– Прикинь, значит, нарисовался этот женишок в калитке в восемь утра. Я выхожу с огорода: в старом халатике, в бигуди, руки в земле – упахалась. Он кривит рыло: чего, дескать, не при параде...
Ну, тут она лихо загибает. Все знают, что Лидка продирает глаза только к полудню и, ещё не проснувшись, на автомате тянет руку за пультом телевизора.
– А чего не оделась-то? – упрекаю я. – Знала ведь, что приедет.
Мне немножко обидно за жениха. Тут я, некоторым образом, заинтересованное лицо. Не без моего участия Лидкино объявление о знакомстве периодически появляется в известной газете.
– Счас, перед каждым... – топырит она перламутровую губку. - Ты меня чёрненькую полюби, а беленькую всякий полюбит.
Вот и поговори. Когда зеленоглазая фигуристая Лидка появилась в нашем посёлке, мужчины... как бы это выразиться. Взгляды у них мечтательно затуманились. А женщины, наоборот, посурОвели, подобрались, насторожились. Это как опытного диверсанта нежданно-негаданно забросили в глубокий надёжный тыл.
***
Лидке под сорок, а она до сих пор не заматерела по-женски, не раздобрела, не раздалась в мягкой уверенной бабьей полноте, как это случается при покойной замужней жизни.
Поджарая, по-девичьи тонкая, с возмутительной рюмочной талией, которая просматривается даже через халат. Халат у неё толстый зелёный полосатый, как арбуз. В нём она лениво и шикарно, словно кинодива на Каннской ковровой дорожке, дефилирует по посёлку среди лопухов, неприкаянных кур и коз. Подозреваю, в халате же и встречает гостей по переписке.
Когда-то Лидка отбывала срок в колонии и сейчас нигде не работает и непонятно, на что живёт. После выяснилось – на что: сдаёт свою московскую квартиру. Вот так, не пито – не едено, чистыми на руки 45 тысяч рэ. У нас мужики на пилораме, вкалывая от зари до зари, столько не получают. То есть, к неприятию Лидки женской частью посёлка по половому конкурентному признаку, прибавилась острая неприЯзнь расового характера.
При чём тут раса? Москвичи – особая раса, всем давно известно. Капризная, зацикленная на себе, любимых.
Вот, например: у нас как праздники – жди ураганных ветров и похолодания с дождями. И всем всё понятно: столица облака разгоняла. Уже до погоды барыня Москва добралась: мало ей, жирёхе – теперь подавай на праздники в единоличное разовое пользование синее небо и ясное солнышко. А что до Урала погоду перепортили – по фиг.
Что это, если не расизм чистой воды? Ну уж, зато когда Москва гниёт в холодных дождях или, обратно, задыхается от смога, или, к примеру, корячится в пятичасовых пробках – рыдают на всю страну. Зато всей России прямо бальзам на душу, майский день, именины сердца.
***
Откуда Лидка взялась в нашем посёлке? Здесь жила её тётка. Тётка уехала нянчиться с внуками, а присматривать за домом выписала сюда племянницу.
Стало быть, Лидка сидела... Да, Лидка сидела, и нечего строить похабные ухмылочки – за это и в нос зафитилить можно. За что, за что сидела... Никого не убивала, ясно вам? Хотя надо бы – одной гнидой на земле было бы меньше.
***
Лидка пришла ко мне в гости. Качает божественной атласной ножкой в страшном тёткином шлёпанце. Попивает кофе, с аппетитом хрустит коричными крендельками, слоёными брусочками, смуглыми коржиками, пудреными колечками – и незаметно опустошает мою сухарницу. Не жалко, насыпаю ещё с горкой: вчера набрала целый пакет в «кулинарии»... Лидка забрела туда со мной в своём арбузном халате. Навалилась упругой грудью, горячо и мокро дышала в ухо, приходила в ужас:
– Офигеть, как ты зашлаковываешь свой организм! Это же сплошная пальма и консерванты!
Она сидит на здоровом питании: клюёт орешки, изюм, пророщенную пшеницу, льняное семя. Зато за стенАми дома, если усадят за стол, наворачивает будь здоров, зашлаковывается по полной. Наваристый суп на первом (не слитом, холестериновом!) бульоне, макароны в ядовитом ярко-красном кетчупе, пельмени-убийцы...
Это как голодный курильщик у соседа грабастает полпачки сигарет, при этом объясняет: "Своих нету: бросил курить".
А и на здоровье – на Лидкиной поджарой фигуре переедание никак не отражается.
***
– И этого прогналА?! – горестно вопрошаю я, имея в виду жениха. – Ох, Лидка, Лидка.
– Не поверишь, еле отшила. Привязался, смола.
Лидка рассказывает, как – отшила. С фантазией. Увлекла гулять по посёлку, заглянули в аптеку. Подвела к окошку да как гаркнет на всю аптеку:
- А виагра, самая большая доза, у вас имеется?
А народу полно после рабочего дня. Жених, как ошпаренный, отскочил: "Ты чего?! Не могла ещё в рупор объявить?!".
А Лидка заливается: "Ах-ха-ха-ха!"
Смеётся она очень артистично: хватается за животик, переламывается в стебельковой талии, в восторге барабанит кулачком по коленке, запрокидывает и жмурит кошачье личико. Ах-ха-ха-ха! Такая она, Лидка.
У неё к женихам определённые запросы. Чтобы был не бедный: вместе путешествовать по миру. Чтобы с машиной: ездить по стране. Чтобы бездетный: не квохтал бы над детьми и внуками: ути-тюти – слушать противно. Чтобы руки росли, откуда надо: починил бы Лидкину инвалидную бытовую технику.
Чтобы не импотент, а как раз сильно наоборот, она натура страстная, жадная до этого дела. Чтобы не нудил и не мешал Лидке вести свободный образ жизни. И, наконец, чтобы по улице под ручку пройтись было не стыдно. Знаете, Лидке нравятся такие... МУскулистые, загорелые, натёртые маслом, в набедренных повязках... Как гладиаторы.
– В набедренной повязке ты его по посёлку поведёшь?- спрашиваю я.
Как-то очередной жених, наслушавшись Лидкиных теорий о семейной жизни, выскочил от неё среди ночи в исподнем. Вращал безумными глазами и вопил: "Да ты ведьма!" – с интонациями Юрия Яковлева из фильма "Иван Васильевич меняет профессию".
***
Когда приезжает гость, она стелет ему на кухне, а сама как бы в страхе запирается на ключ в горнице, чтобы он не посягнул на её сокровище. Если гость нравится, ставит условие:
– Постель - только через штамп в паспорте. Ну и что, что проверка на совместимость. Ну и что, что не девушка. Я не такая, жду трамвая, я так воспитана.
К нам на огонёк заглянула соседка Тая. Уговаривает строптивицу:
– Лидка, сейчас равноправие. Сексопатологи давно доказали, что в постели мужчины отдают энергию, а женщины ею питаются, потому и живут дольше. Бабам секс нужнее, чем мужикам!
– Тебе хорошо говорить, у тебя муж.
Лидка трепетно относится к чужим мужьям. Она считает, что всех более-менее годных мужиков ушлое бабьё давно разобрало. Болтаются холостыми одни неприкаянные, как это самое в проруби... Сплошь не кондиция: выбраковка, просрочка, залежалый товар с гнильцой. Потому женихов она встречает заранее взвинчено-раздражённо, если не сказать – враждебно.
***
Сначала соседки спасали от Лидки-саранчи свои обеды и своих мужей. А после и вовсе захлопнули перед её носом дверь, от греха подальше. Осталась одна я. Во-первых, мой муж её на дУх не переносит ("Опять к тебе эта приходила? Нашла подружку!"). Во-вторых, мы с ней по гороскопу ярко выраженные не земные знаки: Лидкин и мой огороды зарастают травой – в отличие от соседских расчерченных, прилизанных, расчёсанных грядок.
Артистка Лидка изображает в лицах, как соседки весь день сидят с биноклем у окошка. Если, не приведи Бог, проклюнется чахлая нелегальная травинка, они включают сирену и с тяпкой, лопатой и прочим грозным огородным орудием несутся ликвидировать вражеского лазутчика. В смысле, сорняка. Уничтожат, зачистят, смахнут пот – и снова на свой пост у окошка – бдеть. А-ха-ха-ха!
Лидка окидывает взглядом остатки пиршества, потягивается грациозной сытенькой кошечкой и отправляется к себе домой. В раковине остаётся груда грязной посуды, чашки и тарелки поблёскивают по краям Лидкиным губным перламутром.
Кран протекает, вода с нежным умиротворённым звоном капает из чашки в блюдце, из блюдца в тарелку, из тарелки в миску, из миски в кастрюлю. Как ксилофон: блим-бом-блюм-блюм! Напоминает сцену из фильма, любовное объяснение Пьера Безухова и Элен в её дворце. Помните: каскад каменных чаш, журчащие и капающие мелодичные фонтаны, музыкальная капель... Если закрыть глаза, вполне можно вообразить себя в японском зимнем саду.
Смех смехом, но я катастрофически не справляюсь с домашними делами. Впору заводить, как на востоке, младшую жену: я – для любви, вторая жена– на хозяйстве. Только так!
Смотрю в окошко на Лидку, которая пересекает двор в своём элегантно распахнутом до литого бедра халате... Пожалуй, нет: если попадётся младшая жена вроде Лидки, она завербует моего мужа в свои ряды, они восстанут и очень даже запросто свергнут меня из кровати. И на хозяйство мыть тарелки посадят меня.
***
Если о ней говорят: "Такая она, эта Лидка", то о Пронькине – "Ох уж этот Пронькин!"
Если Лидка – крыжовниковые глаза и душа нараспашку, то Пронькин – глаза-щёлочки, мужик скрытный, зловредный, сильно себе на уме. Про него ходят слухи, что после смерти жены, прежде чем переехать в наш посёлок, он оптом сдал государству всех детей.
Их, говорили, у него числом шесть: три раза по два близнеца (такая у его жены была уникальная родильная особенность организма). Всех пристроил соответственно возрасту: двоих в дом малютки, двоих в интернат, двоих в детдом.
Остряки говорили: жена померлА, не выдержав яда пронькинского характера. Пронькин белобрыс, не по-деревенски пузат, и когда, пыхтя, переваливается по улице, она ему кажется узкой. На попытку мужиков подтрунить над его женской вальяжной полнотой, тонким голосом кратко ответствовал: "Выведите глистов – тоже пополнеете". От него быстро отстали.
В первое время соседки его жалели. Звали на стряпню с пылу-с жару, на окрошку с первым огурцом, на свежий борщ. На вопрос хозяйки: "Вкусно?" – Пронькин, отодвигая тарелку, буркал что-то вроде: "С голодухи не такое сожрёшь". Может, он думал, что сказал смешное, шутил так неуклюже...
Пообедав, прямо за столом громко полоскал рот чаем или компотом и потом шумно глотал, так что однажды чья-то беременная то ли сноха, то ли золовка, зажимая рот, выскочила из-за стола...
Постепенно его приглашать перестали.
***
Пронькинский огород примыкает к Лидкиному. Первый конфликт между ними произошёл из-за сорняка.
Лидке пришло в голову украсить старую тёткину беседку вьюнком. Если хотите знать, она на казённой шконке спала и видела во сне такую тенистую беседку.
Неизвестно откуда она взяла семена, целых пять пакетиков, но вместо декоративного безобидного вьюна с крупными цветками её беседка плотно заросла дикой берёзкой: самой зловредной огородной заразой, которая ничем не травится.
У неё корни уходят на два метра в землю, она ковром опутывает – обвивает овощную ботву, глушит всё живое – а попробуй выдернуть – вовсе останешься без урожая.
Первым пострадал Пронькин, который содержал огород в идеальном порядке (и когда успевал?). Они тогда сильно повздорили, покричали через смородиновые кусты.
Пронькин требовал скинуться деньгАми на двоих и возвести высокий забор. На это Лидка хихикая отвечала, что пускай сосед возводит за свой счёт хоть китайскую кирпичную стЕну, да пошире, чтобы Лидке было где загорать на горячих кирпичах.
Дальше – больше. Глядя на домовитых соседок, которые держали курочек и завтракали тёпленькими свежеснесёнными яичками, Лидка тоже завела четырёх кур и петуха. Для чего петуха? А потому что Лидка на зоне мечтала о звонком горластом кукареку на рассвете. И потом, петушок курочек топтать будет - курочки почувствуют, что не бесхозные какие-нибудь. Им тоже нужна женская радость.
Куры быстро подохли от неведомой болезни, а петух выжил. Огненным взором косился на прохожих, с достоинством выступал жёлтыми кожаными сапожками в ограде и истово горланил, воплощая в явь Лидкины тюремные сны. Начинал в два часа ночи (по дальневосточному времени – утро) — там, на краю земли, где Лидка мотала срок. Потом, покемарив на насесте часок, – по сибирскому времени. Потом по уральскому – в общем, грамотно шпарил по всем часовым поясам.
Лидке чего: она перевернётся с боку на бок, почмокает губами – и дальше, как дитя, сладко дрыхнет до обеда. А Пронькину к семи на работу. Через те же смородиновые кусты он пообещал свернуть голову сладкоголосой птице. На что Лидка, ничуть не испугавшись, пообещала Пронькину самому отвинтить башку, нос, уши и ещё одну самую главную выдающуюся мужскую деталь. Хотя не похоже, чтобы у Пронькина эта деталь в наличии имелась. А-ха-ха-ха!
Сутяжник и склочник, Пронькин поступил не по-мужицки, не по-соседски, да вообще не по-человечески: подал на Лидку в суд за вьюнок и за петуха. Это для посёлка было в диковинку.
Суд он с треском проиграл. Судья сказала, что пронькинский забор – дело сугубо добровольное, соседское, и, по административному кодексу, это гражданину Пронькину надо брать у Лидки милостивое согласие на его возведение.
Насчёт петуха Лидке сделали внушение, но при этом заметили, что птица, она и есть птица: не может соблюдать закон о тишине с одиннадцати вечера до шести утра. Пронькину же и пришлось оплачивать судебные издержки и даже Лидкиного молоденького адвоката, которому Лидка всё заседание бессовестно строила глазки.
***
Впрочем, скоро сработал эффект бумеранга, и Лидка сама оказалась в пронькинской шкуре. У его старенького безгаражного автомобиля «форд» отказала сигнализация. Скупой Пронькин, вместо того, чтобы купить новую, на ночь приспособил прислонять к машине огромный гибкий лист железа. Снять его без ужасающего, стонущего скрежета и грохота на пол-улицы не получилось бы даже у самого опытного угонщика... Хотя, господи, откуда в посёлке взяться угонщику, да ещё на такую рухлядь?!
Теперь Лидка, лохматая, в накинутом на модельные плечи арбузном халате, каждое утро просыпалась ни свет ни заря. Чертыхаясь, выскакивала на тёмное влажное от росы крылечко - но лишь глотала пыль за хвостом удаляющегося наглого пронькинского фордика.
Однажды Лидка в очередной раз выбежала на шум и тарарам жестяной, цинковой"сигнализации" – ура: фордик ещё стоял за воротами. В три кошачьих прыжка преодолела расстояние до ограды, сгоряча ворвалась в пронькинский дом. Хозяина нигде не было видно. Лидка шагнула в горницу – и остолбенела.
В комнате пол был толсто устлан одеялами и пледами. Всё, что могло распахнуться – дверцы шкафов и тумбочек – были перетянуты бельевыми верёвками, розетки – в затычках, телевизор стоял на полу. Навстречу ей полз белобрысый мальчонка лет трёх, привязанный за толстую ножку чем-то вроде ремённой вожжИ.
Второй белобрысик – копия братца, тоже на поводке, задрав умытую розовую ножку, вдумчиво сосал на ней пальчик и смотрел на чужую тётю. В таком привязанном виде они не могли добраться до кухни, где на газу клокотала огромная выварка.
Лидка хватала ртом воздух. Она соображала, кого первым ринется искать: органы опеки, полицию, Астахова или Малахова. Как раз входил Пронькин с ворохом сухого детского белья. Тут она подскочила и от души влепила ему звонкую оплеуху – да с оттяжкой, да ещё, вот тебе, получай!
От тебе за мальчонок! От тебе за верёвки на детских ножках! От тебе за садистское отношение к детям, гад такой! А ну тебя бы так же?! На зоне за такое весь срок кукарекал бы звонче Лидкиного петуха.
Она отвязала мелких и, схватив в охапку, вихрем унеслась в свой дом. Что примечательно, Пронькин никак ей не препятствовал, а стоял в дверях с сухим бельём, как бы в раздумье низко опустив лобастую голову, на которой, после крепких Лидкиных затрещин, пламенели уши.
***
Ну, тыры-пыры, то да сё. Лидка с Пронькиным сели и всё обсудили.
Прочий белобрысый выводок, после разных формальностей, забирали вместе – из дома малютки так вовсе годовасиков. Одному-то Пронькину, чтобы с ними управиться, пришлось бы увольняться с работы – а жить на что? А так он: когда в выходные, когда после работы (вот скрытный человек – никто и не знал) – мотался на своём фордике по области: от дома малютки до интерната, от интерната до детдома.
Он потому и перебрался в наш посёлок, что отсюда ближе. Кормил малышей огородной зеленью, овощами, ягодами. Изредка по очереди привозил близняшек домой на ночь-другую.
***
Одним из обязательных формальных пунктов было заключение официального брака с гражданкой Ночёвкиной, то есть с Лидкой...
Лидка сменила сибаритский арбузный халат на майку и джинсы, шлёпанцы – на кроссовки – и гуляет по посёлку, облепленная колясками и слингами с малышнёй, как мадонна с младенцами, как мать-героиня.
В аптеке, куда они с Пронькиным регулярно ходят купить присыпок, пластырей от ссадин и детских кремов, Лидка подмигивает провизору и громко интересуется:
- Тест на беременность, с полосками, не завезли? Как кому? Муженьку моему! А-ха-ха-ха!
Пронькин не обижается, влюблённо смотрит на свою богиню. А Лидка нежно похлопывает Пронькина по пузу:
- На каком месяце, папаша: на седьмом? На восьмом? Кого ждём: мальчика? Девочку? А-ха-ха-ха!
Такая она неисправимая, Лидка. А недавно пришла в аптеку одна. Зыркнула крыжовниковым глазом, шёпотом, краснея и смущаясь, попросила полоски - для себя. Говорит, есть кое-какие подозрения...
Мои рассказы:
