Татьянин день сегодня. Татьян знакомых и близких - у-у-у-у-у сколько, вспоминать-перебирать не то что пальцев - времени и терпения не хватит. Поэтому, всем сразу - пусть им будет в жизни тепло и хорошо!
А еще день рожденья Высоцкого сегодня. В молодости, когда его слава гремела и звенела, я была к нему равнодушна. Пластинки и записи тогда доставались по великому блату, а искать блат ради блата мне что тогда, что сейчас не представлялось возможным. Я, конечно, им пользовалась и пользуюсь, если он как-то сам собой образовался без каких-либо поползновений с моей стороны, а вот заводить специально и поддерживать такие отношения не научилась. Так что хороших его песен тогда слышно почти не было - в общаге крутились на магнитофонах блатные песенки, которые выли и рычали пацаны, терзая гитары "под Высоцкого" про черный пистолет, черный воронок, Клавку, гимнастику и "ой, Вань, гляди". Я, деревня, никакой романтики дворовой шпаны не понимала и всеобщих восторгов не разделяла. Когда страна ахала и вздыхала у голубого экрана, восхищаясь Жегловым, я умудрилась проворонить первый показ этого фильма. Мою вопиющую отсталость искупила возможность прочесть книгу, после чего я неосторожно выразила свое мнение: Высоцкий на роль Жеглова "не канал", по книжке он совсем не так выглядел, да и помоложе был гораздо. Начальник службы, состоявшей из нас двоих, сказал, что я ничего не понимаю ни в искусстве, ни в колбасных обрезках, что я зеленая, как три рубля, и меня на фоне зеленого забора не увидишь. А у меня и сейчас остались претензии к режиссеру по поводу финала фильма, ну да не об этом речь...
Мне тогда нравилось совсем немногое - песни из фильма "Бегство мистера Мак-Кинли", который я не видела, а гибкую серую пластинку просто выдрала из журнала "Кругозор", нравилась песня с маленькой виниловой пластиночки "Ну вот исчезла дрожь в руках", нравилась до холодка по хребту и пупырышков на руках.
А летом приятель наших инструкторов привез на аэродром старый-престарый магнитофон, кажется "Днепр". Это был такой сундук, вернее чемодан, еще начала шестидесятых - обтянутый грязно-голубым дерматином со здоровенными защелками на крышке, с пожелтевшими зубьями-клавишами и парой бобин размером с тарелку. Записи и магнитофон явно были ровесниками - ранние блатные и шуточные песенки Высоцкого. Пленка была уже пересохшей, часто рвалась, и Васька, кантовавшийся тогда в техниках связи перед тем, как уйти в авиатехники, все время клеил обрывки скотчем. Мы уволокли этого зверя в машину - будку колесной радиостанции, таскавшую за собой клетчатый вагончик СКП (стартового командного пункта), где Васька взгромоздил его на стол, воткнул в розетку и клацнул белой клавишей. Чемодан захрипел, засипел, зашипел, зашуршал, а потом завыл. Непонятно было, кто хрипит больше - исполнитель или ящик. Но слова и мелодии были вполне различимы. Планеристы агрегат полюбили, особенно летчики - он их развлекал на руководстве полетами. Я тихо недолюбливала - эта тяжелая сволочь имела обыкновение периодически грохаться на пол при перевозках. Васька в конце дня никогда не снимал его со стола и так и ехал с горы на стоянку по ухабам и кочкам. И вот утром "разворачиваешь связь" - крутишь лебедку, поднимая антенну, бегом тащишь-цепляешь тросы растяжек, втыкаешь разъем питания, открываешь дверь будки - а там этот красавец тебе узкий проход к аппаратуре полностью перегораживает и зубами-клавишами щерится. Сколько раз падал и ведь играл, хоть бы хны. Многое играл - в далеком созвездии тау-кита, дом хрустальный, лукоморье, песенку про нечисть, про Джеймса Бонда, про зоосад, про аборигенов, съевших Кука - эту песню особенно любили летчики - было гораздо смешнее видеть, как они над ней хохочут, чем вслушиваться в слова. А мы с Васькой песню про дикого вепря без конца крутили и ржали над ней.
После смерти Высоцкого взмыла новая волна идолопоклоннического ажиотажа, который меня всегда настораживал своей истеричностью и категоричностью. Я очень многое и многих узнавала гораздо позднее, чем все, когда уже стихали страсти и можно было спокойно составить собственное мнение - мое-не мое, нравится-не нравится, несмотря на то, что говорится из всех углов и утюгов. Прошел по экранам фильм о доблестном рыцаре Айвенго, у меня появились кассеты и пластинки с многими его незнакомыми песнями и я слушала, слушала и слушала этот хриплый рык, выпевающий слова, которые в кровь резали души. И именно с этих строк он стал для меня Поэтом, а не кумиром толпы, восторгающейся шансоном.
А как актер он покорил меня ролью Дона Гуана в "Маленьких трагедиях".
Думаю, надо пересмотреть...
