Для начала стоит отметить, что эти два автора работали в разных периодах развития классицизма. Когда Державин только родился (1743), Ломоносовым была уже написана ода на взятие Хотина и переложены многие псалмы. В 45-ом он уже профессор и заседает в Петербургской Академии Наук. В этом плане Ломоносов на пару с Тредиаковским и Сумароковым выковывал законы русской письменности, в частности всю силлабо-тонику, которой мы пользуемся и поныне.
Державин уже вырос, как говорится, «на всём готовом», однако, не в укор ему, новаторство его, конечно, бесспорно.
По большей части это и есть главное отличие. Ломоносовские оды более архаичны, монументальны, на «художественные украшения» не очень богаты, чего не скажешь об одах Державина.
Второе, что хочется отметить, это, конечно, идеология классицизма, которой в одинаковой степени пропитаны эти оды. Первенство разума, «всё по полочкам», «по порядку», монархия = абсолютное добро, «вперёд — империя: вширь, вверх, вглубь», возврат к античности (в плане образности и литературных образцов), чёткое деление на «хорошо» и «плохо» и так далее. В этой образной чёткости, порядке, тяге к античности и любви к отечеству Ломоносов и Державин равны.
Ломоносовский Хотин монументален, в нём есть эпическое начало. В принципе этим 4-стопным ямбом можно было бы написать ещё не одну сотню страниц и сделать из этого настоящий русский эпос. Но всё-таки это формат оды. 28 десятистиший (структура ababccdeed) в 4-стопном ямбе — нигде размер не отступил, всё чётко. Ударения, конечно, многие съехали, но, увы, — издержки «чёткости» классицизма: златО, сбросИли, гадОв, зОрю и т.д. Кстати, структура античной оды здесь проглядывается с трудом, нету этого самоуничижения рассказчика, что, мол я не достоин вещать о таких великих событиях. Вообще фигура рассказчика здесь не так видна, в отличие от Державина. Ломоносов прячется за текстом, он более объективен и, на мой взгляд, не пытается заигрывать с героями своих од. Анна (Иоанновна) у него не перетягивает на себя внимание, она существует в его эпической конструкции текста. И вообще, куда ей столько внимания, приехала деревенская баба из Польши Россией править, — думаю, Ломоносов это понимал. Античный пласт здесь невелик, появляется Феб, Фивы, Афины, Пиндар, как отец этих замечательных гимнов, империя наша ширится за Дамаск, Каир, Алеппо, Крит и вплоть до Евфрата! Вот это я понимаю размах!
На восшествие Елизаветы — здесь уже ярко видна фигура Елизаветы. Ярок и мифологический пласт, даже, вернее сказать, что он исторический. Ближе к концу оды ретроспективно описываются наши русские великие самодержцы: Святослав, Владимир, Мономах, Дмитрий Донской, «Тезоименны дед и внук» — Иван 2 и Иван 4, Алексей, последний — Пётр. Ломоносов связывает наши победы разных эпох, таким образом, рождается образ величия власти, её преемственности и единения. Елизавета, по сути, приравнивается здесь к каждому из списка, ведь Елизавета дочь Петра. В этой монументальности, историчности и эпичности, на мой взгляд, и раскрывается мастерство и талант Ломоносова, как поэта.
Не знаю, насколько Карамзин был искренен в своих одах. О чём он действительно думал, когда писал свою Фелицу, тем более, что он потом всё-таки стал личным секретарём Екатерины, но пускай это останется на его совести. Такой великий ум, как Радищев, одобрительно отзывался о Фелице и Державину полностью поверил. Тем не менее, опустим всё человеческое, с художественной точки зрения произведение гениальное! Новаторство Державина в том, что он не использует здесь античный миф, он заменяет его нашим русским! И даже таким, совершенно фольклорным, сказочным, который, наверное, и придумала сама Екатерина. И сама география этого мифа — налёт татарщины, а это сразу ниточка к русско-турецким войнам, к монголо-татарам, к персам — прекрасно. 26 десятистиший, структура, как в Хотине Ломоносова, тоже 4-стопный ямб, женская рифма чередуется с мужской.
Помимо очень необычной фольклорной мифологизации, в Фелице есть и другая интересная находка — фигура рассказчика становится как бы одним из героев этой оды. Целых 6 десятистиший Державин перечисляет, какой он (его лирический герой) плохой, ленивый, похотливый, глупый, недостойный и т.д. — портрет типичного буржуа. Помимо этого, Державин пошёл ещё дальше, и не побоялся оживить героиню своей оды, придать ей черты характера и лёгкие полутона. Эти заигрывания, как приём, конечно хороши, но что-то меня от них отталкивает на человеческом уровне. В этих заигрываниях проглядывается анакреонтическая традиция — третья находка Фелицы.
Похоже именно в эпоху классицизма, в самый расцвет этих светских буржуа поэты массово обратились к Анакреонту. Традиция воспевания «глупых мелочей», пирушек, простых удовольствий, любовных утех, эдакое Эпикурейство — это всё от Анакреонта. Возможно, его феномен даже как-то повлиял на развитие дендизма или на европейские эротические романы. Державин чётко перенял эту традицию. Сам по себе анакреонтизм не нов, им бредили во все времена, начиная с Рима. Но вот соединить эту традицию непринуждённости и лёгкости с высокопарностью оды — это гениально. И здесь уже видны все бреши классицизма. Уже полистилевая структура, жанровое единство разваливается. Державин, благо, прожил долго, на нём классицизм и закончился.
Он, как большой поэт, тщательно работает со структурами и размерами своих текстов. Замечательный трёхсложник — Снегирь. Судя по всему, дольник на 4-стопном дактиле. 4 шестистишия (структура: ababcc), в конце каждого катрена с кольцевой рифмой необычное белое двустишие. Но больше всего в плане формы меня поразило стихотворение «Осень во время осады Очакова». 2 катрена, написанные белым 4-стопным ямбом чередуются с 4-мя катренами таких же ямбов, но перекрёстно срифмованных, вот такое действительно редко встретишь! При чём только в белых катренах проступает мифологический пласт! Как Державин здесь работает с мифом — Эол живой, Борей живой — образ холодов, наступающей зимы. Марс — Потёмкин — полководец в этом походе. Древнее царство Митридата, то есть Колхида, привязка к географии. «Росски Ахиллесы» — это наши бравые солдаты-герои. Очень интересно смотрится хорей под Анакреонта в «На рождение порфирородного отрока». Опять же, сочетание лёгкости с торжественностью. Стихотворение читается, как считалочка, или кабацкая песня, хотя Державин здесь рассуждает о высоких вещах, в частности он говорит о божественном происхождении младенца Александра, о том, что он — будущее, он изменит Россию. Державин возлагает на него надежды. Прозрел. Интересно, что образ зимы, которая сменяется весной возникает не случайно. Александр родился 23 декабря — день зимнего солнцестояния, после которого день начинает расти, а значит начинает приближаться солнце и тепло, ещё и год такой красивый — 1777.
#Державин #Ломоносов #ТоржественныеОды #Классицизм