампу, оставив комнату и нас в темноте, не считая слабого отблеска огня от камина. Женщина села на стул у стола, вынула изящный дамский портсигар, достала папиросу и пристроила ее в длинный мундштук, а затем закурила и несколько минут спокойно курила, по-прежнему не произнося ни слова, изящно стряхивая пепел и внимательно рассматривая меня будто запоминая.
Я же остался стоять на месте, нервы мои были напряжены. Я не мог не ощущать театральность ситуации - один в своей темной и убогой комнате с таинственной и прекрасной женщиной, а за грязными оконными стеклами ветреная ночь с глухим гулом уличного движения. Наконец, как бы неосознанно и в праздной скуке, пальцы моей спутницы начали резко и ритмично постукивать по столешнице.
Германский код! ... Мой пульс участился, и вскоре тень улыбки тронула мои губы.
Сообщение, переданное мне незнакомкой, действительно шло напрямую от майора фон Лауэнштейна. Мне предстояло проникнуть в кишечное отделение Царскосельского госпиталя к моменту поступления следующей партии больных и раненых немецких военнопленных с Галицийского фронта.
Я уже собирался отстучать ответ в знак понимания задания, когда какой-то глубокий внутренний импульс заставил меня воздержаться.
Я всегда с детских лет полагался на свои инстинктивные реакции, и раз за разом какой-то неопределенный маленький укол, какая-то мелкая дрожь оказывали мне хорошую услугу. Возможно, это отчасти примитивная, стихийная способность, открытая и развитая в первые годы моей дикой цыганской жизни в степях. В данном случае внезапно я остро ощутил затишье в шуме уличного движения, и в следующее мгновение на противоположной от окна стене вспыхнул странный отблеск света.
Был ли это какой-то условный сигнал? Неужели за незнакомкой следили, когда она шла ко мне?
Незнакомка вопросительно смотрела на меня, ожидая ответа, а я неторопливо закурил безвкусную сигарету в ожидании, что шум движения вернется к своей обычной интенсивности, но тут напряженная тишина была резко нарушена…
Продолжение следует
