Повесть из казачьей старины.
Продолжение. Предыдущая глава - здесь.
Кое-как выехали из хутора. Но в придонских бурунах, где колеса тачанок на четверти врезались в песок, лошади стали. Пришлось перекладывать мешки на арбы, возвращавшиеся порожняком.
Не менее Пантелея Яковлевича радовался строительному материалу и о. Александр.
— Найдите теперь мастера, Пантелей Яковлевич. — Об остальном я уж похлопочу, — говорил он. — Я думаю, часовенку надо сделать так...
Пантелей Яковлевич слушал, кивая, в знак одобрения, головой.
— Да вы я вижу, лучше меня все знаете, — произнес он, когда о. Александр изложил свои планы. — Похлопочите. Христа ради, отец Лександр... А от меня в обиде не будете.
— Вы рассказывали нащет мраморнова евангелия, штоб купить ево в Черкасском, когда поедете к матушке... А как же нащет денег? — спросил вдруг Пантелей Яковлевич и развел руками. — Чистое горя с этими деньгами! Керенских имеется, да ходют ли они нонче?
— Ходят, ходят еще, Пантелей Яковлевич.
— Про советские я уж не спрашиваю — только привезли и уж отходились, — засмеялся старик и, придвинувшись вплотную к о. Александру, зашептал: — Случаем, не хватит Керенских — какая им теперича цена? — Я вам, отец Лександр, романовских могу подсыпать немношко... А ежели, скажем, к примеру, и романовские кредитные билеты в изнеможение пришли... — при этих словах Пантелей Яковлевич огляделся по сторонам и, хотя поблизости никого не было, еле слышной скороговоркой добавил: — могу пару желтяков дать... Еще с мирнова времени завалялись...
О. Александр, недавно приехавший из Новочеркасска и прекрасно знавший состояние денежного рынка, был уверен, что на необходимые для часовни покупки хватит одних керенок. Но из предосторожности, готов был взять две-три романовских кредитки. От золота наотрез отказался.
Пантелей Яковлевич, спешивший по делам, распрощался с о. Александром. У правления толпился народ. Только что пригнали партию пленных красногвардейцев, человек в сто. Пленные выглядели отчаянно плохо. Грязные, часто рваные шинели, почти все босиком, — очевидно, разули казаки, — обросшие щетиной, серые от усталости и страха, лица... Они жались друг к другу, всматривались лихорадочно блестевшими глазами в окружающую их толпу баб и детей, с жадным любопытством рассматривавших «неприятелей».
— До чево-ж они дошли, поглядите, бабочки, — негромко, но так, что ее все услышали, проговорила, качая головой, красивая и статная казачка. В голосе ее слышались недоумение и жалость.
— А-вить. люди же! — уже громко, с тоской в голосе вскрикнула казачка. — Ка-да-ж это все кончится?
— Ну-ну, бабы! — сурово прикрикнул вооруженный винтовкой казак, один из конвойных. — Попытайте сперва, сколько они наших положили! — казак ядрено, с сердцем выругался.
Подошедшего Пантелея Яковлевича точно осенило.
— Нет ли среди вас мастера по каменному делу? — обратился он к пленным.
— Есть! Есть!
Толпа распалась, пропуская двух солдат.
— Я, дяденька, каменщик, — сказал один из них.
— И я.
— Стой! Я сейчас.
Пантелей Яковлевич метнулся в правленье и через несколько минут появился вновь.
— Так ты каменщик? Хорошо понимаешь в работе?
— Очень даже хорошо понимаем, дяденька, — живо, с тайной надеждой проговорил тот, что отозвался первым. — Мы с артелью работали... В Царицыне и в Сарепте.
— В Царицыне? — переспросил Пантелей Яковлевич. Он соображал:
— ... «Ништо обоих взять? Одного полегче было бы... Одного прохарчить не в тяжесть. Ванятку на подмогу ему пристроил бы... И делу научился бы парнишка и не в накладе. С другой стороны — два мастера куда шибче-б все сделали... Э, да возьму обоих! Авось, не объедят» ...
— Служивый, — обратился Пантелей Яковлевич к конвойному. — Этих ребят я забираю к себе — атаман разрешил. Доложи по своему начальству.
— А мне што, хочь всех забери, — равнодушно ответил конвойный. — Третьи сутки валандаемся с ними. А када в Чиры придем — чорт ево душу знает!
Пантелею Яковлевичу определенно везло. Столяр охотно согласился сделать двери, две оконных рамки и настил для потолка. За работу ничего не назначил.
— За такое дело грех деньги брать.
Вот тебе и «иногородний»! Посчитал только за лес и тут скинул.
— Лес я покупал давно, платил недорого. Зачем же я буду теперь наживаться? Посуди сам, Пантелей Яковлевич.
Небольшая задержка вышла с кровельным железом. Но и тут счастье улыбнулось Пантелею Яковлевичу. Станичный коваль, во-первых, предложил свои услуги бесплатно покрыть «всю зданию», и, во-вторых, ссудил несколько старых жестяных листов, давно стоявших среди железного хлама у стены кузницы ржавых, но еще добрых.
— Под краской за первый сорт сойдет.
А тут вскоре возвратился из поездки в Новочеркасск о. Александр. Вернул он Пантелею Яковлевичу романовские кредитки, да впридачу передал ему пачку свеженьких, краской еще пахнувших, донских сторублевок.
— Это я обменял остаток от керенских в казначействе.
Наладив постройку часовни, Пантелей Яковлевич с головой ушел в службу.
С Царицыным дело не вышло. Казачьи лавы напоролись на закопавшуюся, почти у самого города, красную пехоту и ничего с ней не могли поделать. Закопали наспех против неприятельской пехоты с десяток пеших сотен из безлошадных казаков, строго наказали им не допускать до границы Всевеликого Войска Донского красную гвардию, а сами подались на северо-запад, очищать верхние округа. Вот с этого времени станице стало куда легче жить. Фронт был совсем далеко. Отпала изнурительная — и для людей и для скота, обозная повинность. Фураж, почти весь съеденный к тому времени, больше не требовался на фронт. Гулявшие в верхнедонских округах казачьи лавы, поедали фураж освобождаемых станиц и хуторов — на последние и переходила теперь вся освободительная горячка со всеми связанными с нею тяготами.
Бабы поставили по углам печные деревянные лопаты. Колобашки хоть и пекли, но не в таком «огромном» количестве, как для фронта.
И с армией произошло улучшение. После правильной мобилизации, появились настоящие полки, одновозрастного, примерно, состава. Всех слишком бородатых станичников, поблагодарив, отпустили по домам. Вышла, таким образом, чистая отставка и Пантелею Яковлевичу. Уф, и вздохнул же старый казак, с таким усердием послуживший Тихому Дону!
С работой по сооружению часовни дело подвигалось. Каменщики оказались смышлёными, прекрасно знающими свое ремесло, ребятами. О. Александру, все время чертившему на бумаге и показывавшему начерченное мастеровым, очень радостно было наблюдать, как быстро схватывали ребята все, что он им объяснял.
И в день Покрова состоялось торжественное открытие памятника — часовни на могилке о. Апполинария.
Снаружи ее давно изучили до мельчайших подробностей. Но когда приступили к внутренней отделке — шабаш! Только посвященные знали, что делалось внутри. О. Александр, как энергичный человек, был непреклонен — никого не впускал во внутрь часовни. И мастерам строжайше приказывал никому ничего не показывать во время своего отсутствия.
И вот когда пришло время, часовню открыли.
И весь станичный люд пришел в благоговейный восторг.
И по правде сказать — было от чего.
Пол — весь цементный, ровный, гладкий — как на вокзале! Уже это одно было кое-что для станицы. Стены и потолок из белоснежного гипса, красить не надо, до того чисто отделаны. Посредине, против дубовой двери, покрытой черным лаком и поближе к задней стене — большая надгробная плита из гладко отшлифованного камня. На ней высечен был крест, крытый золотом. Внизу надпись, тоже золотыми, высеченными в камне, буквами: «Здесь покоится прах иерея отца Апполинария Солнцева. Род. 14 авг. 1858 г. Сконч. 10 февраля 1918 г.»
В левом верхнем углу плиты искусно была вделана медная дощечка с выгравированной — вязью — надписью:
«Отцу Апполинарию на вечную память о нем. Скорбящие о преждевременной кончине доброго пастыря станичники.»
Когда старики, склонившись над медной дощечкой, медленно читали последнюю фразу, они как будто конфузились чего-то, покашливали и скорей отводили глаза...
Какою же, все-таки, скромностью и деликатностью обладал Пантелей Яковлевич! Ведь, все сделал — можно смело утверждать это — он один! И вот... «Скорбящие... станичники». Ни звука о себе. Удивительно!
За плитой, у самой стены — тесаного камня аналой. На нем развернутое мраморное евангелие. На левом листе стих из нагорной проповеди: «Блаженны чистые сердцем. ибо они Бога узрят. От Матфея, гл. 5, ст. 9.» На правом: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга, как Я возлюбил вас, да любите друг друга, как Я возлюбил вас.» Иоанна, гл. 13, ст. 34.»
— Я не знал покойного отца Апполинария. Но из рассказов о нем вывел заключение, что эти евангельские слова наилучшим образом объясняют, что за человек был покойный.
На стене, над аналоем, икона Покрова Пресвятыя Богородицы. Перед ней теплилась неугасаемая лампада, зажженная в день открытия часовни о. Александром.
Ровно через год до слуха смятенных станичников докатились глухие раскаты орудийной стрельбы. А через несколько дней — дело было под вечер, — с ужасным воем прилетела граната и клюнула прямо в «Каменную Кучу», верней в то, что осталось от нее после постройки часовни о. Апполинарию. Силой взрыва один из камней почти начисто снес крышу часовни и со страшной силой ударился, оставя глубокий след, в стену алтаря.
Возвращалась «культурная власть».
(Продолжение следует)
П. Аврамов.