ДЕТСКИЕ ГОДЫ В СОКОЛЬНИКАХ
(отрывок из незаконченного)
Дом
Я закрываю глаза и мысленно вхожу в наш дом – двухэтажный, деревянный, оштукатуренный барак, выкрашенный жёлтой краской, с большими, высокими окнами. Таким он остался в памяти. Два входа – «парадный» и «чёрный» в противоположных концах длинного, через весь дом, коридора. «Чёрным» ходом пользовались редко, он почти всегда был заперт. «Парадный» вход – каменное крыльцо с навесом, две двери – наружная и внутренняя, между ними тамбур – маленький, тёмный и страшный, так как освещался только светом с улицы через узкое оконце.
Пройдя мимо лестницы на второй этаж, выхожу на лестничную площадку. Прямо напротив входа в дом живут наши соседи – тётя Наташа и дядя Шура с сыном Толей. Свернув направо и пройдя мимо лестницы, попадаю в отсек, где живёт ещё одна наша соседка, тётя Настя, и разместились общий санузел и кухня на пять семей. Нам повезло: в нашем доме есть ванны с газовыми колонками-водонагревателями, по две на каждый этаж. Многие дома в тогдашних Сокольниках такого удобства не имели, жильцы мылись дома в корытах или ходили в баню.
Слева от входной двери в дом – вход в коридор, слева в конце его вторая кухня и санузел, которыми пользуются ещё четыре семьи. В общий коридор выходят двери комнат. Почти все семьи, независимо от количества народа в них, занимают по одной комнате, и только две семьи, чьи апартаменты располагаются в дальнем конце коридора, по бокам лестницы на верхний этаж, имеют по две комнаты. Наша комната – справа по коридору, дальше – соседи дядя Миша, тётя Наташа и их дети Нина и Володя. Следующие соседи справа – дядя Саша, его жена, тёща и дочь Мила.
С левой стороны коридора комнаты других соседей, Романовых. Старшие – Иван Павлович (кстати, в прошлом руководивший строительством нескольких домов в этом районе), его жена Мария Петровна и сын Игорь с женой Валентиной. В следующей комнате живут три сестры – Калерия Дмитриевна, Нина Дмитриевна и Лидия Дмитриевна. Вместе они воспитывают племянницу Машу, мою подружку. Фамилии у сестёр разные, но все почему-то зовут их одной – Морозовы. Память не сохранила имена других соседей. Далеко не все жильцы общались друг с другом, ограничиваясь обычным «здравствуйте», не удивительно поэтому, что за давностью лет и малолетним возрастом запомнила я не всех.
Из жильцов второго этажа тоже помню немногих. Подружка Ира Мельникова, которая жила вместе с родителями в комнате прямо над комнатой тёти Насти возле кухни, мальчик Коля и его мама Кузовлевы, две комнаты над нашей занимали одинокая мать с сыном Валерой (довольно противным парнем) – вот, пожалуй, и все. Хотя была ещё тётка с отвратительным характером, которая перессорилась со всеми соседями. Фамилию её помню, но называть не буду. Кто знал её, поймёт, почему.
Входные двери в дом не запирались, о таких устройствах, как кодовые замки, домофоны, камеры наблюдения в те годы никто и не слышал. Ванные комнаты и туалеты имели запоры только изнутри, а кухни запоров не имели вовсе. Ночью любой прохожий мог зайти и прихватить что-нибудь приглянувшееся. Иногда некие маргинальные личности оставались в кухнях ночевать, пока кто-нибудь из соседей-мужчин, выйдя покурить, не выдворял их с треском на улицу. Вызывать милицию по такому пустяковому поводу считалось неприличным, да и телефонов ни у кого в доме не было. Женщины старались ночью в коридорах не появляться и детей не выпускать.
***
Надо сказать, что места в общих кухнях распределялись довольно беспорядочно. Никакой системы в этом не наблюдалось. Так, наша семья, Митрофановы, Морозовы, Кузьмины и тётя Настя пользовались дальней кухней, а все остальные – ближней, в конце коридора. Поэтому я и не очень знакома была с соседями, пользовавшимися ближней кухней, так как у них не было детей подходящего мне возраста. Никому из соседей и в голову не пришло бы, например, быстро подогреть ужин не на «своей» кухне и не на «своей» плите (плиты, по две на каждой кухне, и даже конфорки тоже были распределены между хозяйками). Порядок соблюдался строго, потому что в противном случае можно было и на скандал нарваться.
Вообще скандалы между соседями – обычное явление в большинстве коммуналок. Такие дружные соседи, как в фильме «Покровские ворота» мне представляется, бывают только в кино. Воспитание, образование, уровень культуры бывает настолько разным, хотя иногда и одинаково склочным, что долгий мир между соседями, вынужденными каждый день сталкиваться на кухнях и в других местах общего пользования, вряд ли возможен, в принципе.
Некоторые соседи дружили между собой. Мы были дружны с семьёй Морозовых, более-менее ладили с тётей Полей и дядей Мишей, тётей Наташей и дядей Шурой. С тётей Настей у нас был, скорее, нейтралитет. Характер у неё был довольно скандальный, и она постоянно ссорилась с сёстрами Морозовыми по любому поводу. Интеллигентные сёстры вызывали у тёти Насти, работавшей кондуктором в трамвае, ничем не обоснованную, почти классовую ненависть. Хотя представители рабочего класса – тётя Наташа с дядей Шурой, тётя Поля с дядей Мишей, – тоже особо свойских чувств к тёте Насте не испытывали. Моя мама старалась держаться с соседями ровно, в скандалы не вмешивалась, сплетнями не занималась, всегда готова была одолжить денег в долг, хотя сами мы жили совсем не богато.
Комната
Наша комната была большой, около 25 «квадратов», с двумя окнами по одной стене. Пройти в неё можно было через импровизированную «прихожую» – слева вешалка для верхней одежды, столик-шкаф для посуды и буфет, справа – фанерная перегородка, отделявшая «спальню» от остального помещения. До потолка перегородка не доходила и служила, по сути, импровизированной ширмой. С внешней стороны была оклеена тёмными обоями с выцветшим рисунком, а с внутренней не была даже покрашена. В «спальне» стояли две железные кровати, между ними – маленькая тумбочка с лампой-ночником. Спереди «спальня» была отгорожена ситцевой занавеской. Чтобы придать «спальне» хотя бы видимость уюта, а заодно прикрыть большую выбоину в штукатурке, на стену был повешен как бы «ковёр» – байковое одеяло, на которое масляной краской был нанесён какой-то геометрический узор.
Из мебели в комнате были диван с круглыми откидными валиками, высокой спинкой и полочкой с зеркалом наверху, у окон 201ё0033 два небольших креслица на колёсиках, ещё дореволюционных, переживших не один переезд, туалетный столик с зеркалом. Массивный «министерский» письменный стол под зелёным сукном, с тумбами, располагался в простенке между окон. По правой от входа стене стояло старое пианино, о котором я ещё скажу, и платяной двустворчатый шкаф платяном шкаф – ровесник кресел, со скрипучими дверками. Шкаф был развёрнут к стене немного боком, его задняя стенка замыкала «спальню».
Если вы подумаете, что мебель в нашей квартире была сплошь антикварной, то глубоко ошибётесь. Может быть, отреставрированной она и представляла бы интерес для какого-нибудь музея быта простых людей, но реставрировать её нам и в голову не приходило. Мебель как мебель, без выкрутасов и узоров, старая, сильно потёртая, шкаф изрядно подпорчен жучком, а из кресел выпирают пружины и колючий конский волос, которым они набиты.
Середину комнаты занимал круглый обеденный стол, покрытый скатертью, и четыре венских стула.
Пожалуй, главным украшением нашего жилья было пианино с бронзовыми подсвечниками на передней стенке. Пианино когда-то было покрыто чёрным лаком, но со временем он местами выцвел, а кое-где облупился, так что вид у инструмента был далеко не парадным. К тому же войну пианино переживало в пустой неотапливаемой квартире, и его «сердце», бронзовая дека, в нескольких местах треснула. Не его вина была, что вместо красивого благородного звучания струны издавали глуховатые, а то и слегка фальшивые ноты.
На этом пианино я, как и подружка Маша, училась играть. После неудачной попытки поступить в музыкальную школу (мама хотела, чтобы я училась по классу фортепиано, а меня из-за слабых рук брали только в скрипичный класс) родители нашли приходящую учительницу музыки, с которой я и прозанималась два года, на большее моего терпения не хватило. Маша училась музыке гораздо дольше. У них в комнате стоял большой рояль. Грех было не играть на таком! А под роялем мы любили играть в куклы.
Была в нашей комнате ещё одна приметная вещь – старинные круглые часы с боем, висевшие на стене над письменным столом. Часы давно уже не ходили и не отбивали время, ключ от их завода потерялся, чинить их никто не брался, потому что нужных деталей было уже не достать. Но сами по себе часы были красивыми: в деревянном корпусе, с блестящим бронзовым циферблатом с чёрными римскими цифрами. Доживи эти часы до времён, когда в моду стало входить ретро, возможно, нашлись бы мастера, способные вернуть их к жизни, но… что имеем, не храним, а потерявши, плачем. Так случилось и с часами: в новой квартире им места не нашлось. Жаль. Отец и мама вспоминали, что «голос» у часов был глубоким и мягким.
Стены нашей комнаты на 2/3 высоты были выкрашены масляной краской салатного цвета, выше побелены извёсткой. Извёсткой был покрыт и потолок. Дощатый пол покрашен красно-коричневой краской – почти единственного цвета, имевшегося в продаже.
Освещалась комната лампочкой без абажура, свисавшей с середины потолка на витом проводе. Была ещё настольная лампа на письменным столе, под плоским, белым стеклянным колпаком, при свете которой я делала уроки.
Подоконники были заняты комнатными цветами. Окна завешивались тюлевыми занавесками, а понизу – белыми «шторками»-фартучками, призванными закрывать внутренний вид квартиры от посторонних глаз в вечернее время.
***
Пишу и задаю сама себе вопрос: почему тогда я никогда и никого не спрашивала о происхождении нашей мебели. Судя по её виду и степени изношенности, ей уже тогда было немало лет. Откуда её привезли, кому служила она до того, как попала в нашу комнату, для меня осталось неведомым, а жаль. Мебель тоже может много рассказать о своих хозяевах и прожитых годах, но, увы, теперь и спрашивать об этом некого. Вся обстановка воспринималась как данность, нечто необходимое и неизбежное.
Почему я так подробно описываю наш быт? Мне кажется, с уходом моего и более старшего поколений молодым даже представить себе будет трудно, как жили люди в те далёкие годы…