Севка Гительсон не любил мацу. Когда наступала Пасхальная неделя, папа привозил домой картонную коробку из-под люстры. В коробке, завернутая, как правило, в газету «Правда», лежала пища евреев, которых Моисей сорок лет водил по пустыне.
Папа ломал выгнутые тонкие прямоугольники, аккуратно опускал кусочки в дымящийся куриный бульон, ждал, когда они немного размокнут, но ещё чуть-чуть будут хрустеть, и с наслаждением ел. Мама заливала мацу яйцом и поджаривала на большой чугунной сковороде.
Много позже он узнал, что маца, которую ели родители, была не кошерной – готовилась в русской печи не по правилам. К тому же, в городе не было раввина, который должен был прочитать над ней молитву.
Когда восстановили синагогу, и в магазине при ней стали продавать «правильную», кошерную мацу из Израиля, Всеволод Яковлевич понял, насколько вкусной была та, «неправильная» маца из его детства.
Севка терпеливо ждал, что пройдут семь дней, и он снова сможет жевать любимый нарезной батон за 15 копеек. В Пасхальную неделю полагалось не есть квасное, и родители не покупали хлеб.
Ещё он стеснялся, когда (как правило, через неделю, накануне православной Пасхи), мальчишки во дворе спрашивали:
– Сень, у тебя мама уже яйца покрасила?
– Сев, а пасху у тебя с изюмом делают?
Он отмалчивался или просто два-три дня не выходил во двор, где вовсю играли «крашенками».
В школе, в первый день православной Пасхальной недели, он старался на переменах незаметно стоять в стороне, делая вид, что внимательно что-то изучает.
В середине семидесятых годов прошлого века, в СССР, на всех парах летевшем в пропасть коммунизма, Пасха была неофициальным праздником, который радостно отмечали православные, включая партийных начальников.
Был такой пасхальный анекдот тех времен.
Идет Брежнев по Кремлю, навстречу ему Андропов.
– Христос воскрес! – бодро говорит он Генеральному Секретарю шепотом, округляя глаза
– Спасибо! – с улыбкой отвечает Леонид Ильич.
Идет дальше, навстречу Пельше, тоже шепчет:
– Христос воскрес!
– Знаю, мне уже докладывали! – кивает Генсек.
Севка внимательно рассматривал карту СССР, висевшую около кабинета пения, на которой жирной красной линией была обозначена стройка века БАМ (Байкало-Амурская магистраль).
Причина такого размещения ему была неведома, но Миха Лягин выдвинул версию, согласно которой «душа поет, когда видишь великую стройку социализма».
Великая стройка была, по тем временам, самым дорогостоящим проектом, который потом оказался ненужным.
К тому же, в процессе великого строительства, так пострадала природа, что для восстановления потребовались десятилетия.
Зато песни про БАМ звучали по всей стране, гордо и звонко.
На уроке пения Севку всегда сажали за первую парту вместе с Андрюхой Петровым, или Петриком, как его называли одноклассники. Инна Андреевна хотела, чтобы потенциальные возмутители спокойствия были в зоне действия ее указки. Надо сказать, что указку она меняла довольно часто…
В окно вовсю светило апрельское солнце, Севка щурился от его лучей и думал о подарке. Через два дня его день рождения и, может быть, как сказал папа, ему подарят настольный хоккей.
Севка увидел такой у Вадьки Стукова и заболел этой игрой. Специально приходил к нему в гости, по-соседски, то с банкой варенья, то с пирожком, а однажды даже с шоколадкой, которую гордо принесла с работы мама и положила на видное место. Все это – чтобы поиграть, погонять туда-сюда, покрутить тонкие стальные прутья, спрятанные внутрь металлической коробки, с тонкими вырезами наверху, где было, как настоящее, хоккейное поле, с воротами и зонами для каждого игрока. Фигурки хоккеистов были двух цветов. Вставленные в пазы специальных креплений, соединяющихся со стальными прутьями, они оживали – крутились, перемещались вперед-назад по своим игровым зонам, пытаясь зацепить крючками-клюшками толстенькую пластмассовую шайбу.
Вадька иногда устраивал турниры, но Севка ни разу не смог выиграть – не хватало тренировки. Игра была дорогая, аж восемь рублей! Вот и ждал он, дождаться не мог, свой день рождения.
Андрюха что-то усердно рисовал на листочке в клетку, для вида кивая головой, хотя рассказ Инны Андреевны о симфонической сказке Прокофьева «Петя и волк» вряд ли мог его заинтересовать.
– Андрюх, че там у тебя? – Севка попытался отодвинуть руку, которой тот прикрывал рисунок.
– Тихо ты! – шикнул на него Петрик, – праздничную картинку рисую.– Первомайскую? – понятливо осведомился он.
– Ты, чо, дурак?! – прошипел Андрюха, – Пасха же сегодня!Петрик убрал руку и Севка увидел Христа распятого на кресте.
– Так Пасха, вроде, когда он воскрес!
– Да! Но надо, чтобы все помнили, что сначала его распяли!
– Кто «все»?
– Люди! Я на перемене его в коридоре повешу – Петрик улыбнулся, сунул руку в карман и протянул другу «крашенку»:
– Христос воскрес!
Севка покраснел. Он знал, конечно, что после этих слов надо в ответ тоже давать пасхальное яйцо и троекратно целоваться.
«Крашенки» у него не было, поэтому он просто ткнулся носом в щеку Петрика. Тот выпучил глаза и оттолкнул Севку.
– Так, Петров! – Инна Андреевна подняла брови – какой инструмент исполняет партию волка?
– Вал….вар…, – напрягся Андрюха, отыскивая в подсознании услышанное краем уха слово.
– Варона! – заржал с задней парты второгодник Вадик Рехалов.
– Валторна, – по буквам выговорила Инна Андреевна и презрительно поджала губы.
После пения была математика. Лев Ипполитович Кляйнерт, старейший учитель школы, фронтовик, держал в классе железную дисциплину. Несмотря на возраст, он мог взять за шиворот ученика, который мешал вести урок, и вынести в коридор. При этом, всегда справедливо ставил оценки и не ругал за мелкие шалости.
В середине урока в класс уверенной походкой старослужащего вошла завуч Агния Павловна и, сурово окинув взглядом, дружно вставших учеников, грозно сказала:
– Выходите в коридор!
Выстроив всех в линейку у кабинета пения, Агния Павловна, указав дрожащим пальцем на прикрепленный к стене рисунок Петрика, гневно выкрикнула:
– Кто?!
– Я! – сказал Андрюха и сделал шаг вперед.
– То есть, – взвизгнула завуч, – ты хочешь сказать, что это ждёт строителей БАМа?!
Дело в том, что Петрик прикрепил кнопкой рисунок к деревянному каркасу на котором была карта СССР с жирной красной линией, обозначающей стройку века.
– Нет! – растерялся несостоявшийся диссидент, – я… это… праздник же.., чтобы помнили…
– Чта-а-а-а! – взвилась Аглая – какой праздник?!
– Пасха! – раздались нестройные голоса будущих строителей коммунизма.
– Пасха?! – у нее перехватило дыхание, а лицо пошло красными пятнами.
– Христос воскрес! – Севка протянул завучу «крашенку».
Аглая Павловна вытаращила глаза, потом как-то сдулась, скукожилась и, выдохнув протяжно:
– Ну, Г-и-т-е-л-ь-с-о-н, если уж и ты.., – махнула рукой и пошла строевым шагом по школьному коридору в сторону учительской.
Автор: Дмитрий Бирман
Об авторе
Писатель, общественный деятель, создатель Международного литературного фестиваля имени М. Горького, автор литературного агентства Флобериум.
Его проза — это точные наблюдения, ирония и тёплое, очень человеческое отношение к героям.
Если вы хотите издать свою книгу, то присылайте свою рукопись на литературную экспертизу в наше агентство, подробности: https://flauberium.ru/agency/