Трагическая история защитника «Спартака» и сборной России Андрея Иванова, которого погубил алкоголь, от обозревателя «СЭ» Александра Кружкова.
Андрей Иванов
Родился 6 апреля 1967 года в Москве.
Защитник.
Выступал за «Спартак» (1988-1989, 1990-1994, 1995), СКА Хабаровск (1987), «Гурию» (1990), «Динамо» (1994), ЦСКА (1996), «Тироль» (1996-1997), «Гройтер Фюрт» Германия (1997-1998), «Нику» (2000).
Чемпион СССР (1989). Чемпион России (1992, 1993). Обладатель Кубка СССР (1991/92).
За сборные СССР, СНГ и России провел 15 матчей. Участник чемпионата Европы-1992.
Скончался 19 мая 2009 года.
Щеголь
Он был абсолютно не похож на человека, которого в 23 года закодировали. Наоборот, в «Спартаке» начала 1990-х слыл главным щеголем. Интеллигентный, ироничный, утонченный. На юного Егора Титова, которого Иванов частенько подвозил на своих «Жигулях» из Тарасовки до метро, внешний вид старшего товарища производил большое впечатление.
— У Андрея был самый лучший в «Спартаке» парфюм, — рассказывал мне как-то Титов. — Одевался всегда с иголочки, костюмы заказывал в Милане, носил бабочку. Пижончик.
Иванов обожал театр, особенно Ленком, не пропускал там ни одной премьеры. А легендарную «Поминальную молитву» смотрел раз пять. Был на короткой ноге с Евгением Леоновым и Александром Абдуловым. Годы спустя вспоминал, как после спектаклей большой компанией отправлялись в «Метрополь»: «Леонов — мужик тихий, скромный, спокойный. Абдулов — полная противоположность. Агрессивный, заводной, постоянно тянуло на подвиги. Энергия из него так и перла. Кстати, за «Спартак» болел. А Леонов — за московское «Динамо».
Как и друг юности Игорь Шалимов, уехавший в «Фоджу», а затем перешедший в «Интер», Иванов мечтал о серии А. Даже освоил итальянский, вечерами на базе почитывал La Gazzetta dello Sport.
Он и лучший матч за сборную провел как раз против Италии — в 1991-м, на турнире в Швеции. Вышел в середине первого тайма вместо травмированного Дмитрия Галямина и наглухо закрыл звездного Джанлуку Виалли. Когда прозвучал финальный свисток, обычно скупой на похвалу Анатолий Бышовец, главный тренер сборной СССР, произнес: «Сегодня все увидели, как надо играть с Виалли...»
Дальше был чемпионат Европы. Иванова включили в заявку, но на поле отвели всего семь минут — в стартовом матче с немцами заменил Шалимова. Зато Павел Садырин, возглавивший сборную после Евро, спартаковцу доверял. В 1993-м тот отыграл за нее без замен 10 матчей, оказавшись в итоге среди подписантов печально известного «Письма четырнадцати».
Больше в сборную его не вызывали. Ни Садырин, ни Романцев.
Романцев
Олег Иванович вообще о своем защитнике был, как выяснилось, невысокого мнения. В недавно опубликованных мемуарах посвятил Андрею куцый абзац. Отметил, что класса тому не хватало. И припечатал напоследок: «Бывают футболисты для чемпионства. А бывают такие, чтобы команда просто существовала...»
Если б Иванов прочитал эти строчки, думаю, не обиделся бы. Привык, что многие над ним посмеивались. Особенно на первых порах. Долговязый, под два метра, худющий, нескладный... Но на тренировках пахал как зверь и вырос в добротного игрока. Со «Спартаком» трижды брал золотые медали, в общей сложности провел за клуб почти полторы сотни матчей. Черт возьми, не так уж и мало! К лету 1994-го, потеряв место в «старте», перебрался в «Динамо» — и сразу отвоевал место в основе. В ЦСКА, куда перебрался через полтора года, тоже на лавке не сидел. Да и за границей поиграл — в «Тироле», а потом во второй бундеслиге, в команде «Гройтер Фюрт».
В редких интервью, едва заходила речь о расставании с родным клубом, Андрей ни разу не попрекнул Романцева. Только благодарил — за то, что в конце 1990-го позволил вернуться в «Спартак». Иначе карьера закончилась бы, толком не начавшись.
В юности-то гульбанил так, что даже бывалые спартаковские ветераны поражались. После очередного загула терпение Романцева лопнуло.
Сам Андрей описывал эту историю так: «Как-то осенью в Тарасовке подозвал Олег Иванович — давай, говорит, на выход. Пока автобус не уехал, садись в него, довезет до дома. Чтобы больше я тебя не видел. Ну я прямо в автобус ящик пива и приволок. Купил в магазинчике рядом с базой. Матвеич, водитель, братуха был для всех, стоял, ждал, пока я этот ящик пер... Сослали меня в «Гурию». Там было очень много вина, просто фонтаном, — что и губило приезжих футболистов. Не знаю, как местные держались. На сборах огромную канистру выставляли на балкон, и садили через трубочку. Когда грузинские клубы вышли из чемпионата СССР, я возвратился в Москву. При «Спартаке» тогда организовали коммерческую команду. Полгода катались по колхозам».
Там Иванов сдружился с Николаем Писаревым, который в «Разговоре по пятницам» в красках расписал, что представлял собой коммерческий «Спартак»:
— Помимо Иванова и меня играли за ту команду Прудников, Сочнов, Суслопаров, Колядко, Бокий, Кужлев, Митин. Черчесов пару раз привлекался, когда в чемпионате наступал перерыв. Функции главного тренера и менеджера, который договаривался с принимающей стороной, возложили на Валентина Покровского. Мы объехали почти всю Украину. Везде был аншлаг. Еще бы — «Спартак» приехал! Правда, народ мечтал увидеть звезд, а у нас... И вот каждый раз картина. На стадионе выходим из автобуса, последним — Прудников. Вокруг толпа. Чей-то голос: «А где Родионов?!» Прудников вздыхает: «В сборную вызвали...» — «А Шалимов, Мостовой?!» — «В молодежной...» — «Ну а Федя Черенков где?!» — «Травма...»
— Могли и поколотить.
— Запросто. К тому же ребята после череды банкетов не всегда были свежими, особенно под конец турне, и некоторые команды нас прилично возили. То ли в Николаеве, то ли в Кривом Роге была история. Отыграли, заходит в раздевалку бледный Покровский: «Братцы, сгустились тучи. Болельщики недовольны, дескать, «Спартак"-то не настоящий. Кажется, хотят ********** [избить]. Поэтому нас выведут через другую трибуну, туда и автобус подгонят». Спрашиваю: «Валентин Иванович, бабки-то взяли?» Он хлопает себя по карману: «На базе!» — «Тогда валим». Чувствовали себя как Остап Бендер, который с Паниковским, Балагановым и Козлевичем на «Антилопе» шли впереди колонны автопробега.
— Гуся-то, как Паниковский, никто не пытался украсть?
— Вот этого не было. Зато в какой-то станице после матча привезли в хату, перестроенную под ресторан. Поворачиваюсь — с улицы окно облеплено со всех сторон. Людям же интересно на «Спартак» посмотреть. А на сцене маленький оркестр наигрывает заунывную мелодию. Чуть ли из фильма «Афоня».
— «Милый чё»?
— Вот-вот. Андрюша Иванов, Царствие Небесное, кричит: «Девчонки, ламбаду можете?» Она только-только пошла. А «девчонки» еще те — прямо один в один из «Афони». Пошептались, объявляют: «Для гостей из Москвы звучит бразильская песня «Ламбада». И ка-а-ак бахнули на трех инструментах!
Встреча
В тех поездках Иванов периодически срывался в загул, но Романцев все-таки дал ему последний шанс.
— Вдруг звонок из первой команды: «Возвращайся...» Приехал я в Тарасовку, начал тренироваться. Один. Месяца два бегал по кругу, а Романцев ко мне присматривался. Потом к составу подпустил. Но с условием, что закодируюсь. Поехал к наркологу — и десять лет в рот ни капли не брал. Настолько хорошо себя чувствовал! Женился, родился сын, Ванька. Самое счастливое время...
Все это Иванов рассказывал мне и Юре Голышаку в сентябре 2008-го. Увидев Андрея, мы содрогнулись. Былой красавец и франт превратился то ли в Робинзона, то ли в Бена Ганна. Будто не в Москве живет, а на необитаемом острове. В космах, с бородищей, давно не стриженными ногтями. Без передних зубов, выбитых в драке.
Мы всматривались и не верили глазам. Разве можно так опуститься? Вспоминали, как в 90-е Иванов щеголял в бабочке.
— Было дело, — подтвердил Андрей. — Я и смокинг носил, и костюмы итальянские.
Закруглил неожиданно:
— Ну и **** толку?
Помолчав секунду, плюнул на паркет:
— Тьфу на эти костюмы! Не в них счастье.
В чем оно — уточнять не стали.
Его квартира на окраине Москвы странным образом сохранила остатки роскоши дня вчерашнего. Стильная перепланировка, дорогая мебель, джакузи. Правда, в ванной, совмещенной с туалетом, от смрада я чуть не задохнулся. Выскочил пулей. В комнате присел рядом с Юрой на прожженный диван.
Иванов развалился в кресле — в бутсах на босу ногу. Вытащил из кармана мятую пачку «Явы», пододвинул стеклянную банку, в которой плавали окурки, шелуха от семечек и еще бог знает что. Открыл чекушку, плеснул в мутный стакан. Хлопнул без закуски. С наслаждением закурил.
Наши имена он забыл моментально. Голышака весь вечер называл Дядя. Меня — Умный парень. Мы с трудом сдерживали смех.
Я спросил:
— Какой день в жизни вам особенно хотелось бы изменить?
— О, какой вопрос! — на секунду просветлел Андрей. — Умный ты парень! Тот день, когда я забухал. Даже не помню, когда это произошло. Кажется, лет пять назад. Запой начался от скуки. Пока ты в футболе — всегда с людьми, в коллективе. А потом все исчезает. И пустота. Никаких стимулов.
В ответ я процитировал Сергея Довлатова: «Мотор у меня хороший. Жаль, тормозов нет. Останавливаюсь обычно в кювете...»
— Вот это точно! — кивнул Иванов. — Тормозов у меня нету!
— Зачем вы бороду отпустили? — поинтересовался Голышак.
— Лень мне бриться, Дядя.
«Дядя» насупился и перевел разговор на другую тему:
— Медали от «Спартака» у вас остались?
— Да вон, на лампе висят. Снимай, Дядя, примеривай на себя. Тут и за чемпионат, и за Кубок Содружества. У меня из дома много чего вынесли. Вещи, технику... Попадались нехорошие люди. Но эти побрякушки им без надобности, — и он тряхнул гривой в сторону медалей.
Смерть
Мы заметили на стене фотографию — свадебную. Андрей, обнимающий жену Наташу в белом платье, смотрелся потрясающе. Яркая пара. Когда-то этот снимок печатали в газетах — и все радовались за парня из «Спартака». Светившегося счастьем.
Он рассказал, что Наталья давно подала на развод. Ее Андрей ни в чем не винил:
— Она за меня боролась. Долго. Но последние пару лет бросила это дело. Наверное, устала...
Мобильный телефон жены он продиктовал на память. На следующий день Наталья звонку не удивилась. Говорить поначалу отказывалась. Но потом — прорвало:
— И я, и его младший брат, и мама пытались вытащить Андрея из этой трясины. Дважды клали в больницу на «просушку» — бесполезно. Домой возвращается и по новой. Единственный выход — «зашить». Но о врачах он и слышать ничего не хочет. А принудительно «зашить» невозможно. Андрей действительно лет десять не притрагивался к алкоголю — после того, как в 1990-м Романцев отправил к наркологу. Развязал в Германии, где играл за «Гройтер Фюрт». На банкете по случаю завершения сезона то ли уговорил кто-то пригубить, то ли специально налил. И понеслось... Вскоре с футболом закончил, пару месяцев работал в Москомспорте. Но ушел. Сказал, сидеть в кабинете — не для него. Да и зарплата копеечная. Устроился охранником. Сначала в магазин, затем в школу. Оттуда уволили три года назад. За пьянство. В какой-то момент я подала на развод — дальше с ним жить было невыносимо.
Ее голос дрогнул. На мгновение умолкла, потом продолжила:
— Конечно, я очень хочу помочь Андрею. Но как — уже не знаю. Ясно одно — его нужно спасать. То, что сейчас с ним творится, — путь в могилу...
Наталья была права. Через девять месяцев Иванов умер. В той самой квартире, во сне, от запущенной пневмонии, которую даже не пытался лечить. Ему было 42.
Когда годы спустя в интервью с Писаревым вспомнили старого приятеля, Николай вздохнул:
— К сожалению, в трудный период рядом с Андреем не оказалось близкого человека, который посвятил бы часть жизни тому, чтобы вылечить его от алкоголизма. Это ведь болезнь, она не выбирает, может поразить и интеллигента, и работягу. А Высоцкий, Даль, Шукшин, Бурков? Выдающиеся артисты, умнейшие люди — но не могли побороть тягу к спиртному...
