Странное чувство родившегося и выросшего в Москве пацана, спешащего купить билет и убраться из этой пропахшей деньгами клоаки с упавшими на асфальт мусульманами в их священный праздник. Здесь все показное: жизнь, смерть, религия, атеизм, и даже представители ЛГБТ-сообщества ходили бы по городу, смачно целуя друг друга в небритые щеки, если бы их вовремя не обозначили идущими не в том строю с перспективой почувствовать мужскую «любовь» с литерами ЗК и какими-то цифрами номенклатурного учета.
Я помню как в 7 лет впервые рванул в центр без сопровождения родителей, считавших, что я загулял где-то во дворах. В это время я прижимался носом к витринам Детского Мира, пил газировку за 3 копейки и шарахался от ментов. Мне почему-то казалось, что все они знают о моем вольнодумном поступке и вот-вот возьмут за шиворот, наваляют по заднице и отведут в отделение.
Кто там сказал, что сейчас у нас свобода? Свобода – это когда вы не боитесь оставить своих детей одних во дворе, а толпа мигрантов не вызывает страха. Свобода – это когда дети могут идти до школы пару километров темным зимним утром не боясь очередного педофила. О какой к черту свободе вы говорите, если каждый день ведете своих малолетних потомков в школу, потом на какие-то занятия и домой, не давая им никакой личной жизни?! Инфантильные, воспитанные ютюбом и играми в смартфоне, плюющие в своих учителей дети не знают, что такое дать сдачи и теряются, стоит только паре чернявых сверстников заявить свои права на эту страну или просто решивших показать, что они сильнее, а не просто стая трусливых псов.
Свобода была тогда, когда я сидел в детской комнате милиции и дожидался мать, а наша инспекторша строчила на меня протокол и ставила на учет только за то, что я отправил решившего показать мне свою силу одноклассника в нокаут, приложив о школьную доску и напрочь лишив слуха на одно ухо. Меня даже не пытались оправдать, хотя никакой вины за мной не было. Просто не надо было считать, что тихоня означает слабый. И тогда я это понял, поэтому больше не был тихоней и часто бил первым. Если был прав.
Странное чувство любви и ненависти одновременно к своему родному городу. Странное ощущение, что во времена абсолютной цензуры я был свободнее, чем сейчас, когда все говорят о свободе прессы, мнения и религии, при этом мутузя и принимая в автозаки тех, кто просто вышел возложить цветы кому-то кого считал больше патриотом, чем самые ярые патриоты, открывающие в Израиле центры по изучению России. Может я просто был ребенком и мне было плевать на то, что может быть, потому что впереди была целая жизнь?!
Боюсь ли я сейчас оказаться в полиции? Конечно боюсь! Я бывал и в полиции, и в комендатуре, и даже в Лефортово бакланил на шконках, которые надо было поднимать каждый день в пять утра, а потом ложиться на пол и положив болт на все правила досыпать свои сны. И что вы со мной сделаете?! Я уже сижу в этом гадюшнике, лишенный даже блокнота и карандаша, хуже может быть только понимание, что ничего дальше не будет и все кончится так скучно. Скука мое худшее наказание, с которым не сравнится даже сама смерть.
Странное чувство понимать, что у меня в кармане авиабилет и послезавтра я пну дверь аэропорта и скажу Москве гудбай, ни капли не огорчившись, что покидаю ее. Я никогда не понимал провинциальных блондинок, готовых лечь под что угодно, лишь бы оказаться в Москве. Я никогда не видел измазанных медом стен, чтобы они кого-то так манили. Я видел подворотни и дешевые квартиры, в которых жили те, кто приехал покорять столицу, постивших в инстаграмах картинки своей лакшери-жизни, потратив последний рубль на поход в ресторан, чтобы вечером снова размещать объявление об услугах.
Однажды кто-то напишет о Москве всю правду. Не дешевую ложь о красивой жизни и походах в парк всей семьей, а о кровавой смеси работы, пота, нищеты и попыток из нее вылезти, нервных срывов из-за занятой парковки, больной соседки и орущих на смеси английского и ленинабадского во дворе.
Москва и Москвичи, блин… Эх, не дожил старик Гиляровский до наших дней. Вот бы где ему хватило «контента» развернуться. Вся Хитровка нервно курила бы в сторонке. Хотя, писал бы сейчас Гиляровский откуда-нибудь из Батуми, начиная свои посты предупреждением о контенте, созданном инноагентом или пел бы соловьем как Ивлеева, в попытке нарыть хоть один рекламный контракт и как-то договориться с собой, совестью, властью и любовью к сытой жизни, без которой оказалось так тяжело.
Нет, нет тут свободы. Да и Москвы уже нет. И с детством давно простились.
Зато есть память, бутылка виски и…
И билет на самолет, с серебристым крылом,
Что взлетая оставляет земле, лишь след.