Было это, скорее всего поздняя осень.
В этот раз у нас с братом был обычный субботний банный день.
В нашей пристройке к дедовской хате угловое место, норд-ост, занимала русская печка.
Обслуживалась она с западной стороны.
Печка была универсальной, с вмонтированной чугунной плитой.
Варить наверное было удобно, но отапливать пристройку не получалось, тепло уходило в трубу, грела дымоход, отчего только на печке было тепло.
Видимо по этой причине с южной стороны русской печки пристроили ещё одну с чугунной плитой.
Теперь и обеды готовили и хорошо отапливали пристройку.
Печка горела очень хорошо, верхняя чугунная плита раскалялась до красна.
В цинковой ванне, поставленной на две табуретки, первого мать искупала меня.
Закутала меня матушка в белую простынь, и посадила греться наверх русской печки у грубки.
Я сидел на краю русской печки, внизу горела пристроенная печь, на которой грели воду для купания.
Здесь наверху была своя небольшая тёплая комнатка.
Отсюда мы с братом взяв отцовские принадлежности для бритья, мыло, помазок и складной стаканчик, готовили мыльный раствор.
При помощи катушки от ниток, окунали одну сторону в мыльный раствор, а в другой дули воздух, сверху вниз пускали мыльные пузыри.
Переливающиеся всеми красками цвета пузырей завораживали своей разнообразной гаммой.
Старались надуть как можно большой пузырь, чтоб похвастать своим умением дуть пузыри.
Заниматься этим увлекательным делом можно было целый день, если конечно на улице была непогода.
Плотно закутанный в простынь, я сидел лицом на восток, спиной прислонившись к дымоходу.
Было скучно сидеть с плотно замотанными руками в простынь.
В севера -восточном углу спал кот, длинношерстной сибирской породы.
Я стал активно шевелить руками, вынул одну руку, затем другую из под простыни.
Кот проснулся и сообразил, что ему теперь будет не до сна.
Стал прохаживаться у северной стены, наверно вынашивал, какой - то хитрый план.
Я стал его подзывать к себе:
«Кыс-кыс!!», протягивая к нему левую руку.
Сейчас вот я думаю, спрыгнуть кот мог свободно пройдя у восточной стенки, (я же занимал только половину расстояния до восточной стены вытянув свои ноги замотанные в простыню), соскочив на грубку печки, это между плитой и восточной стеной.
А за тем спокойно спрыгнуть на пол и найти себе боле тихое местечко.
Но у него были свои кошачьи мозги, и думал он по - своему.
Плита внизу горела во всю мощь, раскалилась докрасна.
Кот приблизился ко мне, я то, наивный подумал, что он идёт на мой зов, но не тут - то было, вдруг кот резко перепрыгивает через вытянутые мои ноги, чтобы потом оттолкнуться о край русской печки, между мной и краем печки было свободное расстояние с пол метра.
Я, когда кот пролетал мимо меня, решил его схватить на лету.
Кот был крупным животным, с приличной массой, килограммов так на пять.
Я ухватил кота правой рукой за пузо, а левой за спину и вместе с котом мы полетели вниз, кот на пол, а я же, вытянув вперёд руки на раскалённую плитку.
Острая, жгучая боль, запах горелого мяса, слёзы ручьём и больше я ничего не помню.
Не помню, что было дальше, да и в нашей семье и вообще на эту тему было полное табу, старались не касаться этой темы.
Даже до сей поры не знаю, кто первый сделал перевязки, и чем лечили, но запах мази до неприятности был дурной вони.
Осознание и память вернулась ко мне только с того времени, когда руки стали не просто болеть, а жгли так, что не возможно было уснуть.
Помниться сидел я большого окна выходящего на запад и смотрел в тёмную ночь. Руки положенные на холодный подоконник горели огнём, не то что бы уснуть, даже забыться на время было не возможно.
За окном на улице дул холодный осенний ветер, качались у двора акации.
Акации по улице росли в четыре ряда, по ряду у дворов и два по бульвару.
И гоняли пацанов с другой улицы, когда зацветали деревья, как тогда мы говорили «Чтоб не рвали нашу кашку».
Утром собрались с матерью и пошли в мед.пункт соседнего хутора Широкого.
Было на улице и сыровато, и холодновато, и грязновато.
На забинтованные руки надели варежки, чтоб руки не мёрзли, а они у меня горели, даже на холоде.
К часам десяти, пройдя трёх километровый путь, прибыли на место.
Тогда там работали две молодых девчонки, наверно недавно закончили мед.училище.
Размотали на моих руках бинты и ахнули, я не понимал реальности происходящего, матушка в слёзы после услышанной их диагностики.
Одна мед. сестра смазала какой - то дурно пахнущей мазью руки и стала забинтовывать, другая писала бумаги.
У матушки был потерянный вид и на вопросы:
«А другого ничего нельзя сделать?».
Ответ был категоричным: «Нельзя! Время упущено».
На бинты, надев варежки, вышли с матушкой к грейдеру на остановку.
По зимнику катили пятьдесят - первые газоны с красными транспарантами через весь борт за кабиной.
Читать печатные буквы я уже выучился хорошо, благодаря браткиной азбуке, а ещё больше диафильмам, каждый раз просить прочитать, проще выучиться самому.
На транспарантах были написаны тексты типа "Сдадим родине зерно сверх плана" и тому подобные.
Везли сдавать зерно на Аполлоновский элеватор.
В колоне машины двигались с разрывом минут семь-десять.
Мы стояли и голосовали, машины проносились мимо, водители пожимали плечами, показывали на дверь, кроме шофёра в кабине никого не было, проезжали не останавливались.
На дверях кабины каждой машины было написано"ПАССАЖИРОВ НЕ БРАТЬ".
Мы всё ж таки надеялись, ну может кто - то остановится и подвезёт.
Дойти пешком до станицы уже сил не было, автобус, если и будет - то ближе к вечеру.
Простояли часа два, машины проносились мимо, шофера только разводили руками, никто не тормозил.
И тогда мать сняла с меня варежки и подняла мои забинтованные руки к верху, и вот машина остановилась, за рулём сидел средних лет мужчина.
Открыл дверь, поторопил нас, чтобы быстрей залезали.
Объяснил, что пассажиров категорически запретили подвозить, но раз такой случай, то нужно помочь.
Жизнь она и не такое выкидывает, бывает и по хлеще.
И покатили мы в станицу, по дороге рассказали, что едем в больницу и дело в общем дрянь, руки воспалились и загноились, короче полный кирдык.
Дело было уже обеденное и для начала решили заглянуть к бабуле, сначала пообедать, а потом уже идти в больницу.
Попросили водителя остановиться, не доезжая одного переулка до Вин.завода, шофер остановил газон и пожелал мне держаться и не унывать.
По переулку двинули в сторону канала, на улицу Степную.
Пришли к бабуле, моей матушке матери.
Бабуля обрадовалась гостям, пригласила в хату.
Стали раздеваться, бабуля обратила внимание на варежки, уж очень большие были они на вид.
На вопрос: « Что случилось?" матушка слёзно поведала историю, в которую мы попали.
Бабушка была вне себя, обругала нас на чём свет стоит, и возмущалась почему раньше не приехали.
Минут за 10- 15 бабуля приготовила, что - то наподобие мази, сняли бинты и наложили приготовленную мазь.
Боль ушла моментально, я сразу же уснул, бинтовали руки уже мне спящему, проснулся я только в обед следующего дня.
Матушка ушла домой ещё вечером этого же дня, а я остался спать у бабушки.
Мазь сделала своё чудодейственное исцеление, руки не чувствовали боли.
На какой день пребывания в гостях, не помню с бабушкой Ирой пошли (скорее всего, бабушка понесла меня на руках) ранним утром, больше похоже было на ночь, в станичную церковь.
В церкви этой, кстати сказать, меня крестили, и родился я здесь в станице, рос только на хуторе.
В церкви бабушка меня держала на руках, и я с высоты наблюдал происходящее.
По церкви, как мне казалось, в полумраке хаотично в чёрных платках и во всём чёрном двигались со свечками в руках старушки, что - то шепча себе под нос.
Освещение было слабое, с какой - то лёгкой дымкой.
Со старушек я свой взгляд перевёл на стены, остановил свой взор на большом кресте, на котором был прибит худой, измождённый, человек.
Стал внимательно рассматривать и когда под его ногами увидел череп, слегка струхнул и крепче уцепился в бабушку.
Не знаю чем, но этот череп меня постоянно интриговал, стоило отвести взгляд в сторону, как что магическое возвращало мой взгляд к этому черепу.
Дела мои шли хорошо, руки мои зажили, и уже появилась нежная розовая кожа.
По хутору меня разыскивали мед.сестрички, не надеясь увидеть меня в полном здравии, пытаясь узнать где меня прячут.
А я уже загостился и очень хотел домой.
Матушку с отцом достали и запугали судом и милицией.
И вот он радостный день, мать пришла за мной, чтобы забрать с собой домой.
Вот и хутор, и идётся мне как то легко и весело.
Дошли до своей улицы, до дома рукой подать, не вытерпел, побежал бегом к своему двору, влетел в калитку и замер на месте.
На пороге пристройки стояли мои любимые мед.сестрички, о которых бабушка имела не лестное высказывание.
На их вопрос, о моём самочувствии, мой ответ отлично, не был для них убедительным.
Зашли в пристройку, чтобы убедиться действительно в хорошем исходе дела.
А мне сейчас больше всего хотелось обойти двор, всё осмотреть, уж очень я соскучился за это время по своему двору и хутору.
Бинты ещё служили мне защитную функцию.
Когда сняли бинты, мед.сёстры не могли поверить своим глазам, на руках вместо гнилых ран была тонкая розовая кожа, такого они не ожидали и осторожно потрогали действительно ли настоящая кожа.
А мне не терпелось скорее пройтись по своему двору, всё осмотреть, как я давно, как мне казалось, здесь не был.
Наконец осмотр закончили, все довольны, особенно я.
Быть снова дома в полном здравии, это прекрасно и здорово.