Три жены имама
Продолжаем рассказ, начатый в статьях «Пленницы имама», «Дорога в неволю», «В серале Шамиля». Постепенно пленные княгини Анна Чавчавадзе и Варвара Орбелиани познакомились с тремя женами Шамиля. Княгини называли их Шуанет, Зайдет и Аминет (Шуайнат, Загидат и Аминат). Их имена были созвучны, но они очень отличались по возрасту, внешности и характеру. Старшой по возрасту была Шуанет. Княгини были наслышаны о ней и знали, что в девичестве супругу Шамиля звали Анной Ивановной Сухановой (или Лухановой). Она была армянкой по национальности, дочерью состоятельного купца из Моздока. Её вместе с большой семьей угнали в плен, в котором она провела шесть лет. Она рассказывала о своей судьбе: «Долго мы томились в неволе; но наконец родные мои были все освобождены ценою денежного выкупа и моей свободы. Шамиль не отпускал только меня; но я согласилась собою пожертвовать для родных». Так Анна стала Шуанет, супругой имама. Ее семья пыталась поддерживать с ней связь, хотя это было непросто.
Шуанет и Зайдет
Приведем колоритный рассказ её родственника о поездке в Чечню. До границы он нанял провожатыми так называемых «мирных» чеченцев, живших в российских владениях. Но они бросили его, едва завидев «немирных» одноплеменников, поскольку хорошо понимали, чем это для них может кончится. С опаской приблизившись к вооруженным до зубов горцам, родственник назвался братом Шуанет и попросил проводить его к жене имама. Его повезли опасными горными тропами через непроходимые леса и топи. Путешествие было долгим и выматывающим. Наконец, с огромными трудами его доставили в Ведено и усадили обедать вместе с мюридами имама. Опоясанные кинжалами мюриды хранили молчание, исподлобья поглядывая на гостя, который уже начал прощаться с жизнью. Затем его вызвали на разговор, он что-то пролепетал, глядя на мрачные лица сотрапезников. И вдруг все изменилась, свирепые мюриды заговорили с ним дружелюбно и приветливо.
Как оказалось, пока он сидел за обедом в кунацкой, в соседнее помещение привели Шуанет, чтобы она взглянула на гостя через отверстие в стене и сказала, узнает ли она своего брата. Шуанет не видела родственника много лет и воскликнула: «Вы с ума сошли, какой еще брат!» Но потом она усомнилась и попросила сделать так, чтобы гость заговорил. По звуку его голоса она наконец опознала родственника и подтвердила, что он ее брат, только не родной, а двоюродный. Если бы она его не узнала, его участь была бы печальной.
Но самым забавным было окончание поездки. Погостив у Шуанет, её брат собрался домой. Утром он выехал с проводниками из Ведено и к вечеру уже пересек российскую границу. Как оказалось, резиденция имама была не так уж далеко и к ней вела вполне проезжая дорога. Нетрудно догадаться, что первый раз брата Шуанет доставили сложным окольным путем, подозревая в нем лазутчика. Между прочим и пленниц-княгинь, судя по их долгому путешествию, везли дальней дорогой. Они даже заподозрили, что их лица закрывали не столько из религиозных соображений, сколько из опасения, что они запомнят маршрут.
По словам княгинь, Шуанет была высокой, полной женщиной с добрым лицом. Она подзабыла русский язык и поначала стеснялась говорить на нем, но вскоре вспомнила забытое и могла общаться с пленницами без переводчиков, что способствовало установлению доверительных отношений. Шуанет часто расспрашивала о европейском образе жизни, интересовалась модой, припоминала, что в Моздоке русские дамы носили такие-то шляпы и такие-то салопы, и интересовалась знать, какие носят сейчас: «Вот теперь там святки, - вздыхала жена имама, - все веселятся, ездят друг к другу с поздравлениями по случаю Нового года, наряжаются, а у нас здесь однообразие... Я помню церкви: в них можно лучше молиться, чем в наших мечетях или простых комнатах... Впрочем, Бог, везде один...».
Шуанет говорила княгиням, что Шамиль не принуждал ее к принятию ислама. Она добровольно переменила веру из любви к нему. Много позже, когда Шамиль сам превратился в пленника, его очень беспокоило, не вернется ли его жена в лоно христианства. Один из русских офицеров поинтересовался: «А что, если бы в самом деле она сделалась христианкою? Возьмете ли вы ее к себе, как жену?» - «Возьму», - быстро отвечал Шамиль. «А она пойдет ли тогда к вам своею охотою?» Шамиль задумался и как будто смутился. Но это продолжалось недолго. «Пойдет», - сказал он твердым голосом.» Шуанеат действительно была предана мужу. Она уверяла пленниц, что Шамиль, хоть и мусульманин, лучше любого христианина. Их дочь Сафият родилась как раз во время пребывания пленниц в Ведено.
Сначала пленные княгини полагали, что благожелательно настроенная к ним Шуанет является старшей женой. Действительно, она была старшей по возрасту в гареме. Но, как оказалось, на самом деле старшей женой считалась Зайдет, хотя она была моложе и появилась в гареме позже. Вероятно, так произошло, потому что Зайдет была дочерью шейха Джамалуддина Казикумухского, вероучителя и наставника Шамиля. Шейх пользовался большим влиянием в имамате, и брак с его дочерью был данью уважения ученика своему наставнику. Позже Шамиль выдал своих дочерей замуж за сыновей Джамалуддина, таким образом их родство стало тройным.
По наблюдения пленных княгинь, матримониальный союз с Зайдет являлся для Шамиля чем-то в роде династического брака. Зайдет не блистала красотой, имела рябое лицо, скверный характер и была чудовищно скупой. По мнению пленниц, Шуанет безропотно уступила ей положение старшей жены гарема не столько по своей доброте и незлобивости, сколько по тонкому расчету. Пока красавица армянка сидела сложа руки, рябая Зайдет носилась по дому, всклокоченная, с тяжелой связкой ключей и резкими криками поторапливала служанок. Она скорее выполняла роль экономки, чем супруги имама. Зайдет родила Шамилю дочку, красивую девочку, но с кривыми ногами, что, впрочем, не мешало ребенку с кошачьей ловкостью лазать по крышам и деревьям. Эта кривоногая девочка, как говорили княгини, была единственным существом на свете, которое любила Зайлет. По свидетельству зятя Шамиля, позже, в русском плену, врачи выправили ноги его племяннице, дочери Зайдет.
Зайдет мечтала подарить имаму сына. Однажды она отвела в сторону княгиню Анну и завела тайный разговор через служанку, пленную тушинку, которая немного знала грузинский язык: « Послушай! Я больная женщина; вот уже несколько лет, как страдаю после первых родов и едва-ли буду еще иметь детей, а от этого с каждым днем мое положение становится хуже; Шуанет совершенно завладела Шамилем... Что мне в том, что здесь отдают мне все почести, как старшей? Я чувствую, я вижу, что в сущности первенствует Шуанет... А как помочь горю? Есть одно средство; я уже тебе о нем сказала: Мне надо иметь еще детей...».
Зайдет попросила пленниц связаться с русским докторам и выписать лекарства, предназначенное якобы для княгинь. Так и было сделано. Пока Зайдет проходила курс лечения, положение пленных улучшилось, потому что все домашнее хозяйство было в ее руках. Обеденные порции увеличились, пленницам приносили фрукты. Однако это продолжалось недолго. Следует сказать о том, как кормили пленниц. Первый день, проведенный в жилище имама, приятно поразил их богатством угощений. Особенно удивили конфеты, которые можно было достать только в Тифлисе, да и там только в одной французской кондитерской. После полуголодного путешествия дети княгини Чавчавадзе Тамара и Саломея были в полном восторге и пустились в пляс.
Однако в дальнейшем подобного угощения не предлагалось. Зайдёт вела хозяйство очень расчетливо и пленников не баловала. Они так исхудали, что по завершению плена княгинь не узнали их близкие. Однажды в их комнату пришел Шамиль, чтобы проверить, как починили очаг. Случайно он задел кастрюлю, крышка слетела, и он увидел, что на обед варится всего несколько тощих луковиц. Щамиль сделал строгое внушение Зайдет, на некоторое время порции увеличились, а потом все вернулось на круги своя.
Третьей, самой младшей из жен, была Аминет, семнадцати или восемнадцатилетняя кистинка, (это чеченцы, проживающие в Грузии), похищенная еще ребенком. По описанию княгинь, «лицо ее отличалось белизною, нос был небольшой, тонкий, немножко вздернутый (retrousse), рот довольно-большой, но зубы ослепительно белые, а губы самого живого розового цвета; из всего этого составлялась весьма-привлекательная наружность, которую прекрасные, большие серые глаза озаряли выражением доброты и живой, пылкой души».
Будучи совсем юной, Аминет поначалу дичилась княгинь, зато быстро сошлась со своей сверстницей княжной Ниной Баратовой и даже подбивала ее на проказы, жертвой которых стал казначей имама Хаджио. Вообще-то он являлся одним из главных сподвижников имама, побывал и наибом и даже мудиром, надзиравшим за несколькими наибствами. Но в глазах княгинь он выглядел добродушным стариком с глуповатой улыбкой на толстой физиономии. Они сразу определили, что казначей пребывает под башмаком своей жены Илиты. Княжна Баратова «как-то узнала, что всякий добрый мюрид должен всего более избегать прикосновения к не чистой женщине, то есть к женщине христианке; если же с мюридом случится подобное несчастие, то, по закону, он должен семь раз совершить омовение после каждого такого осквернения. На этом основании (и, вероятно, по наущению Аминет) княжна заставляла почтенного казначея раз по двадцати в день совершать омовение: завидев его где бы то ни было, она подкрадывалась к старику и прикасалась к нему рукою. Старик смущался, плевал приходил в ярость, но все-таки отправлялся мыться. Кончилось тем, что он стал бояться княжны как огня, околицами обходил те места, откуда мог ожидать ее появления, озирался во все стороны и был в постоянном, очень забавном страхе».
Постепенно проказливая Аминет прониклась доверием к грузинским княгиням и поведала о своей судьбе. Она воспитывалась в доме Шамиля вместе с его сыновьями и особенно привязалась к Гази-Мухаммеду. Однако наследник имама вступил в брак с дочерью Даниял-бека, а юную Аминет выбрал в качестве младшей жены сам Шамиль. Она никак не могла забыть о Гази-Мухаммеде. По наблюдениям княгинь, лицо юной кистинки озарялось радостью, когда Гази-Мухаммед приезжал в гости к отцу и сразу становилось печальным после его отъезда. Прибавим, что Аминет могла видеть его только через щель в «ревнивом заборе».
Как-то она решила сделать ему подарок – вышить чехлы для оружия по образцу тех, что были у Шамиля. Когда имам уехал по делам, она прибежала за княгинями и потихоньку повела их в его кабинет. Княгини вспоминали, что они со страхом решились на это похождение, но женское любопытство превозмогло все опасения. В кабинете, устланном прекрасными коврами, было много книг. Аминет скопировала узор и вышила чехлы для Гази-Мухаммеда. Но бедной девушке не разрешили сделать такой подарок, и она отослала чехлы своему брату. Когда княгини спрашивали юную супругу о ее чувствах к мужу, она только вздыхала: «Шамиль? Я как-то все еще не привыкну к нему, будто все чего-то боюсь при нем…».
От флигеля, где находился кабинет Шамиля, к дому были проложены дорожки из досок. По ним с наступлением темноты Шамиль приходил в комнаты жен. По словам зятя Шамиля, «ночевал он у своих жен по очереди в их покоях, а не в кабинете. А это (пребывание у жен по очереди)—согласно нашему шариату». Утром он пил чай и до рассвета возвращался в свой кабинет. Шуанет и Зайдет нетерпеливо ждали его посещения, а вот юная Амине порой проявляла строптивость.
Однажды поздним вечером княгини вышли на галерею, чтобы посидеть на своей скамеечке и подышать свежим воздухом. Аминет была с ними: «Вдруг показался Шамиль. Одетый в белую шубу, он шел через двор из своей комнаты к комнате Аминет. Заметив это и не говоря ни слова, Аминет спряталась за скамью, на которой сидели пленницы. Между-тем Шамиль вышел из ее комнаты, прошел раза два по галерее, очевидно, ожидая, что она выйдет откуда-нибудь из других комнат; но, не дождавшись, запер ее дверь, взял к себе ключ и спрятался за угол дома. Долго стоял он за углом желая убедиться соблюдает ли Аминет обычаи сераля и не отлучается ли по вечерам поболтать с другими обитательницами. Но он караулил напрасно: Аминет не хотела показаться из-за скамьи пленниц. Наконец, вероятно, холод и скука напрасного ожидания заставили Шамиля подумать о теплой комнате, и он воротился в свой кабинет».
Этот эпизод стал основой для одной сцены, описанной Львом Толстым в повести «Хаджи-Мурат». Воспоминания княгинь не могли пройти мимо глаз писателя, специально изучавшего мемуары и другие источники по истории Кавказской войны в период работы над повестью. В «Хаджи Мурате» фигурирует и белая шуба имама, и другие детали из воспоминаний пленниц. Описывая напрасное ожидание юной жены, Лев Толстой отмечает, что "Аминет была сердита на Шамиля за то, что он подарил шелковую материю не ей, а Зайдет". Тут великий писатель допустил художественный вымысел, хотя упомянутая им шелковая материя действительно существовала и стала причиной ссор между женами. Княгиням привезли вещи, предназначенные в подарок семье Шамиля, в том числе три отреза шелковой ткани для трех его жен. Они вручили подарок Шуанет, та поделилась с Зайдет, но Аминет шелка не досталось, так как Зайдет решила, что Аминет недостойна такого богатого подарка. Аминет жестоко обиделась и жаловалась княгиням: «не хочу здесь жить: у всех много платья и вещей, а у меня ничего!.». Кончилось тем, что Шамиль решил их спор заявлением, что правоверным нельзя носить шелк, и оставил ткань на хранение в своем кабинете. Аминет была отомщена и радовалась тому, что старшие жены тоже ничего не получили.
Шуанет говорила княгиням, что Шамиль все хорош, кроме одного: «Жаль, что Шамиль не любит, чтоб мы получше наряжались..». Единственная нарядная женщина, принадлежавшая к семье имама, появилась только в самом конце пребывания княгинь в плену. То была Каримат, невестка Шамиля, жена его сына и наследника Гази-Мухаммеда. Въехав в ворота, как вспоминали княгини, она сразу привлекла к себе внимание: «Она грациозно сидела (разумеется, по-мужски) на прекрасном коне, а костюм ее состоял из собольей шубы, покрытой старинной золотой парчёй; с головы опускалась на плечи и спину белая чадра из довольно-тонкого батист-д’экосса; лицо же было покрыто густым вуалем, вышитым золотом».
Наряд Каримат, ее необыкновенная красота и манеры произвели на княгинь неизгладимое впечатление. Анна Чавчавадзе «не знала, чему более изумляться: языку ли дикарки, приличному только порядочной светской женщине, или величавой красоте ее». Она понимала грузинский язык, так как в детстве жила в Тифлисе. Пленницы долго судачили, откуда у невестки имама такие изысканные наряды и светские манеры, и пришли к заключению, что все это объяснялось тем, что она генеральская дочь, ведь ее отец Даниель-бек был владетельным правителем и до перехода на сторону Шамиля имел чин генерал-майора русской армии.
Шамиль был недоволен невесткой и сразу сделал ей выговор. «Любезная Каримат, - сказал он ей докторальным тоном, - мне очень приятно тебя видеть, но неприятно, при первой же встрече, заметить, что жена моего сына не изменила своим привычкам и по прежнему продолжает одеваться в дорогие наряды. Мне кажется, это золотое покрывало совершенно не нужно, особенно здесь, где простота соблюдается всеми».
Невестка покорно промолчала, но вряд ли приняла замечание всерьез. Она жила с мужем Гази-Мухаммедом в селении Карата в Дагестане, где наследник имама позволял себе большие вольности. Недаром в имамате роптали, что Шамиль запретил все для своих подданных, а своим сыновьям все разрешил. По словам Абдуррахмана, зятя Шамиля, в Карате «после приезда сына Шамиля и его жены переняли от них мюриды обычай одеваться в черкески из кавказского сукна, шелковые бешметы, мягкие сапоги; стали носить позолоченное оружие, ездили на резвых скакунах».
Шамиль очень любил детей и своих и чужих. Об этом есть немало свидетельств. Когда он сам превратился в пленника, имам баловал русских детей и нянчил их на коленях. Среди детей пленниц, содержавшихся в его доме, он проявлял особую заботу об Александре Чавчавадзе, которому не исполнилось и двух лет. Мальчик тяжело перенес долгое путешествие и был очень слаб. Шамиль прислал лекарку, которая велела зарезать барана и на ночь завернуть ребенка в свежую и теплую баранью шкуру. Эта процедура повторялась ежедневно. Александр действительно стал поправляться, хотя и медленно.
Шамиль следил за выздоровлением мальчика и ежедневно требовал его к себе. Княгини были уверены, что Шамиль искренне заботился о ребенке, но не стали бы спорить и с теми, кто утверждал, что на самом деле внимание к больному было продиктовано расчетом. Шамиль неоднократно говорил, что хочет «обменять сына на сына». Об этом потерянном и возвращенном сыне речь пойдет впереди.
Предшествующие статьи: «Пленницы имама», «Дорога в неволю», «В серале Шамиля»,
Продолжение
Литература:
Плен у Шамиля. Правдивая повесть о восьмимесячном и шестидневном (в 1854-1855 г.) пребывании в плену у Шамиля семейств: покойного генерал-маиора князя Орбелиани и подполковника князя Чавчавадзе, основанная на показаниях лиц, участвовавших в событии. СПб. 1856