- Бесстыжая. Приперлась сама к мужику одинокому - бери меня, мол, вот она я. А говорят люди, мужик ейный живой, тока она от него сама ушла. И Бога не боятся такие, греховодники. А сама - прям цыганка, черная, уголь пережженный.
Аленка стола позади тетки Катерины, и, спрятавшись за ее толстой спиной смотрела на пряники. Матвей-лавочник, видать только их привез из города, они лежали в красивой коробке под прозрачной маслянистой бумагой, и, казалось, что их мятно-сладкий дух наполнил всю лавку, кружил голову, лишая воли. Еще бы немного и Аленка не удержалась, схватила пряник, не дожидаясь своей очереди и впилась бы зубами в мягкий пахучий бочок. И мятная сахарная глазурь хрустнула бы, и свежая сладость залила бы ее рот, заставив замереть от наслаждения. Но Катерина двинула задом, как лошадь в которую вцепился овод, сделала шаг назад, сдвинув Аленку в сторону, и стало видно, что тетка там рассматривает. Матвей развернул перед ней сказочно красивый шелк - нежно-голубой, как сегодняшнее небо, переливающийся на солнце серебристыми нитями, а легкий такой, что, наверное даже небольшой сквознячок может сорвать его с прилавка, поднять в небо, и потом никто не найдет его - как будто он там и был. И лишь тоненькая вязь из темно-синих незабудок, окруженная серебрянной мережкой по краям ткани разрушала морок, давая понять, что это все-таки шелк - не небо. По другую сторону очереди около тетки стояла Любка - мелкая, как Жучка - соседская собачка, с такой же кудлатой головой, как у псины, и с ее куделей вечно спадала плохо стиранная косынка. Из расшитой маками кофты выпирала вперед мощная грудь, а неожиданную мощь коротких ног подчеркивала узковатая юбка. Любка часто кивала головой, вторя Катерининым словам, вздыхала, норовя погладить заскорузлой ладошкой шелк, но боялась, цепляла заусенцами ткань и дрожала редкими ресницами, дышала часто, как та же Жучка.
- Да ну, Катерин, какая цыганка. Она с Хопра, чига*. Вроде казачка, а акает, да лапти носит. Хоть в дому, а носит, лапотница. Гордячка.
Катерина всплеснула руками, кивнула Матвею, который уже отмотал шелка с версту, зашипела гусыней
- Пссссс. Какая гордость, сама явилась. И осталась с мужиком незнакомым, да при дитях. Чига она и есть чига, с печкой на всю избу. Куда там - казааачка. Чучело!
Любка вдруг дернула своей кудлатой головой и даже подпрыгнула, стараясь заглянуть за здоровенное Катеринино плечо, и разглядела Аленку. Пырскнула глазами, прижала палец к синеватым губам, ляпнула ими дрябло, вроде вареник в миску швырнула, тоже шипанула
- Тссс. Алешкина Аленка здесь. Позади тебя стоит, уши развесила.
Катарина обернулась, ее толстое лицо-сковорода расплылось в елейной гримасе, она тоненько залебезила, как медом полила
- Деточка, миленькая! Ты чего в магазинчик пришла, папка послал? Так ты иди вперед, мы тебя пропустим, а то нам долго еще. Пряничек хочешь?
Аленка надулась, отрицательно помахала головой, но тетка все равно не унялась, схватила с прилавка здорового петушка на палочке в клейкой бумажке и сунула ей в карман.
- Ты папку -то спроси, готов мой шифонерчик? Уж месяц жду, чтой-то он задержался. А, деточка? Спросишь?
Аленка сердито кивнула, положила в авоську буханку хлеба, масло в коричневой бумажке, подождала пока Матвей отвесит в банку густой, стоящей колом сметаны, потом посчитала оставшиеся монетки, разжала вспотевшую ладошку.
- А на это пряников. Да ломаных не клади.
Потом ухватила толстый пакет, на дне которого болтались несколько пряников, вытащила из кармана петушка, бросила его на прилавок.
- Не надо нам. Мы и сами купим, да батя мне сахару не дает, больше меду все. До свиданья.
Она выскочила из лавки, вздохнула с облегчением, втянув полные легкие свежего аромата близкого августовского вечера, завернула за угол, и, метнув взглядом по сторонам выхватила пряник и со скрипом впилась в его долгожданную сладость, прижмурившись так, что уже спокойные лучи не смогли пробраться сквозь ее сжатые веки, и день превратился в ночь.
София и Прокл действительно поселились у них. Не в самой избе, а в другой, той, что батя выстроил их баньки, присоединив к ней пару комнат - получилось здорово, второй дом. Раньше Аленка обожала там играть, в комнатах пахло елкой и мылом, всегда было тепло и чисто, а теплый бочок печки, почти всегда натопленной тоже пах приятно - дымком и березовым поленом. А вот теперь туда и войдешь, там новая хозяйка. София в дом к ним с отцом не лезла, ходила гордо подняв голову, но чуть приопустив глаза, что-то все время мыла и чистила, а вчера привела корову. У них с батяней кроме кур в жизни никого не было, папке все приносили готовое - платили за работу. А столяр и плотник он был замечательный, Аленка всегда с открытым ртом встречала его новый шедевр, вот и сейчас огромный Катеринин шифоньер торжественно отливал отполированными стенками, гордо светил большим зеркалом на двери, а в батяниной мастерской из-за него было похоже на царские покои. И у них все всегда было - и молоко, и творог, бабы не скупились за шкаф или расписанный красками сундук. А тут…корова…
София встретила ее во дворе, чуть придержала у колодца, сунула в руки белоснежный узелок.
- Ты с магазина? Вот бате и передашь, скажешь от тети Софьи гостинец. Не все ж вам покупное есть…
Аленка взяла сверток, молча обошла новую жилицу и побежала по тропке к крыльцу. И встала, как вкопанная - за калиткой стоял казак из сказки. Он был на коне, свободная рубаха, туго стянутая в талии пузырем хлопала на спине, чудная кучерявая шапка была сбита набок. Но, тряханув головой, чтобы отогнать наваждение Аленка поняла - никакая это не сказка. За калиткой гарцевал Прокл. А у старой березы, что напротив у колодца, прижавшись в стволу спиной стояла соседская Машка. Тонкая, как хворостина, с мохнатой рыжей косой, она хлопала длинными ресницами, точно, как Софиина корова, и лыбилась красным ртом. Она держала в руках ведро и от нее на весь двор пахло сиренью.
…
Батя развернул узелок, что дала София, хмыкнул, отломил краешек румяного каравая, бросил в рот. На всю кухню пахло свежим хлебом, да так вкусно, что Аленка тоже не удержалась, куснула краюшку. И когда отец смущенно пробурчал, что жилица сегодня собралась их позвать на чай, поморщилась, но кивнула.
чиги - казаки, селившиеся на Хопре. Отличались от остальных Донских казаков более простым бытом, драли лыко, плели лапти, акали, за что основное казачество их недолюбливало.