Сказки рыцарей Храмовников.
Сказка о битве Перуна и Скипер-зверя.
В сказках, мифах и Таро,
Столь искусно и хитро,
Все сюжеты сплетены;
В них так явственно видны,
Всем известные герои,
Что покинули покои,
И идут весьма чудной,
Сказочной стезёй одной;
А знакомые сюжеты,
Их являя силуэты,
Меж собой перекликаясь;
Друг на друга налагаясь;
О былом для нас вещают,
И неспешно излагают,
Нам деянья древних рас,
Тех, что жили прежде нас:
Жизнь Престолов и Начал,
Коих род людской встречал.
Это присказка, а вот,
Сказка вслед за ней идёт.
"Я пойду об эту пору,
За Кудыкину за гору,
И за ней в большом бору,
Грибов-ягод наберу".
Так, в чулане взяв лукошко;
Взяв еды с собой немножко,
Жива, стоя у дверей,
Ладе - матушке своей,
Молвила, прияв в чести,
Перед тем, как в путь идти,
Да с напутствием сперва,
Её добрые слова.
Лада-матушка в тот час,
Ей такой дала наказ:
"Ты в глубь леса не ходи;
В чащах, в дебрях не броди,
Хоть спокойно там и тихо,
Ну-да, вдруг случится лихо."
Млада Жива - Дева-Лето,
Что всегда теплом согрето,
Вскорь хотела обернуться;
Засветло домой вернуться.
Её рОдные сестрицы,
Услыхав про то, как птицы,
Принялися щебетать,
И сестрицу умолять,
Нынче взять и их с собой,
В заповедный бор лесной,
И, собравшись поживей,
Увязались в след за ней.
Сёстры были красотою,
Очень разны меж собою.
Дева Жива - Дева-Лето,
Вся в сияньи ярком света.
Добродушна и мила,
Завсегда она была.
Украшала волоса,
Светло-русая коса,
С лентой шёлковой зелёной,
Крестом-накрест заплетёной.
Жива не бывала скушной,
Хоть всегда была послушной.
Жива весела, бодра;
На дары всегда щедра;
И охоча до работы,
На себя взвалив заботы,
О садах, полях, лугах,
О подлесках и лесах.
Лёля - Девица-Весна -
Светлоока и красна.
Ленту красную носила.
Всех чуть свет в дому будила.
Столь резва порой она,
Что лишит и прочих сна.
У неё был рыжий волос,
И приятный нежный голос.
Если Лёля засмеётся,
Словно звон вокруг польётся;
Колокольчиком звеня;
В хороводы всех маня.
А Есеня - Дева-Осень,
Закрывая неба просинь,
Как всегда была тосклива,
И тиха, и молчалива.
У неё - смирившей пыл,
Волос тёмно-русым был.
Ленту жёлтую вплетала,
В свою косу. Осыпала,
Застилая, как ковром,
Всё в просторе круговом,
Золотистою листвой;
Путь стеля перед собой.
Сива - Девица-Зима -
Так красива, что сама,
Стоя долгими часами,
Пред большими зеркалами,
Восхищалася собой,
И своею красотой.
На неё все любовались,
И открыто восхищались.
То и вправду: что сказать?
Было ей, чем восхищать:
Волос чёрный и густой,
С диадемой со звездой;
С белой лентой в волосах.
С поволокою в глазах.
Кари очи, как огни,
Манят страстно к ней они.
Гибкий стан её точёный.
Лик изящный утончённый.
Рассудительна, сметлива,
Но при этом горделива,
И в общеньи холодна,
Оставалася она.
Сёстры, во бору гуляя,
Ягоды-грибы сберая,
Долго по нему ходили.
Незаметно угодили,
Нарушая здесь покой -
В эдакой глуши лесной -
На цветущую полянку,
И, заслушавшись зарянку,
Прежде, чем продолжить путь,
Тут решили отдохнуть.
Сев у берега реки,
Принялись плести венки,
А венки ж те, что сплетали,
Тут же на воду бросали.
Их сносила вдаль река,
Омывая берега.
Долго ль, коротко ли дело:
Солнце зА полдень успело,
Не спеша перевалить,
Продолжая жар свой лить,
На окрестный луга,
На леса, на берега.
Вскоре всё оцепенело.
Небо быстро потемнело,
И из тёмной чащи мрачной,
Несуразный и невзрачный,
В трепет дев вводя теперь,
Появился Скипер-зверь.
Братьев следуя примеру,
Он забыл свою пещеру,
И нагрянул в мир земной,
Всё окутав пеленой,
Красных девиц пошукать;
Жертв несчастных поискать.
Так, без устали шатаясь;
Душ живых сыскать пытаясь,
Он приметил вдалеке,
Как скользили по реке,
Мчавшись на перегонки,
Из цветов больших венки.
Он пошёл вверх по теченью,
И к своёму удивленью,
Заглушая пенье птиц,
Там увидел он сестриц.
Он в охапку их схватил,
И с собою утащил,
Так, что сёстры, как сидели,
Даже охнуть не успели.
Лишь плетёные лукошки,
Оставались у дорожки.
Лада, потеряв покой,
Ждёт-пождёт сестриц домой.
За окном уже темнеет.
Ветер лёгким хладом веет.
Меркнет тихо блеклый свет.
Дочерей её всё нет.
Что могло у них случиться?
Умудрились заблудиться?
Может, разбрелися врозь,
Или что ещё стряслось?
Лада места не находит,
И в дому безцельно бродит.
Держит страх её в плену.
Жизни девиц на кону.
Чаясь, вырваться из плену,
Говорит она Пелену:
"Сын, как птица, в клетке бьётся,
Моё сердце и, сдаётся,
Мне, что с сёстрами тогда,
Приключилася беда.
Ты ведь с мрачной Тьмою дружен.
От неё совет нам нужен.
Может, что она подскажет,
Или верный путь укажет,
Где сейчас наши девицы -
Раскрасавицы сестрицы?!
Может быть... Хотя, едва ли,
В тьме кромешной заплутали.
Пусть поможет их найти:
Указанье даст в пути."
К Тьме Пелен тот час метнулся,
Но ни с чем назад вернулся.
Просит матушку: "Прости.
Не сподобил соблюсти,
Твою просьбу злобный рок,
В отведённый нынче срок.
Тьма не ведает, не знает,
Если только не скрывает,
Где сестриц моих искать,
И на что нам уповать."
Ладу вновь гнетёт кручина.
Вот она второго сына,
Стала зовом выкликать,
Да к себе скорее звать,
Чтоб на помощь он пришёл,
Да сестриц своих нашёл.
Стрия - сын второй - явился.
Перед нею поклонился.
Обещался всё узнать,
И тот час пред ней предстать.
Он порывистым и рьяным,
Всем ветрам своим буяным,
Дал задание: слетать,
Всё о сёстрах разузнать.
Да, и сам, взлетев, умчался.
Им во след искать погнался.
Долго ль, коротко ли дело:
Вот, уж, рассвести успело.
Лада-матушка серчает,
Да сыночка поджидает.
У окошка ждёт его -
Стрия - сына своего.
Он с рассветом к ней вернулся.
Вновь мужчиной обернулся.
Голову пред ней склоняет;
Так ей дело излагает:
Что вчера-де их видали,
Когда ягоды сберали,
А забрал их Скипер-зверь.
Так, что все они теперь,
У него в плену томятся;
Зверя лютого боятся.
Лада тут, всплеснув руками,
Восклицает: "Разве ж сами,
Чаясь, сможем, не сробеть,
Скипер-зверя одолеть?!
Он ведь боле ста годин,
Почитай, всегда один,
НЕ дав спуску никому,
Всех, кто биться шёл к нему,
Смертным боем побивал;
На кусочки разрывал!
Нешто мы таки сумеем,
И вражину одолеем?"
Ей Пелен в глаза глядит,
И спокойно говорит:
"Ийдя к недругу такому,
Мы поступим по другому.
Нам не нужно никому,
Биться с ним по одному.
С братьями собьём ватагу,
И пойдём гурьбой в атаку.
Вместе зверя победим,
И сестриц освободим."
"Скоро ль всех вы соберёте,
Да в поход гурьбой пойдёте?"
"Через пару-тройку дней..."
"Ох, да, надо б поскорей!
Ведь сестрицы там томятся;
Дни в плену, как вечность, длятся."
Не бахвальствуя в пустую,
В светлу горницу простую,
Где про меж собой в печали,
Мать и братья толковали,
Торопясь Перун вошёл;
К матушке он подошёл.
Он, хотя едва-едва,
Но последние слова,
Что звучали в разговоре,
Услыхал, и, словно в споре,
Говорит всем в удивленье,
Что, немедля ни мгновенья,
Едет Скипер-зверя бить,
Чтоб сестриц освободить.
А Пелен ему в ответ:
"Что ж, конечно, спору нет,
Ты - наш брат - великий воин;
Восхищенья лишь достоин!
Но под силу ли суметь,
Скипер-зверя одолеть?
Лучше б вместе навалились;
Вместе б с этим зверем бились!"
"Знаешь, брат, ни ты один,
Сам себе я - господин!
Слово данное я, брат,
Не возьму уже назад.
Жеребца сейчас седлаю,
И немедля выезжаю.
Вы ж, когда бойцов найдёте,
То во след за мной пойдёте.
Доверяюсь я судьбе:
Если быть большой беде,
То найдёте вы меня,
Мёртвым у копыт коня;
Положившим жизнь свою;
Павшим в праведном бою!
С жизнью будет жаль расстаться...
Но, опять же, может статься,
В схватке с чудищем и так:
Что взовьётся вверх мой стяг!
Зверя ловко поражу;
Сталью намертво сражу!
Будет схватка та кровава.
Но за подвиг честь и слава,
Все достанутся лишь мне!
Окажусь я на коне!
Ради этого лишь стоит,
Рвенье мне своё удвоить.
Превозмочь врага напасти -
В этом лишь для воя счастье!"
Чтоб скрепить слова делами,
Вслед за этими словами,
Выбежал на двор Перун,
Где, уж, ждал его скакун.
Вот Перун три дня в пути.
Ни проехать, ни пройти,
Через дебри пред тропою,
Что стоят стеной густою,
Но Перун легко не сдался;
Через них таки пробрался.
Здесь тропинка, что вилась,
Вдруг сама оборвалась.
Видит берег он речной;
Луг, по-вёснам заливной;
А вдоль берега река,
Широка и глубока,
Мерно катит свои воды,
Делая у скал обводы.
Думает Перун: "Ну, что же,
Отдохнуть здесь было б гоже."
Жеребца он расседлал;
Напоив, пастися дал;
Сам же в очередь свою,
Снял тяжёлую броню;
Сапоги с обеих ног,
Тоже сняв, спуститься смог,
Прямо к кромке водяной,
Что сияла чистотой.
Поодаль от куста сирени,
Встал неспешно на колени.
Жаждой мучим, утомился.
К глади водяной склонился.
В водяную гладь глядит.
Не поймёт подвох. Годит.
Это, что за наважденье?!
Но своё он отраженье,
В водном зеркале не видит;
Словно образ кто-то хитит,
Из-под носа уводя;
Нагло столь себя ведя.
Из водицы нарямик,
На него девичий лик,
Взор свой нежный устремляет,
И уста свои слагает,
То, вестимо, без ошибки,
В милой радостной улыбке.
Мяться воин не привык.
Он, в воде явленный лик,
(Словно бы сложив в бутоне,
Плотно сжал с ребра ладони);
Моментально зачерпнул;
Было, уж, к воде прильнул;
Только лик опередил:
Засмеявшись, учудил,
И его поцеловал.
Тут Перун с колен привстал;
Наклонившись, хочет взять,
Он воды речной опять;
Но, в то самое мгновенье,
Перуну на удивленье,
Из воды девичья длань,
Показалась; водну грань,
Пред собою разверзая;
В естестве себя являя.