Воспоминания влекли Полину к ее последнему посещению этого дома. Людмила, которая ни о ком даже подумать плохо не могла, изо всех сил старалась убедить девушку, что смертельно больной отец Николая на редкость заботливый человек и у Полины в их прошлую встречу просто сложилось о нем неверное представление. Однако добрая женщина старалась впустую.
Вскоре после их приезда Полину пригласили в комнату попечителя для беседы с глазу на глаз.
— Очень хорошо, что ты не прижилась в нашей семье, — сказал он, глядя на нее со скепсисом и неодобрением.
— Я так благодарна вам за все, что вы сделали для меня…
— Благодари Николая. Это он пожалел тебя, — возразил старик. — Я не собирался тобой заниматься, когда посылал его к вам. Но когда мальчик впервые увидел твою мать, та была так пьяна, что едва стояла на ногах. Мне просто пришлось исполнить желание твоего отчима.
Сраженная жестокой прямотой, Полина возмущенно вступилась за мать.
— В тот день она была сама не своя из-за того, что приходилось отдавать меня чужим людям. Обычно мама себя так не вела!
— Твой отчим был сентиментальной тряпкой. Отца своего ты не знаешь, а твоя мать — пьяница, — повторил он с презрением и отвращением. — С такой жалкой, постыдной биографией, как ты смеешь поднимать на меня голос?!
Униженная и расстроенная Полина покинула поле боя. Она укрылась в лесу, окружавшем дом, чтобы поплакать в одиночестве. Там, куда девятью годами раньше увел ее Николай, чтобы рассказать о Людмиле, особо упирая на то, как ей грустно и одиноко, с тех пор как она лишилась мужа. Он так преуспел, что, только став намного старше, Полина поняла, в каком неоплатном долгу перед этой женщиной…
Поэтому-то тогда именно Николай догадался, где нужно ее искать. Ничто не предвещало последовавшей за этим эмоциональной сцены. Когда он подошел к Полине, солнечные лучи, проникающие сквозь листья деревьев, осветили его глаза. Он был так великолепен, что у нее перехватило дыхание.
— Мой отец очень болен, — натянуто проговорил Николай. — Прикованный к постели, он страдает от бездействия и бессилия. К сожалению, он имеет привычку срывать зло на тех, кто не может за себя постоять. Я должен принести свои извинения…
— Твой отец презирает меня. Считает меня худшей из худших!
— Это не так, — убежденно возразил Николай.
И Полина почувствовала, как ему хочется, чтобы она поверила этому неправдоподобному утверждению, с каким трудом он превозмогает свою невероятную сдержанность, пытаясь одновременно и объяснить, и оправдать произошедшее в спальне отца.
— Моя мать не пьяница! — воскликнула она, подходя ближе в отчаянном порыве убедить его. — А мой отчим, хоть и игрок, но был чудесным, чудесным человеком!
Николай смотрел на нее с нескрываемым напряжением.
— Значит, все это на моей совести. Если бы я не был столь откровенен с отцом, домой, тебя бы не разлучили так надолго с матерью.
— Нет, твоей вины здесь нет. Ты не знал ее. Неудивительно, что у тебя сложилось превратное впечатление. Но то был единственный раз, когда я видела мать в таком состоянии.
От переполнявших ее эмоций Полина разрыдалась. Николай вытянул вперед руки и очень медленно и осторожно, словно недавно ослепший человек, с трудом нащупывающий дорогу, привлек ее к себе.
— Думаю, пора предоставить тебе возможность заново познакомиться с твоей матерью, — пробормотал он.
Мягко отстранив ее от себя, Николай восстановил дистанцию, но тут же лишился этого преимущества. Полина снова бросилась ему на грудь и вопросительно, с надеждой посмотрела прямо в глаза.
— Ты действительно знаешь, где мама?
— Да. Тебе уже восемнадцать, ты совершеннолетняя. Если хочешь встретиться с матерью, я это устрою.
— Ты говоришь серьезно?
— Я не даю невыполнимых обещаний.
И именно в этот момент Полина по уши влюбилась в Николая. В момент, когда представила, как прекрасно мог бы сочетаться ее неукротимый темперамент с его сдержанностью. В момент, когда приоткрылась тщательно скрываемая уязвимость этого крайне несчастного человека, лишенного детства.
Она видела только, что Николай невероятно добр и сочувствует ей. Она не знала, что он поставил себе задачей убедить ее простить своего отца и остаться. Зачем? Что в доме отца осталась Людмила, она могла ладить с ним несмотря на его заносчивость и высокомерие.
Она вздрогнула и с изумлением обнаружила, что все еще стоит в спальне Николая, где в ночь зачатия Фадея не зажигала света, чтобы создать более интимную обстановку.
— Я думал, ты уже в постели.
Николай произнес это так легко, небрежно, словно они уже долгие годы делили спальню. Когда до нее дошел смысл сказанного, Полина резко повернулась и с негодованием воскликнула:
— Ты думаешь, я буду спать здесь… с тобой?
Уголки его чувственного рта приподнялись в едва заметной улыбке.
— Почему тебя это так ужасает?
Полина, широко раскрыв глаза, смотрела на Николая.
— Только без мелодрам, пожалуйста, — с мягкой усмешкой предупредил он
— Нам обоим будет неудобно в одной комнате! Я перейду в соседнюю спальню…
— Это исключено, — очень спокойно ответил Николай.
— Нам совсем ни к чему…
Николай ленивой походкой, в которой было что-то угрожающее, направился к ней.
— Послушай меня, — властно проговорил он. — Поскольку этим летом я нечасто буду появляться здесь, самое меньшее, что мы можем сделать для поддержания всеобщего заблуждения, — это жить в одной комнате. Когда придет время демонстрировать иссякающий энтузиазм, ты сможешь перебраться в другую комнату — но не раньше.
— Ей даже в голову не придет интересоваться, как мы спим! — запротестовала Полина.
— Но это, разумеется, не пройдет мимо ее внимания. То, что мы спим в одной постели, будет единственным доказательством нашего примирения.
Полина вздернула подбородок.
— Для меня более наглядным свидетельством было бы то, что ты приносишь домой цветы по пятницам. Не сомневаюсь, даже ты способен справиться с этим!
— Цветы — это по твоей части, — напомнил Николай. — Я получал розы каждый день в течение нашего короткого брака. Их доставляли прямо к дверям моего кабинета с прикрепленной к букету маленькой, написанной от руки карточкой. Мои подчиненные прилагали немыслимые усилия, чтобы успеть прочитать эти карточки до моего прихода. Неужели думаешь, я забыл это?
Яркий румянец окрасил щеки Полина.
— Если тебе придет в голову снова повторить этот романтический жест, не могла бы ты вкладывать карточку в конверт?
— Не волнуйся. Я Никогда больше не буду посылать тебе цветов! Ладно, если уж мне суждено спать здесь, то я выбираю диван.
Николай окинул скептическим взглядом диван красного дерева, служивший не одному поколению его семьи, и ничего не сказал. Он знал, что он крайне неудобен.
Захватив ночную рубашку, она устремилась в ванную. Раздевшись, она дрожащими руками включила душ. Струи теплой воды немного расслабили ее напряженное тело.
Зато в воображении тут же всплыл образ Николая, каким она видела его несколько минут назад в спальне. Полина стояла в его спальне, споря с ним и одновременно испытывая жгучее желание к нему.
Похоть! Полина с облегчением уцепилась за это слово. Разумеется, это уже не любовь — это похоть. Неутолимая, безумная, безнравственная жажда, которую необходимо сдерживать, подавлять, истреблять!
Возможно, Николай и не очень доволен тем, что Фадей, по его мнению, чужой ребенок. Но когда он узнает правду, ему станет еще хуже. Ей предстоит очень длинное, тоскливое лето, а завтрашний день, когда она сообщит, что отец Фадей он сам, будет худшим в жизни…
— Спокойной ночи, — сдавленным голосом проговорила Полина.