«Голова практически всё время болит. Не хватает характера бороться со своим организмом. Видимо пора заканчивать со сказками врачей, и иллюзиями победы и начинать готовиться в путь.
Меня еще терзают обреченностью мгновения отречения, ранят фразы, образы, звуки, ассоциации. Чувство вины и его наличие.
Мне еще трудно обрести мир относительного равновесия, научиться формально оценивать происходящее и перестать заниматься самоанализом. Да и стоит ли?
Может прекращенные ежедневные тренировки, как и оставленные мной однажды репетиции - фаза обретения завершенности асаны под названием «жизнь»? Может», - фраза, написанная карандашом в мамином дневнике, обрывалась незаконченной мыслью и сползшим на нижнюю строчку последним «может».
Дмитрий Львович улыбнулся – утром мама перечтёт, сотрёт ластиком это небрежное «может», поправит вычеркнутые слова и фразы, и перепишет заново или простится с ними навсегда, да и со всем написанным накануне. Сотрёт. Сдует катышки графита и своим аккуратным, ровным почерком впишет что-то иное, заплетая свою мысль в четкую, идеальную форму. Его мама. Она такая. Всё должно быть доведено до совершенства.
- Сереж? Ты откуда? Почему? Кто сказал, где я? Подожди, я сейчас встану и сделаю чай. Сейчас.
Голос раздался резко и Дмитрий Львович даже сразу не понял кто говорит, потому что голос прозвучал с какой-то юношеской радостной злостью. Мужчина оторвал взгляд от дневника и торопливо его вернул на место. А теперь смотрел, как сухая маленькая ладошка вцепилась в простыню, ища опору. Он резко встал, протягивая свою руку навстречу.
– Нет. Убери. Ты опоздал. Это уже не твой сын и не нужно к нам протягивать руки. – Её губы презрительно скривились на миг, но она тут же вернула себе самообладание и продолжила, чётко расставляя слова. – Он перестал быть твоим. Там на вокзале, пока я тебя ждала. Ты тогда не пришёл. А сейчас зачем?
Она всё-таки встала и выпрямилась, глядя в лицо мужчине. Так и стояла, вскинув подбородок, левой рукой, поддерживая себя под поясницу, а правую, прижимая к низу живота, словно обнимая что-то видимое лишь ей. Дмитрий Львович сделал шаг вперед и тряхнул головой, ничего не понимая.
– Я н...
– Я тебе больше не Яна. Будь добр – Янина Львовна. Присядь. Заварю чай и поговорим. Что-то я озябла. Хочу чаю.
– Лучше я, Янина Львовна, а вы, - Дмитрий выделил голосом это «вы», делая усилие над собой и повторил, закрепляя сказанное, - вы, присядьте. Я принесу чай, и мы поговорим о... вашем сыне.
Мужчина торопливо вышел из комнаты матери, в которую зашёл всего лишь погасить свет.
– Спит? – обернулась на звук шагов женщина, что-то размешивающая в кастрюле.
– Нет. Назвала меня Сережей каким-то. Сказала, что её сын не его, потому что он не пришёл на какой-то вокзал и ... захотела чаем его напоить. Ничего не понимаю. А ты?
Дмитрий Львович сел на табуретку и с надеждой посмотрел на жену.
– Не бери в голову. У стариков бывает. Может приснилось что-то...
– Оль, ну где старики, а где моя мама. Ей всего... а кстати, сколько ей всего? Лет шестьдесят.
– Ты не знаешь сколько лет матери? Ну ты, Митька, даешь.
Женщина подвинула вторую табуретку, присаживаясь, к столу. Её ладони споро, совершенно автоматически, вытирали друг друга о полотенце, лежащее на коленях, а сама женщина казалось пребывала в полнейшем недоумении.
– Что я даю? Разговоры о женском возрасте ма считает пошлостью и цифры никогда не озвучиваются. Вот ты замужем за мной почти двадцать лет. И Янину Львовну знаешь ещё больше. Сколько лет моей матери? Ну-ка, единственная, любимая, почитаемая невестка ответь! Сколько лет твоей свекрови?
– Понятия не имею, Мить... – женщина, лицо которой утратило уверенность и осуждение, медленно протянула руку и коснулась ладони мужа. – Прости. Реально, не имею понятия.
– Вот. Сделай чай. Я отнесу. Ма что-то говорила про «замёрзла и хочу чаю». А может уже и уснула. Может, правда, что-то приснилось.
– Давай я отнесу. А ты иди руки мой, будем ужинать.
Ольга вошла в комнату, держа в одной руке блюдце с чаем, а во второй вазочку с вареньем. Янина любила так – «в присмотр с понюшкой», чтобы ягодка из варенья каталась во рту или пряталась под языком, медленно отдаваясь глоток за глотком чаю.
Янина Львовна ходила по комнате, массируя поясницу и поглаживая живот. «Надо же! Как я в предродовой между схватками», - подумала Оля, ставя чай на стол.
– Мам, я принесла чай, ты хотела.
Янина оглянулась и явно удивилась:
– Оленька? А Сережа где? Снова сбежал? Груз реальности его снова раздавил? Трус.
– Не видела. А Сережа это кто? – выпалила мгновенно Ольга.
– Митькин отец. – Янина Львовна вдруг резко остановилась, тут же сцепив руки на груди и встряхнула головой. – Что я несу? Сережа? Какой Сережа?..
Она замерла на миг, поводя глазами по стенам и мебели. Её взгляд остановился на черно-белой фотографии на стене – мужчина улыбался в камеру, держа на руках мальчишку в белой рубашке. Женщина кивнула чему-то внутри себя и повела рукой на фото.
– Ну, вот. Лёвушка. Митин папа. Он ещё хотел и Митю Львом назвать, чтобы он был Львом в кубе. Дед – Лев. Отец - Лев и сын тоже... А, чаю - это правильно, милая. Как ты догадалась, что я чаю хочу?
– Ты же... – Ольга замялась в последний момент, ища замену «сама попросила», нашла и продолжила, – не ужинаешь в это время. А мы собираемся. Вот решила тебе чайку принести. Я пойду? Митя ждёт.
– Спасибо. Иди, конечно, корми...
Ужин уже подходил к концу, когда Ольга не выдержала и сказала, как бы между делом:
– А Сережа – это Митин отец. А Митя у нас – ты. А на стене папа Лёва и он хотел, чтобы Митю звали Львом, чтобы Митя был Лев в кубе.
Губы Ольги растянулись в улыбке, которая больше была похожа на нарисованную гримасу клоуна, и женщина это почувствовала и провела рукой по лицу, словно сдирая эту улыбочку и цокнула языком, завершая процесс. И только потом опёрла лицо в сжатый кулак и сказала:
– Лучше бы ей это всё приснилось.
И в этот момент из комнаты мамы раздался громкий стон. Супруги, не сговариваясь, побежали к ней. Женщина стояла, держась за спинку кресла и стонала.
– Мама, что?
– Схватки начались. Вызывай скорую, Сережа.
Дмитрий Львович замер в ошеломлении, а Ольга подтолкнула его и прошептала:
– Да, Серёжа, скорая здесь необходима. Вызывай!
И сделала шаг к свекрови со словами:
– Время засекла? Интервал какой между схватками?
– Нет. Эта первая.
– Хорошо. Значит сейчас попустит и, даст бог, следующая будет часа через полтора – два. Я, когда Катьку рожала, так было.
– Да? А я первый раз. Ничего не знаю.
– Сейчас, сейчас. Отпустит. Можно уже даже в кресло сесть. Не нужно торопить ребенка. Пока ещё скорая приедет.
Скорую Дмитрий Львович встретил на улице. Торопливо, суетливо и, стесняясь самого себя, объяснил ситуацию, усталому и внимательно слушающему его человеку. Митя повторялся и никак не мог сказать главного, того что он испугался этой ситуации, и того, что не может придумать название, сказать какую-нибудь пошлость вроде «мне кажется мама сошла с ума» и поэтому говорил и говорил, всё время повторяя:
– Может быть ей что-то приснилось? И завтра уже всё будет нормально? Как всегда...
– Может быть. Пойдёмте. Сны во сне и наяву в её возрасте нормальное дело. Сколько ей, кстати? Вы же сын? У меня в графе возраст почему-то написано «затрудняюсь ответить». – Спросил врач неотложки и вошел в подъезд, оглянулся на номера квартир и пошёл, поднимаясь по лестнице.
– А я и затрудняюсь. Вот верьте, не верьте, но я не знаю точной цифры. Ма не любила этот вопрос, и я её не огорчал.
– А документы посмотреть?
– Документы у неё в рабочем кабинете в столе, а у нас не принято вторгаться в личное пространство. А кабинет – это её пространство. Её мир. Она там работает, живёт, спит. Сейчас, когда она болеет мы входим к ней чаще. Но я не могу выдвинуть ящик её стола, достать паспорт и посмотреть её возраст. Это не этично.
– Вы не общаетесь? – Врач остановился на лестничной площадке и достал сигареты. – Не возражаете?
– Нет. И если позволите... угостите и меня. Не захватил.
Мужчины закурили, глядя не друг на друга, а в стену напротив, каждый в свою.
– Вы не общаетесь? – повторился вопрос.
Дмитрий Львович встрепенулся и хмыкнул:
– Конечно общаемся. И всё друг о друге знаем. Просто мы общаемся на общей территории: кухня, гостиная, дача. А личные комнаты – это личное. И если мы там, то это очень важно. Разговор тет-а-тет. Решение «секретных проблем» ...– Врач хмыкнул, а Дмитрий тут же пояснил. – «Секретные проблемы» - это что мы будем дарить кому-то из членов семьи. Ей, мне, моей жене, дочерям, родственникам. Сюрприз, понимаете? И это не только про мамину комнату-кабинет. У нас у всех своё пространство.
– У вас большая квартира?
– Да. Мама выкупила квартиру соседей, и мы их объединили: нашу и соседнюю, когда я женился.
– Ясно. Вы не знаете сколько лет вашей матери. Но вы хотя бы предполагаете?
– Долгое время я предполагал, что ей лет тридцать пять... пока мне стало столько.
Врач хмыкнул, достал снова сигареты, молча протянул Дмитрию Львовичу, прикурил и только тогда спросил:
– А сейчас, как вы думаете сколько ей лет?
Митя затянулся, почему-то пристально посмотрел в лицо врача и со слегка вопросительной интонацией сказал:
– Шестьдесят?
– Думаете?
– Предполагаю...
Усталый врач в мятом белом халате пробыл у Янины Львовны с час. Входя в комнату, он оглянулся на Дмитрия Львовича с женой и прикрыл перед ними дверь со словами:
– Роды процесс интимный. Посторонние только мешают. Идите на кухню – кипятите воду.
Митя было сунулся с вопросом про воду и её количестве, но Ольга потянула его за рукав и уже в кухне постучала ему пальцем по лбу:
– Митька, ну Митька! Сядь. Доктор нас отправил пить чай и ждать. Вот и сиди. Пей чай и не накручивай себя. Жди.
– Ну как я могу? Сидеть и пить чай. Как? Я же ничего не понимаю, понимаешь?
– Хорошо. Не можешь пить чай – иди мой посуду. А чай я всё-таки соберу. Врач выйдет, и я с ним попью. И он мне всё расскажет. Я ему и бутербродов сделаю, чтобы точно не отказался. С собой.
И Ольга приступила к исполнению, ловко строгая колбаску и сырок в тонкие пластинки. Потом заварила чай и забрала у мужа полотенце, которым он пытался вытирать посуду.
– Иди. Выпей все же чаю. Тело лучше занимать действием, чтобы не мешало.
– Чему может помешать тело? – хмыкнули в проеме двери и женщина молча поставила на стол еще одну чашку.
– Тело чаще всего мешает. Мешает думать. Мешает всему, постоянно напоминая о своем существовании. То ему есть хочется, то пить, то выпить, то размножаться, то освободиться от выпитого и съеденного. Тело... что с него возьмёшь. Не желаете ли перекусить, доктор, потому что вопросов много вдруг.
– Простите, но нет. Ехать нужно. А вопросы... Ответы вам придется сам искать. Первое. Я вызвал для Янины Львовны психиатра. На всякий случай. Я, уж простите, психиатрию «прокурил». Пребывал в стадии «первая очень сильная любовь к женщине... со страстями». По ней и зачёт сдавал. Поэтому вердикт пусть лучше специалист вынесет. По мне, так «Серёжа» – может быть бредом, юношеской любовью, персонажем сериала или книги. Чем угодно. Он может быть действительно вашим отцом. Человеческая душа потёмки и порой она избавляется от хранимых всю жизнь тайн, не желая уносить их с собой, когда тело гибнет. Как молодёжь говорит: «Не хочет портить карму», - потому что душа вечна, а тел бесхозных много. Вы, Дмитрий Львович, поинтересуйтесь всё же периодом жизни вашей матушки накануне вашего рождения. Без осуждения. Простите, - без всякого перехода вдруг сказал врач, - курить хочется. Может проводите меня до лестничной площадки. Курнём, да я пойду. У меня вызов.
Ольга поставила пепельницу и достала из шкафчика пачку сигарет. Митя прикрыл кухонную дверь и открыл форточку.
– Слажено. Уважаю. – Снова хмыкнут врач и прикурил сигарету. – Это всё следствия. Дело не в них. Это просто итог, а причину нужно искать. Завтра приедет специалист и подтвердит или опровергнет психиатрию: деменцию, Альцгеймера, шизофрению. Хотя я в последнюю не верю. У шизоидов всё всегда очень логично, а Янина шутит на тему. Не похоже. А я вам выпишу направление на МРТ. Физиологию отбрасывать не будем. Чего только не бывает: в юности на физкультуре с брусьев упал и головой ударился, а сейчас резко повернул голову и что-то где-то замкнуло. В общем, не паникуйте раньше времени. Может утром проснётся и не вспомнит Сережу больше.
– А нам-то что делать? – Голос Мити прозвучал резко, с какой-то визгливой истеричностью. Он сам вдруг устыдился этого и тревожно посмотрел на жену.
– Мить, думаю мы подстроимся. Если ты снова – Сережа, так будь им. А нет, так нет. И не было ничего.
– Правильно. Этого и держитесь. Бутера мне? – Снова, без всего перехода, поинтересовался врач, Ольга кивнула и пошла его провожать. А Дмитрий Львович встал и пошёл к матери.
Она спала, по-детски подложив ладони под щёку и улыбалась с совершенно незнакомым сыну выражением лица. Митя поправил сползшее одеяло и присел в кресло рядом. Протянул руку и взял уже закрытую тетрадь дневника, пролистывая и ища последнюю страницу, удивляясь множеству пустующих строк. Такого никогда не было. Мама правила ранее написанное, да, но никогда не оставляла освобожденное место пустым. Он как-то спросил её почему, а она улыбнулась, кивнула его вопросу ресницами, одобряя и сказала: «Жизнь не терпит белых пятен. Только на карте такие могут оставаться, потому что они еще не изведаны. А жизнь прожита. Со временем можно изменить оценку какому-то событию, но не прожить его нельзя». А теперь в её дневнике появились белые пятна непрожитого.
«Вы, Дмитрий Львович, поинтересуйтесь всё же периодом жизни вашей матушки накануне вашего рождения. Без осуждения», - отчетливо прозвучали слова врача. Мужчина встал и отошёл к письменному столу, сел в кресло и решил начать с возраста, поражаясь тому что действительно не знает сколько маме лет. Аккуратные стопки общих тетрадей лежали на всех полках тумбы, заполняя её целиком. Митя взял одну, вторую, третью и тогда понял, что стопка – десятилетие. Поиски паспорта были тут же забыты. Он нашел нужный год, вынул из стопки и вышел из спальни мамы. На кухне Оля говорила по телефону. Она оглянулась, слушая собеседника и теперь смотрела, не отрывая взгляда от лица мужа. Он присел к столу, налил чаю в две так и стоящие на столе чашки, и углубился в чтение. В тетради не было редактирования. Записи, сделанные шариковой ручкой, отражали настроение. Текст то метался по странице, как вихрь, то буквы стройными рядами, совершенно безэмоционально передавали суть событий. Митя знакомился с мамой, ежеминутно одёргивая себя за вторжение в её личную жизнь, а то подстёгивая себя - оправданием поиском истинного отца. Рука жены вдруг легла поверх раскрытой страницы и потянула тетрадь на себя. Закрыла и придавила ладонью.
– Спасибо. Я перезвоню тебе завтра. Спокойной...
Ольга встала, не выпуская тетрадь из рук, сунула телефон в карман и отошла к окну. Положила тетрадь на подоконник, прикурила и снова прижала тетрадь к себе. И только теперь сказала:
– Да. Твоего отца звали Сергей. Ты Дмитрий Сергеевич. А отчество тебе дал дед, когда твоего отца не стало. Мама не знает. Она до сих пор думает, что он просто струсил и не приехал, когда она его ждала на вокзале. Они должны были в тот день познакомиться с его родителями и подать заявление. Ма просидела на вокзале сутки, думала, что перепутала день... В общем от неё скрыли, чтобы она не потеряла тебя. Не было папы Лёвы. На фото случайный мужчина, которого она попросила подержать тебя на руках. Имени твоего отца она никогда не произносила с тех пор.
Оля обернулась и посмотрела на мужа.
– Ты положи на место. Не думаю, что она хочет, чтобы это прочли. И вполне может быть, что утром она снова не будет с ним разговаривать. Иди, Митя, иди. Положи на место. Это не хорошо, ковыряться в чужой жизни.
Тетрадь легла на своё место. Дмитрий Львович поправил ровные стопки, закрыл дверцу тумбочки и сел на пол у кровати матери. Дотронулся до её пальцев. Она ответила, и её иссохшая ладошка забралась в его ладонь, как забирается любимая женщина подмышку к возлюбленному. Мите даже послышался лёгкий вздох удовлетворения, и он вдруг спросил:
– Тебе было трудно?
– Без тебя, Серёжа? Ну, что ты... Трудно было только первые двадцать лет. Потом показалось, что привыкаешь. Знаешь, что меня всегда берегло? Блики солнца на коже... В наше последнее утро, я проснулась от твоих поцелуев на моем лице, руках, груди, животе. Утренний ветерок трепал штору в окне. А твои шальные поцелуи метались по мне, щекотали и холодили кожу в местах касания влажных губ. Я спросила, что ты делаешь? А ты сказал, что целуешь... блики солнца на моей коже. Я никогда не передвигала нашу кровать. И ты всегда был со мной. Каждое солнечное утро. – Она улыбнулась и отвернулась лицом к стене. – Я посплю, если не возражаешь...
Автор: Мира Кузнецова
Источник: https://litclubbs.ru/articles/53895-bliki-solnca-na-tvoei-kozhe.html
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: