Он всегда сравнивал зиму с картинами художников-графиков, на которых только два цвета – белый и чёрный. Зима казалась ему однообразной и очень длинной. Одним словом, зиму он никогда не любил.
Накануне весь вечер и всю ночь шёл снег. Он засыпал все дорожки во дворе, качели и горки на детской площадке и чьи-то старенькие «Жигули», стоявшие без движения с конца лета. На бульваре, который хорошо был виден из его квартиры, под снежными шапками согнулись клёны. По тротуару спешат на работу прохожие, скользя и спотыкаясь о снежные заносы. Зима навевала тоску своим однообразием, своей категоричностью чёрных и белых тонов и своей кажущейся бесконечностью. Но в этом мире нет ничего бесконечного. Сегодня двадцатое февраля, а значит, скоро весна. Её приближение чувствуется по рыхлому снегу, по длинному световому дню и, наконец, по запаху. Запах приближающейся весны ни с чем несравним, он уже разливается в воздухе.
Он отошёл от окна и сел в кресло возле письменного стола. От постоянной тишины в квартире начинает иногда звенеть в ушах. Звук телефона в последнее время раздаётся всё реже и реже. А как звучит дверной звонок, он уже и не помнит. После ухода Аллы одиночество, словно снегопад за окном, засыпало его жизнь, сделав её однообразной, чёрно-белой, как на картинах графиков.
Возле настольной лампы лежит тёмно-синий ежедневник в переплёте из натуральной кожи. Алла подарила его год назад, в самом начале их красивого романа, который, как казалось, не окончится никогда.
Какое сегодня число и день недели? Ах, да, двадцатое февраля, вторник. Он начал листать ежедневник. Вместе с перевёрнутыми страницами возвращались события прошедшего года. Мы не умеем ценить обычное тихое счастье. Чтобы понять до конца, что это такое, нужно потерять его. Это как воздух, которым дышишь и не ценишь, думаешь, что так и должно быть. А стоит оказаться где-нибудь в безвоздушном пространстве, и сразу же понимаешь что к чему. Ему казалось, что Алла будет рядом всегда. Будет радостно встречать его возле двери, готовить вкусную еду, выслушивать все проблемы, нежно поглаживая его по волосам. Он привык к ней, как все мы привыкаем к воздуху. Даже нелюбимая чёрно-белая зима казалась при Алле совсем не однообразной и не безнадёжной.
Он с любопытством открыл февральские странички прошлого года. Семнадцатое, восемнадцатое, девятнадцатое. Стоп.
Девятнадцатого февраля он допоздна засиделся в ресторане «Север», что в двух шагах от железнодорожного вокзала. Отмечали защиту докторской диссертации Тимофея. Они когда-то вместе учились в институте в одной группе, и даже сидели за одной партой. В последние годы Тимофей располнел, стал похож на настоящего профессора из советских кинофильмов.
В тот день после ресторана он вернулся домой на такси ближе к полуночи. Смутно помнил, как поднялся на третий этаж, как позвонил в дверь. Алла, кажется, укоризненно покачала головой и что-то сказала. Что именно, он не помнил. Потом провалился в глубокий сон. Снился родной город, дорожка, по которой ходил в школу. Она проходила мимо старой полуразрушенной церкви, в которой в те годы был какой-то склад. Ему во сне вдруг послышался звук колокола, гулкий и тревожный. Потом, почему-то, снились зелёные кони, скачущие по жёлтой траве. И снова, тревожный звук колокола.
Проснулся он от нежных прикосновений женских рук. Когда открыл глаза, то сразу увидел Аллу. Она стояла над ним с распущенными длинными волосами в расстёгнутом халате. Как всегда, невероятно красивая. Самая молодая в области судья – ей совсем недавно исполнилось тридцать пять.
«Вставай, пьяница! - Алла хитро улыбалась, - Завтрак на столе, а я убегаю. У меня первое заседание в десять. Хочу дело ещё раз перелистать». Он приподнялся, провёл ладонью по её щеке: «Алк, представляешь, мне снились зелёные кони на жёлтой траве». «Наверное, перемешал вчера коньяк с шампанским! Скоро и не то приснится! Всё, убегаю. Звони, пиши. Да, ты помнишь, что я тебе вчера говорила?» - Он сел на кровать и отрицательно покачал головой. «Тебе на почту пришло письмо от какого-то Миши из твоего родного города. А ты меня туда так и не свозил! Всё только обещаешь». Он обнял Аллу за плечи: «Извини, солнышко. Да я и сам не был там уже лет десять. Родители здесь похоронены, друзья детства все разъехались. А что нужно от меня этому Мише?» Он хотел прижать Аллу к себе, но она увернулась и начала одеваться: «Он пишет, что умерла тётя Эля. Похороны двадцатого. Отпевание в белой церкви в половине второго. Двадцатое, между прочим, сегодня. Всё, убегаю. Повесь, пожалуйста, на плечики мой халат». Потом хлопнула входная дверь и застучали каблучки по ступенькам лестницы в подъезде. Даже сейчас, год спустя, он хорошо помнил, как болела в то утро голова. И бросало то в жар, то в холод.
Он аккуратно повесил на плечики халат Аллы, от которого пахло «Шанелью», и подошёл к окну. Как и сегодня, тогда весь вечер и всю ночь шёл снег. Прохожие так же спешили на работу, скользя по тротуару, а клёны на бульваре согнулись под снежной шапкой.
Он включил компьютер. Действительно, неизвестный Миша сообщал ему, что умерла какая-то тётя Эля. Что похороны сегодня, отпевание в половине второго в белой церкви. Кто такая тётя Эля? И какое к нему всё это имеет отношение? Наверно, ошибка какая-то. На работу сегодня не нужно – взял два отгула. Решил позвонить Тимофею. Дозвонился с третьей попытки. Оказывается, они разошлись из ресторана под утро.
Кто же такая тётя Эля? Он сел на диван и закрыл глаза. В ушах снова зазвенел тревожно колокол, а потом поскакали по жёлтой траве зелёные кони. Тётя Эля, Эля, Эля, Эл…..Зелёные кони. Ну конечно! Конечно!
Эля была его дальней родственницей, кажется, троюродная сестра. Она была на год старше. Учились в одной школе. В детстве часто встречались в саду возле дома его бабушки, играли в песочнице, ели свежие огурцы из теплицы. А когда шёл дождь, сидели на летней террасе и рисовали цветными карандашами. Однажды Эля нарисовала жёлтую траву и по ней скачущих зелёных коней. Он сказал тогда, что это не правильно. Трава должна быть зелёной, а кони – чёрные или коричневые. А Эля ответила, совсем как взрослая, что она так видит мир. Что всё это значит? Он тогда так и не понял.
Позднее, когда они подросли, Эля начала интересовать его как девушка. От случайных прикосновений начинало учащённо биться сердце, а ещё очень хотелось поцеловать её пухлые губы и обнять за талию. Эля же относилась к нему как к обычному родственнику – брат, он и есть брат. А в школе вообще делала вид, что они и не знакомы вовсе.
Тот вечер и ту ночь он помнил до мельчайших подробностей, хотя и прошло уже много лет. Был конец августа, ему исполнилось шестнадцать и через несколько дней предстояло пойти в девятый класс. В воздухе уже вовсю пахло осенью. Листья на деревьях начинали желтеть, а за окном в тот день шёл сильный дождь, который к вечеру превратился в ливень.
Он сидел в своей комнате на диване и читал журнал «Иностранная литература», который много лет выписывали родители. В дверь кто-то позвонил, потом родители о чём-то долго говорили на кухне, затем отец собрался и ушёл в гараж за машиной. Через несколько минут ЕГО позвали в гостиную и мама властным голосом большого начальника местного масштаба, сообщила, что у дяди Вити в областном центре возникли проблемы и, что они с отцом и Элиной мамой срочно туда выезжают. Нужно принимать меры. Вернутся они завтра утром, а может даже днём, и Эля пока побудет у них.
Мама была натура очень деятельная, всегда «принимала меры», вмешивалась в чужую судьбу. Так что Он не удивился. Дядя Витя – это Элин отец. Они с Элиной матерью много лет были в разводе. Он даже не видел его ни разу, только слышал о его существовании. Дядя Витя жил в областном центре. О том, что с ним случилось, Он не знал тогда, не узнал и потом.
Через несколько минут его отец подогнал из гаража «Москвич», посигналил и взрослые уехали. А они с Элей остались вдвоём.
Сначала они просто сидели на диване в его комнате и болтали о всякой ерунде. На письменном столе горела настольная лампа, а за окном всё шёл и шёл дождь. Он несколько раз, как бы невзначай, брал Элю за руку, а она, так же, как бы между прочим, убирала свою руку. То для того, чтобы поправить волосы, то чтобы что-то поискать в кармане джинсов. «Мы же совсем одни, и может быть, будем одни до самого утра. Надо пользоваться моментом. Когда такое ещё будет?» - эти мысли кружили ему голову и заставляли учащённо биться сердце. Как воспользоваться моментом и что нужно делать, он не знал. В свои неполные шестнадцать опыта общения с девушками у него не было. «Может поцеловать её для начала, сказать, что люблю? Но я не люблю её. А может, люблю? Наверное, нет. Она просто нравится мне. К тому же, родственница, как-никак. Если полезу целоваться, возможно, обидится, а то, и заедет по роже. Потом матери всё расскажет, а та – моей». От волнения похолодели руки и пересохло в горле. «А, если ни на что не решусь, то потом не прощу себя, буду страдать от упущенного момента. Нет, определённо нужно что-то делать. Но что?»За окном дождь становился всё сильнее и сильнее, струи стучали по карнизу в такт частым ударам сердца.
Он случайно взглянул на журнал «Иностранная литература», лежавший на столе, который читал весь вечер до прихода неожиданных гостей. И тут в голову пришла шальная мысль. Мысль была глупая, наивная, но давала шанс какой-никакой. Он только что читал повесть какого-то датского писателя под названием «Массажист».А что, если? А вдруг? Он долго не мог решиться, начинал говорить и снова замолкал. Потом всё же произнёс, волнуясь, словно у доски на уроке. Он сказал Эле, что уже несколько месяцев ходит на курсы массажистов и скоро экзамен, а у него совсем нет практики. К кому ещё обратиться, как не к родному человеку? Эля недоверчиво посмотрела на него, и даже усмехнулась, а может это ему показалось. Он снова начал страстно уговаривать её, сославшись на то, что все, кто ходит с ним на курсы, практикуются на сёстрах и братьях, а у него, кроме Эли, и нет никого. Она долго сомневалась. Кажется, что так и не поверила до конца, но всё же согласилась.
Договорились, что он посидит в гостиной, пока она раздевается. Эти несколько минут в гостиной показались ему вечностью. Он прокручивал в голове все подробности из повести «Массажист». Там герой, изображая из себя мастера массажа, соблазнял девчонок и молодых женщин, причём, автор многое описал в подробностях. Чтобы преодолеть волнение, он открыл отцовский бар и сделал несколько глотков из недопитой бутылки коньяка. В голове зашумело, по телу разлился жар. Он снял майку и носки, остался в джинсах и босиком. Так надо, так написано в повести. С трудом расслышал тихий голос Эли и, волнуясь, открыл дверь.
Первое, что бросилось в глаза, это её одежда на диване, сложенная в аккуратную стопку – джинсы, носки, майка, заколка для волос. Эля лежала на его кровати на животе, уткнувшись лицом в подушку. Всё её тело до талии было покрыто покрывалом, на спине выделялась полоска чёрного лифчика.
Он сделал несколько неуверенных шагов. Сначала просто дотронулся до Элиного плеча, потом расстегнул пуговицу на лифчике и начал осторожно гладить ей спину, едва касаясь кожи. Так было написано в повести. От этого становится приятно. Постепенно его движения становились всё смелее. Он по-прежнему едва касался кожи, но делал это уверенно, постоянно меняя маршрут движения ладони. Так продолжалось довольно долго, он не знал сколько. За окном шёл дождь, струи воды стучали по карнизу, а в комнате горел свет настольной лампы, создавая полумрак. Потом, как и в повести, он начал целовать Элю в шею, спину, поясницу, потом осторожно проводил языком. Потом снова целовал и гладил, едва касаясь кожи.
Через какое-то время он откинул покрывало и начал проделывать то же самое с её ногами. Набравшись смелости, аккуратно снял с Эли трусики, тоже чёрного цвета, как и лифчик. Теперь она лежала перед ним совершенно голая. Он заметил, как по её телу побежали мурашки. «Повернись, ляг на спину», - Он совсем не узнал свой голос. Эля послушно повернулась и лежала теперь, зажмурив глаза. На улице началась гроза, засверкали молнии, послышались раскаты грома. Теперь Он гладил и целовал её плечи, груди, живот, колени. Дальше, следуя повести, нужно было раздвинуть её ноги и начать ласкать языком там. Поколебавшись мгновение, он сделал и это. Эля начала учащённо дышать и даже слегка постанывать. Он отошёл на полшага от кровати и снял джинсы вместе с красными спортивными трусами с символикой «Олимпиада-80» и кинул их на диван рядом с Элиной одеждой.
Потом вернулся к кровати, лёг рядом с Элей и начал целовать её щёки, губы, шею. Делал всё это уверенно, словно не в первый раз. Дальше всё было, словно в тумане. Помнил только её стон и сжатые губы. Через несколько минут всё кончилось. Он ощутил непередаваемое чувство полёта и, словно бы, преодоление стыда, комплексов, неуверенности в себе, страха. Всё получилось! С первого раза! Он смог! Эля тихо плакала и по-прежнему молчала. Он начал говорить ей какие-то слова, совсем невпопад, пытался успокоить её, снова обнять и поцеловать. Эля отвернулась к стене. Он не знал, уснула она или нет. Сам в ту ночь не сомкнул глаз.
Утром дождь закончился. Вернулись, озабоченные поездкой, родители и долго разговаривали о чём-то в полголоса на кухне. Потом отец отвёз Элю с матерью к ним домой. Он весь тот день был сам не свой. То молча ходил по комнате, то смотрел в окно, то задумчиво сидел на диване. Ближе к вечеру решил сходить к Эле. Пока шёл, старательно обходя лужи, думал о предстоящем разговоре, пытался найти правильные слова и не находил их. Дверь ему не открыли, хотя чётко слышались чьи-то шаги в квартире.
Каникулы закончились, начался учебный год. Эля уклонялась от любых встреч с ним, а в школе делала вид, что они не знакомы. Между тем, жизнь текла своим чередом. Родителей перевели с повышением по работе в областной центр, а сам Он после школы учился в институте, потом в аспирантуре, служил в армии, женился, разводился, снова женился, снова разводился. Элю он вспоминал всё реже и реже. Иногда казалось, что всё случившееся тогда – это сон, навеянный повестью «Массажист» какого-то датского автора из журнала «Иностранная литература».
…И вот письмо на электронной почте: «Тётя Эля умерла, похороны… отпевание…» Кто такой этот Миша? Элин сын? Как он нашёл его? Зачем?
Он снова подошёл к окну. Весь двор был укутан снегом, а по тротуару всё спешили куда-то прохожие. Мир не рухнул от того, что где-то, в маленьком городке умерла тётя Эля и сегодня её отпоют в белой церкви, а потом похоронят на местном кладбище.
Если очень постараться, то ещё можно успеть – на такси часа два езды. Вот только ужасно болела голова после вчерашнего. И в конце недели научная конференция, на которой у него доклад. А ещё, хорошо бы вечером встретить Аллу после работы и погулять вместе с ней по бульвару. Снова подумал об Эле: «Сколько ей лет? Наверное, пятьдесят, она же всего на год его старше. Не много ещё. Могла бы жить да жить». Снова вспомнился бабушкин сад, свежие огурцы из теплицы, Элин рисунок, на котором скачут зелёные кони по жёлтой траве, и та ночь с, лежащей на диване, одеждой рядом с журналом «Иностранная литература». Какой же сильный ливень шёл тогда за окном, как стучали струйки дождя по карнизу…
Он нашёл в шкафу чёрную водолазку и вызвал такси. По дороге заехали в цветочный магазин, где купил букет роз. Забыл, что нужно чётное число, купил пять. Всю дорогу ехал на заднем сидении с закрытыми глазами.
За те десять лет, что Он здесь не был, город сильно изменился. Появились то тут, то там новые магазины, аптеки, салоны красоты. Это был совсем другой, чужой город.
К белой церкви подъехали вовремя. Он неумело перекрестился у входа и вошёл внутрь. Возле гроба стояли две старушки, несколько женщин среднего возраста и высокий сутулый парень в очках, видимо, тот самый Миша. «Возьмите свечку, десять рублей стоит, - обратилась к нему женщина в белом платке из церковной лавки. – Батюшка сейчас подойдёт и начнёт отпевание. Стоять нужно с зажженной свечкой». Он встал сбоку. Взглянул на умершую – бледное, худое лицо с провалившимися глазами. В ней совсем ничего не напоминало Элю. Женщины и старушки тихо переговаривались между собой. Он слышал лишь обрывки отдельных фраз: «Отмучилась сердешная. Три года с онкологией боролась. И всё одна, всё одна. Муженёк-то уж лет десять, как приставился. Пил сильно. Нет, детей у неё не было. Говорят, в десятом классе аборт неудачный сделала. Ты денег сколько дала? Я тоже. Этот высокий – племянник мужа умершего, Михаил. Она квартиру ему отписала».
Через несколько минут из алтаря вышел невысокий седовласый священник и начал отпевание. Потом прощались с умершей. Он тоже приложился к Элиному лбу. Лоб был холодный, твёрдый, как камень.
Когда выходил из церкви, зазвонил колокол, точно так же, как во сне. На кладбище он не поехал – заупрямился таксист.
…Прошёл год. Сегодня снова двадцатое февраля и за окном лежит снег. Алла ушла из его жизни так же неожиданно, как и появилась в ней когда-то. Уходя, забыла свой халат, который так и висит на плечиках в шкафу, и, по-прежнему, пахнет «Шанелью». А ещё, на столе лежит ежедневник в тёмно-синей обложке из натуральной кожи – её подарок, сделанный в начале их романа.
Он никогда не любил зиму, сравнивал её с картинами художников-графиков, на которых только два цвета – белый и чёрный. Зима казалась ему длинной и однообразной, чем-то похожей на его одиночество.
Но уже ощущается приближение весны. День становится длиннее, а ночь – короче. В воздухе чувствуется запах талого снега, по утрам слышится пение птиц. Совсем скоро природа проснётся от спячки, чёрно-белая жизнь превратится в цветную, а зелёные кони побегут по жёлтой траве, как на детском рисунке Эли…
Автор: Владимир Ветров
Подписываясь на канал и ставя отметку «Нравится», Вы помогаете авторам.