Свою историю рассказала Валентина Мостовая, которая родилась и выросла в деревне Прицепиловке
Как ждали Победу дети? Понимали ли, что это такое – мирная жизнь? Ведь многие её не видели, а если кто помнил, то за пережитыми ужасами эти воспоминания остались туманной дымкой. Одно знали и понимали дети войны: придёт Победа, вернутся отцы и уйдёт страх, который душит, не даёт дышать, а матери вновь будут улыбаться. Все свои детские хлопоты посвящали тому, чтобы выжить.
Жительница Губкина Валентина Мостовая (до замужества – Сафронова) помнит это чувство до сих пор. Ведь ей выпало родиться и расти в прохоровской Прицепиловке, что в 1,5 км от деревни Кострома – считай, в эпицентре главного танкового сражения Великой Отечественной войны.
Рыжие изверги
В начале лета 1942-го война ещё не пришла в их места. Грохотала где‑то вдалеке, слухи доносились: немцы идут, уже близко. Верилось и не верилось, что они придут, что это вообще возможно. Жили в ожидании неизвестного. А в один из первых июльских дней все увидели фашистов. Любопытные и непуганые ещё детишки из‑за плетней разглядывали отряд рыжих и огромных (как им казалось) солдат, демонстративно шагавших по улице.
«Заметив нас, они начали палить из ружей по сторонам. Видно, не нравилось, что их рассматривают. Мы – врассыпную, но с тех минут страх поселился внутри, – рассказывает Валентина Ивановна, которой в тот год исполнилось десять. – И мысли были у всех одни: скорее бы немцы ушли навсегда».
Но фашисты остались в деревне на долгие месяцы, и жизнь превратилась в ад. Свой штаб они разместили в Васильевке, а в Прицепиловку каждый день чуть свет наведывались за данью: забирали яйца, кур, гусей, требовали и готовую еду.
«Бабушка у нас смелая была. Поставила им однажды на стол тарелки, а сама приговаривает: «Ешьте, ешьте, чтобы вы подавились». А один сидит, улыбается, потом встаёт: «Спасибо, бабушка. Поели и не подавились». Понимал, значит, по‑русски. Бабушка чуть не упала, поняла, чем это могло для неё обернуться».
Конечно, крестьяне думали о детях, берегли, как могли, съестные запасы.
«У нас даже поросёночек сначала был, и мама ещё месяца три прятала его в соломе, но потом, видно, сосед выдал нас, такой гадкий был. Пришли фашисты ночью, закололи поросёнка и унесли», – вспоминает женщина.
К зиме немцы совсем озверели. Выгнали людей из хат, солому с крыш поснимали на корм лошадям, а если кто сопротивлялся, сжигали всё подворье. Ютиться приходилось в сараях по три-четыре семьи, спали почти на земле, голодали.
«Когда солдаты готовили еду, мы с братом убегали подальше, потому что от запаха начинала болеть и кружиться голова», – вспоминает Валентина Мостовая.
Пусть боятся
За время оккупации дети забыли, как пели, смеялись и играли. Казалось, ничего такого не будет никогда. Ненависть к тем, кто забрал их простые радости, была такой сильной, что в один из дней Валя решила её продемонстрировать. Нашла где‑то портрет Сталина, пробралась в свою хату, где теперь жил немецкий офицер, и повесила фото вождя возле печки – пусть фашист боится.
Первый раз немец посмотрел на это как на шалость, смял и бросил портрет на землю. Но Валя не успокоилась, разгладила фотографию и на следующий день повесила снова.
«Вот тут уже офицер пришёл в бешенство. Вывели всю семью нашу во двор на расстрел. Все ревут, кричат – конец. Заступилась за нас переводчица. Не помню, кто была эта женщина, кажется, прохоровская учительница, которая работала при этом офицере. Уж что она говорила, не знаю, но нас не тронули», – задумчиво смотрит вдаль Валентина Ивановна.
Конец света
Однажды по деревне пронеслось: танки! Все инстинктивно бросились в погреба. Сафроновский погреб вместе с соседями вместил 12 человек. Две недели люди провели в нём почти без еды, воды. Два человека за это время умерли.
«Я не помню ни голода, ни холода, ни жажды. Ничего не могла чувствовать: была в оцепенении каком‑то. Наверху стоял такой грохот, что, казалось, нам никогда не выбраться. Один раз на минуту мы с братом Васей выглянули на поверхность и увидели, как огромные машины – «катюши» – останавливались на дороге, а из их пушек с рёвом вылетали огненные шары.
Однажды всё стихло. Все подумали, что наступил конец света, ещё несколько часов боялись выглянуть наверх.
«Когда наконец поднялись, бабушка закрыла нам ладонями глаза и запретила смотреть», – таким запомнила этот момент Валентина Ивановна.
Когда глаза привыкли к свету, люди увидели изрытую, чёрную от гари землю, усеянную горящей техникой, трупами. От домов одни печные трубы торчат.
«Куда деваться? Мы заметили наших солдат, бросились бежать за ними по полю, а тут налетели немецкие самолёты, кружат и без конца стреляют и по солдатам, и по нам», – вспоминает Валентина Ивановна.
В какой‑то агонии люди добежали до соседней деревни, и снова – в погреб, ещё на три дня. От голода тихо плакали, а попросить поесть было не у кого.
Слёзная каша
Когда всем разрешили вернуться домой, Валина мама ушла искать свою сестру.
«Мы сели с Васей на брёвнышко и стали ждать её с новостями. Нас заметил солдат и с полевой кухни принёс целую миску каши. Мы молча ели по капельке, а по щекам сами собой текли слёзы. Солдат смотрел на нас и тоже утирал глаза, а потом снял с плеч плащ-палатку и укрыл нас. Из неё потом мне сшили пальто, и я в нём ходила в школу целый год. И в дождь, и в мороз оно меня согревало», – голос Валентины Ивановны дрожит от волнения.
Первое время по двору боялись ходить: везде валялись гильзы, патроны, гранаты. Тринадцатилетний Вася нашёл одну и решил убрать с дороги.
«Только поднял, а она и бабахнула. Когда дым рассеялся, я увидела, что у брата нет руки. Побежала её искать, как будто могла прилепить на место – и всё будет хорошо», – со слезами на глазах говорит Валентина Мостовая.
Госпиталь находился в 20 км от села, на руках мальчика было не донести. Слава Богу, нашли лошадь. Что спасут Васю, никто не верил, но он выжил, хоть и остался без руки.
«Я с тётей ходила потом в госпиталь почти каждый день. 20 км туда и столько же обратно, лишь бы увидеть брата. А там – раненые без рук, без ног кричат, кто‑то просит помощи, кто‑то попить, а кто‑то смерти, чтоб не мучиться», – рассказывает о ещё одном потрясении женщина.
Вкусная награда
Время шло, и, как это ни удивительно, среди сожжённых полей и деревень кое‑где уцелели посевы. Все, кто остался жив, отправились собирать урожай. Женщины вязали снопы, а дети складывали их в копны. Приходилось от рассвета до заката по жнивью бегать босиком. Вечером каждый шаг отзывался болью, ноги в крови, а с рассветом надо снова идти в поле. До поздней осени собирали колоски и сдавали в колхоз. Чтобы сберечь урожай, ловили долгоносиков. За эту работу детворе давали по десять конфет-подушечек, которым они радовались неимоверно. Женщины семьи Сафроновых из ничего построили новый домик, перешли в него из землянки.
Потом открылась школа, и ребята каждый день ходили туда за 9 км, а волки выли и шли за ними по пятам. Весной 1945-го мама и Валя заболели тифом. Они как раз шли на поправку в больнице, когда пришла весть: Победа!
«Нас всех погрузили в машину и повезли в Прелестное праздновать», – единственное, что запомнила тогда ослабленная, истощённая девочка.
Поэтому победой стала для неё вся последующая послевоенная жизнь. Сложная, местами голодная, в тяжёлых трудах, но без этих ненавистных извергов, которых она пугала портретом Сталина.
Ольга Бондарева
