Слова из «Сказки о царе Салтане» как нельзя лучше выражают дух самого известного произведения выдающегося американского прозаика, как правило, тяжело дающегося даже бывалым книгочеям: они о тягостности воплощенного существования в дискретном падшем мире. Автор этих строк узнал о нем еще в старших классах школы и, наверное, раз десять пытался его прочесть. При этом, что удивительно, первая часть, считающаяся самой сложной (внутренний монолог умственно-отсталого Бенджи) прочитывалась на редкость легко (по меркам этого романа, конечно), а вот на второй части я спотыкался, поэтому осилил книгу лишь сейчас, когда набрался терпения и был четыре дня тверд в намерении книгу все-таки одолеть. В «Шуме и ярости» много диалогов, очень хорошо раскрывающих психологию героев (как черных, так и белых), так что без «потоков сознания» вполне можно было бы обойтись, ограничившись традиционной формой.
Тем более, что четвертая часть (нормальное повествование от третьего лица) ярко и убедительно показывает, как Фолкнер вполне владеет реалистическим стилем и языком традиционной литературы. Третья же часть (монолог дельца-циника Джейсона) – вообще кажется калькой с трилогии Драйзера о Каупервуде, только написанной от первого лица. Парадокс Фолкнера как писателя – в том, он, считая себя, видимо, неполноценным стилистом, одалживал литературные методы у европейских модернистов, сделав формально свою прозу высоколобой, однако, содержание его текстов программно антиинтеллектуально, ибо автор описывал в них жизнь часто, если не неграмотных, то духовно ограниченных людей (иногда в прямом смысле в случае Бенджи), за исключением немногих интеллигентов вроде Квентина Компсона (не частых гостей в фолкнеровском универсуме). «Шум и ярость» пытается охватить жизнь американского Юга во всей его дискретности и противоречивости, более того: роман настойчиво отрицает линейную хронологию сюжета, потому может быть назван кубистским.
Читал в переводе Осии Сороки (работа Гуровой заблокирована правообладателями), выполненном в 1973 году в СССР, поэтому в первой части бросились в глаза «знакомые мотивы»: конечно же, «Школа для дураков», написанная Соколовым где-то в то же время! При этом дело касается не только основной концепции, стиля (у Соколова все гораздо поэтичнее), но и ассоциативной организации темпоральности. Фолкнер, конечно, более агрессивно тасует временные блоки, чем Соколов, иногда в пределах одного предложения, поэтому так часто его исследователи (Жук, Аствацатуров) рассматривают именно тему времени применительно к «Шуму и ярости». Данные работы достаточно глубоки, к ним трудно что-либо добавить, более того интерпретации этих маститых литературоведов налагают столь весомый отпечаток на ваше прочтение этой книги, что его потом трудно стереть. Однако, без них браться за текст Фолкнера бесполезно – будет ничего непонятно.
Главная же трудность в чтении этого прозаика и конкретно «Шума и ярости» - в том, как определяет это Аствацатуров, что Фолкнер не дает читателю «карты», не объясняет ничего ни про ситуацию, в которой находятся его персонажи, ни предысторию их самих. Читатель вынужден сам во всем разбираться, это, конечно, порой невыносимо трудно. Герои ведь просты и мыслят ясно, даже банально, зачем тогда все усложнять и не разобрать все по порядку в духе Толстого и Бальзака, Золя и Драйзера? Мне лично это не ясно. В любом случае чтение хотя бы «Шума и ярости» - удивительное погружение-приключение во вселенную Йокнапатофы, которое, быть может, в моем случае и не продолжится, зато запомнится надолго!
