Тут такой случай произошел. Приходят ребята из локомотивного депо и говорят: «Переходи к нам. Зачем этот комбинат тебе нужен? А у нас — заработки». Я думаю: еще раз схожу на комбинат и уволюсь.
Отработал нормально, иду с работы, как обычно, несу с комбината мешок сахара, к чаю. Ну и килограммов восемь дрожжей, к пирогу. В щель забора нормально вылез, метров сто по пустырю прошел. А потом не повезло — свалился в яму, вывихнул ногу. Лежу, на звезды любуюсь и думаю, производственная это травма или бытовая? Раз с работы шел — производственная. С другой стороны, сахар и дрожжи нес к чаю, могут посчитать за бытовую. А это невыгодно — сидеть по справке. Да и несправедливо! В самом деле, человек отдал все силы на производстве, поэтому не смог дотянуть до дома и травмировался. По правилам техники безопасности надо акт составлять. Но какой? Акт на травму или на хищение? Лежу, думаю. И тут вижу, по пустырю наш инженер по технике безопасности идет. Тоже с мешком! Такое везение! Только я хотел из траншеи у него проконсультироваться, он — хрясть ногой в яму и рядом лег, контуженный. Мешком сахара ему голову придавило, лежит, не шевелится. Мне пришлось по правилам техники безопасности вдувать жизнь в инженера по технике безопасности. Иначе кто же мне акт оформит на травму? Я сделал все так, как он сам нас учил. Голову ему запрокинул, освободил рот от посторонних предметов: сахара, дрожжей. И вдул в него жизнь, как положено,— по системе «рот в рот». Очнулся он и говорит: «Это не пустырь, а какое-то минное поле. Сколько здесь наших полегло!».
Я его спрашиваю:
— Ты идти можешь?
— Идти могу, соображать не могу, с головой что-то.
Я говорю:
— А я соображать могу, идти не могу, с ногой что-то.
Получалось, в сумме мы с ним за одного нормального сойдем. Который ходить и соображать может одновременно. Начали мы с ним ходить—соображать, как дальше быть. Вернее, я лежу соображаю, а он вокруг меня ходит.
Я вслух соображаю. Вот хорошо, говорю, начальству нашему. Им не надо по пустырям с мешками горбатиться. Захотел сахара к чаю — дал команду шоферу, и тот вывез пару мешков дрожжей.
Потом говорю: а что мы думаем? Оформляй два акта, что у нас с тобой обе травмы производственные.
Он отвечает:
— Здесь комиссия нужна. А в комиссии представитель профкома.
Так сказал и громко засмеялся. Я думаю: все, свихнулся, прощай, больничный. Но оказалось, он по делу смеялся. По пустырю представитель профкома шел, с мешком. Мы залегли, ждем. Инженер по ТБ мне шепчет:
— А вдруг он пройдет, не запнется?
Представитель профкома поравнялся с нами, мы ему свистнули, он от дороги отвлекся, и — есть!— член комиссии в яме. Мы его откачали, от сахара отряхнули, спрашиваем: ну как? Он отвечает: плохо, с руками что- то. Инженер по ТБ говорит: ну и хорошо, что плохо. Надо акт на групповую производственную травму оформлять.
Профкомовец говорит:
— Да, хорошо, что члены комиссии у нас все в яме. Но два свидетеля нужны.
Тут мы все трое захохотали. По пустырю два свидетеля с мешками двигались. Мы залегли в траншее и ждем. Подпускаем их ближе, ближе, еще ближе. И тут профкомовец скомандовал:
— Огонь!
Свидетели залегли, мешки бросили и — ползком отступать начали. Но мы из траншеи успели объяснить, что свои мы, что раненые у нас есть, что помощь требуется. Большое дело — взаимовыручка! Они в акте сразу расписались. Подтвердили, что все мы на трамвайной остановке травмировались. Причем с работы шли порожняком.
Две недели я на больничном сидел, чай с сахаром пил, размышлял. Ну, мешок на голову — ладно, пережить можно. А если я в локомотивное депо перейду? Вот так понесешь заднюю часть локомотива — да в яму! Тут травмой не отделаешься. И не нести нельзя. Надо жить, чтобы нести. И нести, чтобы жить.
Не-е-ет! Остаюсь на комбинате. Жить хочется!