«Питер Блад, бакалавр медицины, закурил трубку и склонился над горшками с геранью, которая цвела на подоконнике его комнаты, выходившей окнами на улицу Уотер Лэйн в городке Бриджуотер.
Блад не заметил, что из окна на противоположной стороне улицы за ним с укором следят чьи-то строгие глаза. Его внимание было поглощено уходом за цветами и отвлекалось лишь бесконечным людским потоком, заполнившим всю узенькую улочку. Людской поток вот уж второй раз с нынешнего утра струился по улицам городка на поле перед замком, где незадолго до этого Фергюсон, капеллан герцога, произнёс проповедь, в которой было больше призывов к мятежу, нежели к богу.»
Так начинается самая, пожалуй, известная и великая приключенческая книга об Эпохе Паруса. «Капитан Блад», «Питер Блад» стали именами нарицательными при описании смелых морских корсаров Англии, не всегда разборчивых в средствах, часто не дружащих с законом, но готовых пойти на любой риск ради денег, и для того, чтобы досадить испанцам.
А были ли такие корсары или пираты в реальности? Давайте разбираться.
Большинство литературоведов сходятся на том, что Саббатини взял за основу биографию известного английского пирата, а позже капера и губернатора Ямайки Генри Моргана. Чаще всего основывают они это на описании рейда на Маракайбо. Действительно, описание Саббатини в точности повторяет приключения Моргана.
Вспомним кульминацию: «На борту испанского галеона затрубили тревогу, и началась паника. Испанцы, не успев продрать от сна глаза, бегали, суетились, кричали. Они пытались было поднять якорь, но от этой попытки, предпринятой с отчаяния, пришлось отказаться, поскольку времени на это все равно не хватило бы. Испанцы полагали, что пираты пойдут на абордаж, и в ожидании нападения схватились за оружие. Странное поведение нападающих ошеломило экипаж «Энкарнасиона», потому что оно не походило на обычную тактику корсаров. Еще более поразил их вид голого верзилы Волверстона, который, размахивая поднятым над головой огромным пылающим факелом, носился по палубе своего суденышка. Испанцы слишком поздно догадались о том, что Волверстон поджигал фитили у бочек с горючим. Один из испанских офицеров, обезумев от паники, приказал послать на шлюп абордажную группу.
Но и этот приказ запоздал. Волверстон, убедившись, что шестеро его молодцев блестяще выполнили данные им указания и уже спрыгнули за борт, подбежал к ближайшему открытому люку, бросил в трюм пылающий факел, а затем нырнул в воду, где его подобрал баркас с «Арабеллы». Но еще до того, как подобрали Волверстона, шлюп стал похож на гигантский костер, откуда силой взрывов выбрасывались и летели на «Энкарнасион» пылающие куски горючих материалов. Длинные языки пламени лизали борт галеона, отбрасывая назад немногих испанских смельчаков, которые хотя и поздно, но все же пытались оттолкнуть шлюп».
Тем не менее, за литературную основу романа Саббатини взял мемуары корабельного врача «Повествование о великих страданиях и удивительных приключениях Генри Питмена, хирурга покойного герцога Монмута». Питмен был врачом, ухаживал за раненными участниками восстания Монмута, приговорен к смертной казни судьей Джеффрисом, позже смертную казнь заменили продажей на Барбадос. Там его друзья устроили побег, но на этом сходство заканчивается – Питмен не присоединился к ним, и после амнистии вернулся в Англию, где и написал историю своих похождений.
Очень много черт Блад почерпнул из облика и действий французских корсаров. Например, знаменитый бой «Арабеллы» с испанскими галеонами «Милагроса» и «Гидальго», за который Саббатини так доставалось от критиков, есть ни что иное, как краткий пересказ одного из отчетов величайшего французского корсара Жана Бара.
Вспомним: «И тут как раз носовые пушки «Арабеллы» дали залп по «Милагросе». На этот раз ядра превратили ее бушприт в обломки, и, теряя управление, она уклонилась влево. Дон Мигель грубо выругался. Едва лишь корабль испанского адмирала резким поворотом руля был возвращен на свой прежний курс, в бой вновь вступили передние пушки «Милагросы». Но прицел был взят слишком высоко: одно из ядер пролетело сквозь ванты «Арабеллы», оцарапав ее грот-мачту, а второе ядро упало в воду. Когда дым от выстрелов рассеялся, выяснилось, что английский корабль, идя тем же курсом, который, по мнению лорда Джулиана, должен был привести его в западню, находился уже почти между двумя испанскими кораблями. Лорд Джулиан замер, Арабелла Бишоп ухватилась за поручни и задышала часто-часто. Перед ней промелькнули злая физиономия дона Мигеля и ухмыляющиеся лица канониров, стоявших у пушек. Наконец «Арабелла» полностью оказалась между испанскими кораблями. Дон Мигель прокричал что-то трубачу, который, забравшись на ют, стоял подле адмирала. Трубач поднес к губам серебряный горн, чтобы дать сигнал стрелять из бортовых пушек. Но едва он успел поднести к губам трубу, как адмирал схватил его за руку. Только сейчас он сообразил, что слишком долго медлил и что капитан Блад воспользовался этой медлительностью. Попытка стрелять в «Арабеллу» привела бы к тому, что «Милагроса» и «Гидальго» обстреливали бы друг друга. Дон Мигель приказал рулевым резко повернуть корабль влево, чтобы занять более удобную позицию. Но и это приказание запоздало. «Арабелла», проходя между испанскими кораблями, как будто взорвалась: из всех ее тридцати шести бортовых пушек одновременно раздался залп в упор по корпусам «Милагросы» и «Гидальго». Корабль дона Мигеля вздрогнул от носа до кормы и от киля до верхушки грот-мачты. Оглушенная и потерявшая равновесие Арабелла Бишоп упала бы, если бы не его светлость, оказавший пассивную, но реальную помощь. Лорд Джулиан успел вцепиться в поручни, а девушка ухватилась за его плечи и благодаря этому держалась на ногах. Палуба покрылась клубами едкого дыма, от которого все на испанском корабле начали задыхаться и кашлять. На палубу доносились со шкафута крики отчаяния, крепкая испанская ругань и стоны раненых. Покачиваясь на волнах, «Милагроса» медленно двигалась вперед; в ее борту зияли огромные дыры, фок-мачта была разбита, а в натянутой над палубой сетке чернели обломки рей. Нос корабля был изуродован: одно из ядер разорвалось внутри огромной носовой каюты, превратив ее в щепы».
Это явно взято из описания приемов Жана Бара. Существует даже такая байка:
«Во время приема в Версале, в присутствии многих придворных, король спросил Жан Бара, ему удастся как раз каждый вырываться из блокированного Дюнкерка .
- Ну, это очень просто, - отвечал белокурый неграмотный гигант. - Вот, смотрите, - и он проломился через толпу придворных, бесцеремонно их растолкав.»
Но если бы только Жан Бар! Безрезультатная погоня полковника Бишопа за Бладом очень напоминает английскую погоню за Форбэном в Средиземном море, а так же действия адмирала Уоджера против Жана-Батиста Дю Касса в Вест-Индии в 1708 году, и неудачную погоню адмирала Бейкера за Жаком Кассаром в 1712-м. Сравните сами: «Только что пришедший к Барбадосу Бейкер, узнав об атаке Картахены, пошёл на перехват корсара, но Кассар уже вел корабли к английской колонии Антигуа. Там приключилась самая дурацкая ситуация из возможных. 24 июня 1712 года вице-адмирал Уолкер увёл семь кораблей антигуанской эскадры на блокаду Кассара, который, по слухам, находился на Мартинике. К этому времени корсары уже грабили Картахену, ну а 20 июля Кассар появился у стен британской колонии Антигуа. После часовой бомбардировки губернатор Дуглас согласился на переговоры, итогом которых стала передача 1200 рабов и четырёх торговых судов англичан». Ничего не напоминает?
Очень часто ругали Саббатини за идеализацию корсаров, мол, против регулярных солдат такие горе-воины не продержались бы и минуты. И опять-таки – вот описание, взятое из отчета Жана Бара при описании боя 29 июня 1694 года у Текселя: «Я перед абордажем, чтобы взбодрить своих товарищей пообещал, тому, кто принесет штандарт адмирала с голландского «Принс де Фриз» 10 пистолей, а тому, кто срубит и принесет кормовой флаг голландского флагмана - 6 пистолей.
За дело взялся матрос по прозвищу Провансалец. Он перепрыгнул на верхнюю палубу противника, в полете тесаком убил одного из голландских матросов, и начала карабкаться на фок-мачту, чтобы сорвать голландский адмиральский штандарт. Матросы «Принса де Фриза» открыли по нему жаркий огонь из пистолей и ружей, однако Провансалец упрямо лез по вантам вверх, не обращая внимания на свистящие мимо пули. Ему удалось сорвать флаг, но тут же одна из пуль отстрелила ему палец, а вторая прошла на вылет в бедро. Провансалец обмотал раненную ногу адмиральским штандартом, спустился вниз, и ринулся к кормовому флагу, по пути пристрелив из пистоля голландского лейтенанта и разрубив тесаком голову голландскому солдату. Увидев, что голландцы заряжают картечницу, он ничком рухнул на палубу, и пули просвистели мимо, немного повредив его прическу. Провансалец поднялся, сорвал кормовой флаг, достав последний пистоль, выстрелил в голову голландскому матросу, и как кошка перепрыгнул по вантам на свой корабль.
Я был восхищен, и тут же отсчитал храбрецу 16 пистолей, и подарил ему свою саблю в знак уважения к отваге и доблести Провансальца».
Особняком стоит рассказ об атаке Картахены 1697 года – там Саббатини под видом французского капитана Ривароля вывел Жана Бернара Луи Дежана, барона де Пуанти, который, мягко говоря, был полной противоположностью персонажу книги. Именно Пуанти принадлежит главная заслуга взятия Картахены, корсары, приглашенные Дю Кассом (650 человек на 7 кораблях – «Серф-Волан» (40 пушек и фальконетов), «Серпантье», «Грасиезе», «Пемброкк», «Мютине», «Жерзье» и «Англуа», которые имели от 8 до 24 легких пушек) отличились только в грабеже и разбое. Кстати, в реальной истории эти разбойники были перехвачены англичанами и повешены на Барбадосе.
Здесь автор покривил душой, поскольку рисуя портрет мифического «благородного пирата», он не мог написать хорошо о Ривароле, в результате чаще всего Пуанти помнят, как человека, который ограбил корсаров при дележе добычи в Картахене, которые, как все уверенны, сыграли главную роль в захвате крепости. С оплатой услуг «джентльменов удачи» Саббатини тоже все перепутал - на самом деле Пуанти скрупулезно выполнил все условия договора, а вот губернатор Дю Касс действительно выплатил каперам меньшую сумму, нежели полагалось.
А кого же Блад напоминал по внешности? Уж явно не толстого увальня Моргана! Вспомним: «Внешность Блада заслуживала внимания: он был высок, худощав и смугл, как цыган. Из-под черных бровей смотрели спокойные, но пронизывающие глаза, удивительно синие для такого смуглого лица».
А теперь сравним с двумя описаниями. Вот принц Конти пишет о Жане Баре в 1695 году, когда последний перевозил его в Данию: «Он имел изящное выражение лица, небольшую щетину на загорелом, обветренном лице, светлые волосы и на удивление выразительные большие голубые глаза».
А вот как современники описывали Клода Форбэна: «Хрупко сложен, цыганская внешность, насмешливый и чуть высокомерный взгляд. Изящный в манерах, но очень гибкий, жилистый».
Так что, выбирайте на вкус.
Кстати, есть в «Капитане Бладе» и реальные персонажи. Например, тот же Дю Касс, или Ибервилль, последний в реальности в 1697 году действовал в совсем другой части Америки, у берегов Гудзонова Залива. 4 сентября 1697 года его 40-пушечный «Пеликан» схватился с тремя английскими кораблями (всего 124 пушки), самый большой из них уничтожил, а еще один захватил в качестве приза.
Таким образом, Саббатини, сам фанат Века Паруса, взял немного от Питмена, немного от Моргана, взял бесшабашность Форбэна, честность и удачливость Кассара, приправил это удалью Жана Бара, решительностью Дюгэ-Труэна, изворотливостью Дю Касса, и получился персонаж на века, которым зачитывается уже не одно поколение читателей. И действовал писатель вполне в той парадигме, которую сам и озвучил: «Исторический романист должен изучить избранный период с такой тщательностью, чтобы чувствовать себя в нем, как дома. Но если он знает писательское ремесло, то не станет загромождать рассказ приобретенными знаниями, а лишь наполнит и осветит ими повествование».
