Анализируя произведения художественной литературы, я часто привлекаю в помощь критике лингвистику: катастрофическая ситуация с количеством ошибок в тексте (блудная орфография, хромая грамматика, помешанная пунктуация) снижает в моих глазах ценность произведения, а оптимистическая (ошибок мало или вообще нет), конечно же, повышает (см., например, мои статьи «Солдаты в генеральских мундирах», «Разочарованный двумя Маргаритами», «Книга для школьников, которой не место в школе»). При этом констатация лингвистической неотесанности текста выставляет автора произведения в неприглядном свете и способна уязвить его самолюбие, но разве не сам он виноват?
Какие сто́ящие идеи может генерировать и транслировать обществу человек, неспособный усвоить (или, зазубрив, применить) основные правила письма? Не называют ли таких невеждами и тугодумами? Если же его опусы и не претендуют на философскую глубину и общественную значимость, а стремятся к лирике или развлекательности, то на лингвистическую амнистию автор все же пускай тоже не рассчитывает, оценивать литературную ценность текста в отрыве от качества языка, которым он написан, считаю невозможным.
Художественная литература — это именно художественная литература, вид искусства, красная словесность, она призвана и содержанием, и формой радовать читателя, удовлетворять его эстетическое чувство и стремление к гармонии, услаждать (в случае с трагическим сюжетом объем полученного читателем наслаждения уменьшается, частично оно может замещаться катарсисом, удовлетворением от осознания своей непричастности к трагическим событиям и иными смежными с наслаждением психологическими явлениями).
Красивый, качественный язык (благозвучный в устной форме и совершенный в письменной) пленит слушателя/читателя, увлекает его в созданную писателем реальность, в зависимости от содержания произведения и от авторского стиля убаюкивая лирической мелодией, захватывая бодрым ритмом, умиляя изяществом, утонченностью…
Бесчисленность лингвистических изъянов достижению этого эффекта не поспособствует. Вновь и вновь спотыкаясь о неправильные знаки препинания, ошибочные орфограммы и нелепые грамматические формы, знающий и взыскательный читатель будет досадовать, его внимание будет отвлекаться на эти недочеты, общее впечатление от произведения — портиться.
Малограмотность читателя, который не замечает ошибок, потому что сам не знает, как писать правильно, сродни отсутствию или по меньше мере примитивности вкуса: реципиент неразборчиво потребляет все, что ему подсунули. Да и вообще, читает ли художественную литературу малограмотная публика (бульварное чтиво в расчет не берем)?
Если же человек не замечает ошибок из-за быстрого чтения, увлеченный сюжетом или вынужденный осилить большой текст за короткое время (например, студент), то где гарантия, что кроме ошибок он не пропускает и некоторые художественные детали, т.е. воспринимает произведение поверхностно и многое теряет? Такой читатель не смакует произведение, как дегустатор новое блюдо, а неистово поглощает, словно изголодавшийся за день беготни ребенок ужин (в досмартфонную эпоху, разумеется. Теперь уже столько не бегают, сколько мы когда-то).
Впрочем, каждому свое, не все из нас придирчивые эстетствующие гурманы. Как-то у меня случилось мимолетное общение с молодой (на тот момент, около 2010-го) поэтессой в ее блоге, и я поделился с ней наблюдением, что в изданном недавно фолианте одного нашего аксакала много языковых ошибок, а она удивилась: «Правда? А я так не заметила, потому что не заморачиваюсь, для меня главное — ход сюжета, галерея образов, палитра эмоций». Неудивительно, не была бы она поэтессой.
Конечно же, произведение могут хорошо вычитать редактор и корректор, и в таком случае читатель незаслуженно припишет автору хорошее владение словом, чувство языка и старательность, добросовестность в обработке текста, хотя на самом деле данному произведению дали жизнь другие люди — сделали его из сырой, беспомощной, никчемной авторской пачкотни, место которой в макулатуре. Эту проблему я затронул в статье «Не верю писателям, потому что хорошо их знаю». Она, видно, неразрешима: не заставишь ведь автора признаться, насколько сильно его книга отличается от рукописи, остается только догадываться, делать выводы на основе своей интуиции и косвенных сведений (к примеру, услышав речь литератора где-то в неформальной обстановке, где он говорит без подготовки, или посетив его страничку в соцсети).
И еще один нюанс. Система норм языка не безукоризненна, не лишена противоречий, которые порой сбивают говорящего/пишущего с толку. В белорусском языке, например, большая путаница с окончаниями слов мужского рода в единственном числе родительного падежа — путаются окончания «у» и «а»: в соответствии с академическим грамматическим словарем имени существительного 2013 года издания, нужно писать «гароху» (русск. «гороха») и при этом почему-то «аўса» (русск. «овса»), «жывапісу» (русск. «живописи») и в то же время «боўлінга» (русск. «боулинга»)... Более того, даже сами создатели норм, признанные, уважаемые языковеды, составители словарей и авторы учебников, по отдельным вопросам не имеют общего мнения, а в статье «Скелет в шкафу именитого лингвиста» я описал ситуацию, когда одна такая титулованная персона продемонстрировала уровень грамотности, соответствующий совсем не ее высокому рангу. Но все же между малограмотностью (когда автор текста слабо знает язык) и принципиальной позицией (когда он сознательно отступает от отдельных сомнительных норм) всегда лежит очевидная, выразительная грань. Во всяком случае, имея дело с текстом большого объема, страниц после десяти поймешь, мастером слова является автор или бракоделом.
© Сергей Абрамович, 2024