– Да. Хорошо, – сказал в телефонную трубку директор шахматного клуба, Эдуард Михайлович Мендельсон, сидя у себя в кабинете за широким письменным столом. Внезапно он насторожился.
– Что, что? Господь с тобою! Не, не, и речи быть не может!
В это мгновение дверь в его кабинет приоткрылась, и в щель просунулась чья-то голова. Мендельсон сделал приглашающий жест. Вошел молодой человек.
– Как ты сказал? Порядочные парни? – Мендельсон захохотал в трубку. – Уфф! Уморил!
Он вел свой разговор насмешливым басистым голосом и его темное, точно у араба, лицо с большим крючковатым носом и сизыми, навыкате, глазами, лучилось тонким юмором.
– А ты слыхал, как эти твои «порядочные парни» сорвали в Одесском драмтеатре спектакль? А? Нет? Ну, так послушай.
Он дал знак посетителю присесть на стул у стены. Молодой человек неторопливо сел и положил руки на колени. У него было приятное, открытое лицо и гладкие русые волосы. Одет он был в светлую тенниску с широким воротом и в темно-синие, отутюженные шорты. Ясные задумчивые глаза светились умом и спокойствием.
– Приехали, значит, эти твои «порядочные парни» на турнир и поселились в гостинице, – продолжал директор разговор по телефону. – А теперь ответь мне на такой вопрос: вот что бы ты стал делать на их месте, приехав на турнир? Анализировал бы партии противника? Еще разок проштудировал бы домашние заготовки? Просто расслабился бы перед игрой? То есть ты хочешь сказать, что поступил бы, как всякий здравомыслящий шахматист… а эти придуренные шашисты… эти нехорошие люди…. они набрали вина и стали бухать! Не, ты прикинь, это какими же надо быть остолопами! Завтра у них соревнование – а они набрали гамулы и керяют!
Ну вот, керяли они, керяли – и, наконец, улеглись спать. И был там среди них один такой шашист по фамилии Егоров. И этому ша-шис-ту Егорову вдруг захотелось прогуляться… Не, ты прокручиваешь ситуацию? Гостиница… два часа ночи… все спят… А Егоров, как он потом объяснял на совете, вышел на прогулку…
Мендельсон перевел взгляд на молодого человека. Тот сидел, опустив голову, и задумчиво рассматривал ногти на руках.
– Ну, так вот, бредет он, значит, по коридору и вдруг видит – в одном из номеров открыта дверь, на столе стоит выпивка, а на кровати спит женщина. Причем, голая! А? Да. Абсолютно! В чем мать родила! Ну, что бы ты стал делать на его месте? Конечно! Ведь ты же нормальный человек… а этот Егоров ввалился в номер и закрыл за собой дверь. А теперь слушай, что дальше было…
Мендельсон усмехнулся, заерзал в кресле, устраиваясь поудобней и, на языке жестов и мимики дал понять молодому человеку, что скоро он окончит разговор и будет целиком к его услугам. Молодой человек приподнял ладони, как кошка лапки и, с вежливой улыбкой склонил голову набок в знак того, что он никуда не спешит.
– Вот ты, молодой здоровый мужчина во цвете лет, заходишь в номер и видишь на столе выпивку, а на кровати – женщину, – продолжал Эдуард Михайлович, интригующе понижая голос. – Причем уже раздетую… А? Да, красивую! Лет где-то, наверное, девятнадцати или двадцати. Фигура – круче, чем у Софи Лорен. Да нету, нету, я тебе говорю, рядом ни жены, ни тещи. Куда подевались? Неважно. На Марс улетели… Что? Трудно представить? А ты попробуй, напрягись. Ну, как бы ты отыграл в такой ситуации?
Мендельсон припал ухом к трубке, выслушивая ответ. На его лице появилась понимающая улыбочка. Он воскликнул:
– Ну, ко-неч-но! Ведь ты же нормальный человек! А этот дебил Егоров… Этот шашист недоделанный… Он уселся за стол и начал бухать.
Директор зашелся коротким довольным смешком.
– Ну вот, бухал он, бухал – вдруг видит, дева оклемалась. Она глядит, за столом сидит какой-то незнакомый мужик и глушит водяру. А, видимо, мужик – это было как раз то, чего ей на тот момент не хватало. Она – к нему. Не, ты анализируешь позицию? Ночь… Ты сидишь в чужом номере, уже изрядно поддатый, вдали от родимой жены и любимой тещи, и вдруг к тебе в объятия лезет молодая красивая бабенция… Причем, уже раздетая… Ну, как бы сыграл в такой позиции? Ну, конечно! Ведь ты же нормальный шахматист! А этот прибабацанный дебил Егоров… Этот шашист… Да! Он продолжает бухать! Не, ты прикидываешь, каким это надо быть остолопом?
Мендельсон, с лукавым блеском в глазах, поскреб пальцем большой выпуклый лоб.
– Короче, дева видит, что этот лопух на нее – ноль эмоций, она садится рядом с ним и тоже начинает керять… И вот сидят они, керяют… Вдруг дверь распахивается и вваливается её парень. Как потом выяснилось, тоже шашист, но только из другой команды. И вот вообрази себе этот пассаж: ты входишь в номер и видишь, что твоя краля, абсолютно голая, глушит водяру с каким-то незнакомым типом. А? Что бы ты сделал?
Набил бы морду типу? Расквасил бы рожу ей? Обоим? Тоже неплохой вариант… А этот ша-шист… Да, он садится за стол и начинает керять вместе с ними!
Директор весело хохотнул в трубку.
– Ну? каковы красавцы, а? Ночь… Рядом голая дева… А они – бухают.
И вот пили они, пили, и допились до того, что начали спорить на политические темы и на этой почве перессорились.
А теперь скажи мне, как бы мы с тобой поступили в этой ситуации? Набили бы рожи друг другу? А потом расцеловались и, в знак примирения, дербалызнули еще? Понятно! Ведь мы же с тобой — шахматисты! А эти чокнутые шашисты взяли – и набили морду деве!
Здесь директор приподнял ладонь, сигнализируя посетителю, что уже закругляется, а молодой человек, в ответ, вновь приподнял лапки, и приятно улыбнулся.
– Не, ты понял, какими это надо быть остолопами! – продолжал Мендельсон. – Мало того, что они до нее пальцем не дотронулись, так они ей, к тому же еще, и рожу набили! И вот, прикинь, приходит эта девица на следующий день в театр – а она, как потом выяснилось, была актрисой и должна была играть в спектакле роль юной невинной графини, – так вот, приходит она, значит, с разукрашенной, как новогодняя елка, рожей на спектакль, а под глазом у нее – во-от такенный фингал. Дирекция – в панике. Что делать? Запудрить морду? Невозможно. Попробовали очки надеть – не помогает, надо маску надевать. А заменить некем. Короче, скандал! Спектакль пришлось отменить. Публика негодует, требует вернуть деньги. А ты мне говоришь: «Порядочные парни!» Шашисты! Хе-хе-хе!
Мендельсон, вывернувшись в кресле каким-то замысловатым кренделем, прижал плечом к уху трубку и закурил.
– Не, не! – снова воскликнул он, сделав несколько глубоких затяжек. – И речи быть не может! Даже и не проси. Чтобы эти поганые шашисты разлагали моих парней? Да никогда в жизни! Только через мой труп!
Ну, все, салют, старина. А то у меня тут люди.
Эдуард Михайлович повернулся к посетителю.
– Так я вас слушаю? – сказал он, разгоняя ладонью дым.
– Разрешите представиться, – с любезной улыбкой протянул руку молодой человек. – Егоров. Из шашечного клуба «Авангард». Дирекция уполномочила меня провести с вами переговоры по поводу проведения совместного шахматно-шашечного турнира.