Уже три месяца я жил один. Сначала ушла жена. Следом кот. Тот ушел без скандалов. Послушал орущих кошек во дворе, нервно походил взад-вперед по подоконнику и сиганул в форточку. Теперь в квартире было пыльно, тоскливо, одиноко. Молчал телефон. Идти куда-то и кого-то искать было лень, орать же в окно не позволяло воспитание.
Раз в неделю я бросал упаковку пива в холодильник, днем ел шаверму, по вечерам заказывал суши или пиццу. Утром недоеденное смахивал в ведро. Копил грязное белье и, набрав мешок, стирал все кучей. Одежда от такой стирки была мятой и в разноцветных пятнах. Я смирился.
Я даже полюбил работу. Уходил рано и возвращался поздно. На радость начальству. Дома все равно делать нечего. В пятницу за полночь заваливался в кровать и спал до обеда. Суббота начнется в обед. Но в этот день суббота началась в пять утра, когда зазвонил телефон.
– Привет! Ты моих родителей помнишь? – спросил не по ночному бодрый голос.
Я молчал. Зачем я вообще снял трубку в такую рань?
– Алле-е, – потянул голос в трубке. – Это Роник!
– И что? Это повод звонить спозаранку? – мой голос сел – похоже, ночью меня продуло из открытой форточки.
– Извини, с этими часовыми поясами не помню, что у вас, день или ночь.
– У нас ночь, – прохрипел я.
– А у нас день. Интересно, у кого из нас вчера, а у кого сегодня?
Я молчал. Во-первых, неинтересно, во-вторых, хотел спать, а не разговаривать с Роником, которого не видел лет пять. И почему я до сих пор не отключил городской телефон? Захотелось повесить трубку.
– Нужна твоя помощь, – затараторил Роник, словно поняв меня. – Утром в Питер прилетают родители, а заказанная машина отменилась.
– Возьми им такси.
– Они не садятся в такси в аэропорту – это опасно.
– Пусть едут на автобусе.
– Они не помнят, как это делать. К тому же у них нет рублей, а менять валюту в аэропорту опасно. У вас преступность. Они до сих пор смотрят ваше ТВ по интернету. Там всегда что-то торжественно открывают, с флагами и аплодисментами, а потом сразу криминальные новости.
– А на Брайтоне все белые и пушистые.
– На Брайтоне? – удивился он. – Не знаю. Я не в Нью-Йорке. Я…
– Роник! – перебил я. – На фига они вообще едут? К кому? К кому едут, пусть те и встречают. Берут такси. Сажают на автобус. Что за секретность? Почему я?
Роник помолчал, потом выдал тайну.
– Они едут за пенсией. Она накопилась.
– Твои родители не могут получать пенсию на карточку? Можно с нее снять деньги хоть в Нью-Йорке, хоть в Бостоне.
– Интересный вопрос! – оживился он. – Им для этого надо каждый год являться в консулат и подтверждать, что они живы. Заверять бумагу и сообщать об этом в ваш пенсионный фонд. Ехать через всю страну, снимать номер в гостинице, поскольку в назначенный день их могут не принять. Кстати, ты сегодня не занят?
Мог бы раньше спросить. Я промолчал. Не хотелось врать.
– Помоги, они уже летят! Какой у тебя номер на сотовом? Кстати, как твой айфон? Работает?
Мне нескромно напомнили про привезенный когда-то из штатов айфон.
– Во сколько они прилетают?..
В открытую форточку несло холодом. Я окончательно проснулся, лежал на кровати и водил глазами по трещинам на потолке. Роник? Полное имя Ростислав – язык сломаешь. В школе он был сначала Славиком, потом Ростиком, пока окончательно не превратился в Роника.
Роник много лет в Америке, поначалу наезжал сюда, пытался замутить какие-то совместные проекты. Мы смотрели на него как на небожителя. Потом как на курьера, доставлявшего часы, телефоны и лекарства. Потом… Мне давно уже кажется, что все везде одинаково. Он не появлялся лет пять, теперь вот позвонил.
Его родители сейчас летят над Атлантическим океаном. С какой стати я должен встречать их и куда-то везти? А почему бы и не встретить? Все равно дома делать нечего. Всех дел – встать и закрыть форточку.
За окном рассвело. Роник присылал на сотовый сообщения. Родители приземлились в Москве. Получили багаж. Зарегистрировались на рейс до Петербурга. Прошли на посадку. Иллюзия управления миром из Америки.
Когда их самолет взлетел в Москве, я поехал в аэропорт.
Город уже проснулся. Дачники торопились за город. Фургоны развозили хлеб и забирали почту. Без сирены полетела мимо скорая с крутящимися синими огнями. В нескольких километрах от аэропорта я съехал на обочину и включил аварийку.
Родителей Роника я помнил. Мы играли или делали уроки в его комнате. Мать хлопотала на кухне. Никого из детей не отпускала, не накормив. Отец – врач, статный, белогривый, домой приходил поздно. Если кто-то из друзей Роника ему не нравился, он ставил его напротив окна и требовал показать горло. В Америку все трое уехали лет двадцать назад.
Выведенное на экран смартфона табло аэропорта показало, что их самолет приземлился, я запустил мотор и поехал в зону прилета.
У меня было пятнадцать бесплатных минут. Мой «Дэу» медленно полз вдоль перрона. Я боялся не узнать их в толпе, но, как только увидел, сразу вспомнил имена. Марк и Ирина. Теперь они не казались мне ни статными, ни высокими. Марк в черном джинсовом костюме, Ирина в цветастом летнем платье. Марк вертел головой, видимо, высматривая меня, и, когда поворачивался в другую сторону, становилась видна круглая полянка-лысина в когда-то густых волосах. Ирина что-то лихорадочно набирала на смартфоне. Чемоданы стояли с поднятыми ручками.
Около них вертелся бойкий мужичок, крутя на пальцах ключи от машины.
Рядом грузилась в микроавтобус компания с рюкзаками, и мне пришлось остановиться метрах в двадцати.
– Здравствуйте! – я выскочил и замахал руками, лихорадочно вспоминая и так и не вспомнив их отчества. – Я от Роника! От Ростислава!
Старики повернулись и неспешно покатили чемоданы ко мне.
Я распахнул багажник, бросил в него чемоданы. Торопливо усадил стариков на заднее сиденье.
– Здравствуйте, молодой человек! – Ирина внимательно разглядывала меня.
– Мы не торопимся! – значительно произнес Марк.
– Если мы не уложимся в пятнадцать минут, нас ограбят, – пояснил я.
На выезде, как обычно, собралась пробка. Наконец я засунул талон в щель на столбике, шлагбаум взлетел, и мы выехали. У меня даже осталось четыре бесплатных минуты. Еще ни разу я не платил в аэропорту, но каждый раз психовал, боясь не успеть.
– У Роника большая машина. У него джип, – сказал Марк. – Это советская машина?
Ничего хорошего о своей машине я сказать не мог.
– Это лучший опель девяностого года, переделанный узбеками.
– Хорошо сохранилась, – сказала Ирина и уставилась на бледно-розовое пятно на рукаве моей рубашки.
Возвращаясь в город, мы уходили на развязки, которых не было, когда они уехали из Петербурга. Я думал, они скажут что-то вроде: «У вас теперь как в Америке», но старики молчали.
– Роник говорил, вам нужно в Сбербанк.
Они переглянулись.
– Прямо так и сказал? – насторожился Марк, – Да, сберкасса напротив школы.
– Можно в любую в городе.
Я не знал, как к ним обращаться. Отчеств не помнил, по именам несолидно. Обоим под восемьдесят. Меня они, скорее всего, не узнали.
– У нас был счет в нашей, – с нажимом уточнила Ирина, – напротив школы в одном доме с булочной.
Я свернул с кольцевой. Интересно, остались ли в доме напротив школы сберкасса и булочная?
Марк снял куртку и держал ее на коленях. Видимо, в ней документы и кошелек. Ирина наблюдала за мной. Посмотрев в зеркало заднего вида, я встречал ее острый взгляд.
– Мы написали Ронику, что нас встретили и мы едем на этой машине, – уточнила она.
– Очень хорошо! А то мне писать за рулем неудобно. Вы, наверное, не помните меня? Я к нему часто приходил.
Я привстал и посмотрел на себя в зеркало.
Ну конечно! Школьный друг! Подозрительный, небритый, опухший мужик. Несколько месяцев пиво и пицца, что вы хотите? И эти бледные цветные пятна на мятой рубашке.
Вот в нашем районе ничего не изменилось. Только деревья доросли до крыш. За ними спряталась школа. Булочной в доме напротив не было. Вместо нее «Разливное пиво», а Сбербанк уцелел.
Когда припарковались, Марк надел куртку, провел рукой по застегнутым карманам, и мы зашли в банк. Как всегда, в выходной было многолюдно. Ждали вызова старушки с платежками за коммуналку в руках, у окна кредитного менеджера какой-то мужик уныло бубнил о просрочке по выплатам. Трое азиатов о чем-то тихо говорили в углу.
Марк и Ирина пристроились за стоящим у окошка стариком с ворохом платежек.
Я распечатал талон на стойке, отдал его Ирине и отвел их к свободному диванчику.
– Как все изменилось! – громким шепотом сказала Ирина.
Когда на нее кто-то бросал взгляд, она сразу улыбалась в ответ, люди тут же испуганно отворачивались.
Вскоре нас вызвали к операционистке.
– Пожалуйста, посмотрите, сколько на них собралось, – протянул Марк голубенькие сберкнижки.
Я и не помнил, когда последний раз видел их.
Операционистка вставила первую в печатающий аппарат. Тот стал с жужжанием впечатывать цифры.
Тихий гул в зале затих. Все уставились на стариков.
Только мужик, согнувшись, ныл у окошка:
– Если перекредитоваться, тогда, может, вытяну.
Закончилась сберкнижка Марка, ему завели новую. Поменяли книжку и Ирине, аппарат снова жужжал, ездил чернильницей, проводя печатающей головкой слева направо, словно удивляясь, сколько у них денег.
Жужжание чернильницы. Напряженная тишина в зале. Замолчали азиаты. Даже просрочивший выплаты по кредитам мужик повернулся к нам.
Марк забрал сберкнижки, посмотрел, удовлетворенно кивнул и показал их Ирине.
– Мы бы хотели снять, – попросил он операционистку.
– Сколько?
– Все.
– Такую сумму надо заказывать.
– Понимаете, – широко улыбнулась Ирина, – уже вечером нам лететь обратно в Нью-Йорк и еще дальше.
Подошла заведующая, оглядела нашу компанию.
– Вы кто? – сурово спросила она меня.
– Шофер, – буркнул я. Обернулся на глазевших на нас посетителей и добавил: – Охранник.
– Пройдите в кассу, – сказала заведующая, – попробуем что-то сделать.
Марк с Ириной скрылись в кабинке.
В банке стояла тревожная тишина. Все чего-то ждали. Дверь кассы открылась, оттуда по пояс высунулся Марк.
– Извините! – прошептал он чересчур громко. – У вас не будет пакета?
Да, я нищеброд, и у меня в кармане всегда сложенный пакет для магазина, чтобы не платить пять лишних рублей. Я достал его и протянул Марку.
Наконец они вышли, с двух столон держа за ручки раздувшийся пакет.
Все провожали нас взглядом, держа равнение на пакет с деньгами.
Неожиданно громко и горячо на своем языке о чем-то заспорили азиаты.
Операционистка объясняла кому-то:
– Денег нет. Только что все выбрали. Ждите, когда внесут, или приходите после обеда.
Это услышал и Марк. У выхода папа Роника остановился и повернулся к жене.
– Ирочка! Мы забрали все деньги из кассы. Давай поменяем их на доллары. Зачем нам рубли?
Какая-то горячая волна качнулась в нашу сторону.
– Уходите! – сквозь зубы прошипел я и вытолкнул их из банка.
– Если мы поменяем их на доллары, деньги в кассе будут! – уже на ступеньках сопротивлялся Марк.
– Если вы не уйдете, вас убьют, а деньги отнимут!
Старики вспомнили криминальные новости и испугались. Они, то и дело оглядываясь, с пакетом в руках подбежали к машине.
Я прыгнул за руль, завел двигатель и сразу газанул, выворачивая от тротуара. Кто-то ударил по тормозам и возмущенно загудел. Не хватало еще попасть в аварию.
У меня есть привычка, раздражающая начальство. Когда я нервничаю, то начинаю напевать. Бессознательно. Песни из тех, которыми нас пичкали в прошлом веке. Тогда, услышав их, я выключал радио или телевизор, ставил в противовес пластинку с битлами или Пугачевой, но теперь эти песни упрямо выходили откуда-то из подсознания.
– На бой кровавый, святой и правый…
Свернуть в переулок, посмотреть, не едет ли кто за нами, выскочить на проспект и развернуться. Я пел, руки крутили руль, ноги нажимали на педали.
– Марш, марш вперед, рабочий народ!.. – хрипел я.
В зеркале заднего вида взглядом зацепил стариков. Они сидели, прижав к себе пакет, и с ужасом смотрели на меня.
Но я уже успокоился. В самом деле. У нее пенсия тысяч двенадцать, у него пятнадцать. Триста тысяч за год, еще проценты. На двоих набралось миллиона полтора. Три пачки пятитысячными. Просто деньги в кассе оказались купюрами по сто и пятьсот рублей. Если бы пенсионеры в очереди не тратили все в магазинах и на рынке, а складывали в кубышку, результат был бы тот же.
Кстати, собранных ими денег на приличную машину уже не хватит.
– Когда вы вышли на пенсию в Америке? – спросил я.
– Я в прошлом году, – ответил Марк. – Надо было стаж набрать.
– Зато я три года отдыхаю, – похвастала Ирина.
«Ни фига себе, – присвистнул я, – бомбили до упора».
Они пошептались.
– Сколько мы вам должны? – спросил Марк.
– Для Роника все, что угодно. Куда едем?
– Мы бы хотели поменять деньги и съездить в Песочное, но это за городом.
– Уже нет, – ответил я. – Знаете, дело ваше, но мы можем в любой сберкассе оформить карту «Виза» или «Мастер кард» и дать поручение на перечисление на нее пенсий.
– Роник говорит – их нельзя светить, – вздохнула Ирина. – И ему нужен кэш. Он хочет все выгодно инвестировать лет на двадцать.
Кэш – это вроде наличные? Роник, похоже, не разбогател, но дураком не был.
Мы долго ездили по обменникам, понемногу меняя рубли на доллары – все-таки старики не зря смотрели криминальные новости. Пакет худел на глазах. Пригнувшись, они куда-то прятали валюту. Я в этот момент отворачивался в окно.
Спустя два часа сказка закончилась. Пустой пакет мне вернули. Мы выехали на проспект Энгельса, потом на Выборгское шоссе. Дома становились все выше. Когда свернули в Песочное, по обеим сторонам дороги пошли коттеджи.
Наверное, там у них была дача. Место престижное. И тогда, и сейчас.
– Дальше направо и до конца.
Марк привстал, высматривая нужный поворот.
Улица запетляла и уперлась в кладбище. Старики вышли, на развале цветов купили небольшой венок и букет бумажных неестественно ярких цветов. Они прошли монументы начальникам или бандитам в начале аллеи и свернули к одинаковым памятникам блокадного захоронения.
Вернулись через полчаса. Шли маленькие, согбенные, словно поддерживая друг друга. Куда-то исчезла ухоженность – обычные старики, идущие с кладбища. Или это боковое зеркало сделало их такими?
Ирина достала из сумки коробочку, покопалась в ней и протянула Марку несколько таблеток. Он раздраженно оттолкнул ее руку. Она не отставала. Марк что-то сердито ей сказал и все-таки проглотил лекарство.
– Во сколько обратный самолет? – спросил я, когда они сели в машину.
– Через пять часов.
– Вам нужно куда-то еще?
– Отвезите нас в наш район.
Мы вернулись туда же, только подъехали не к Сбербанку, а с другой стороны школы. Старый спальный район, в котором деревья доросли до крыш.
– Свет горит! – показала Ирина на окна их старой квартиры. – Свет горит, форточка открыта, а внутри никого. Такой большой город и никого. Все или умерли, или уехали. А вы все здесь живете?
– Нет, давно переехал.
– И мы переехали, – грустно заметил Марк. – Далеко-далеко. А ваши родители? Дети?
– Родители умерли. Давно уже. Дети разъехались. У вас на кладбище кто-то есть?
Вроде они не должны были застать войну.
– Я помню, – понял меня Марк. – Это не ложная память. Мне три года, я сижу одетый у печки, смотрю на огонь. Как сон. Очень хотелось есть. Потом детей вывезли. Остальные здесь.
Мы возвращались в центр, встречный поток катил в новые спальные районы и за город. Когда-то на проспекте были мрачные заводы, почти все они превратились в сияющие торговые центры. Старики толкали друг друга, вспоминая знакомые места.
По мосту перелетели Неву, свернули на набережную. Неожиданно я понял, что показываю им самые красивые места города. Широкие, величественные, но уже испорченные стеклянными высотками, растущими в самых неожиданных местах, как поганки.
Мы проехали Невский от конца до начала, повернули к Исаакиевскому, остановились перекусить у «Макдональдса», когда Роник сообщением напомнил, что осталось два часа до вылета.
Обратная дорога до Пулково много времени не заняла. На перроне я достал их чемоданы, которые так и пролежали в багажнике.
Надо было прощаться.
– У вас сколько времени в Москве до самолета?
– Четыре часа, – посмотрел на циферблат Марк.
– Если поедете в город, не садитесь в такси, только в автобус или аэроэкспресс. А лучше подождите рейс в аэропорту.
– Так и сделаем, – кивнула Ирина.
Я вновь торопился уложиться в бесплатные минуты, и прощание вышло скомканным. Старики покатили чемоданы к дверям аэровокзала, а я уткнулся в пробку на выезде.
У самого шлагбаума увидел, как ко мне бежит Марк. Он запыхался, наклонился над открытым стеклом двери и протянул пакет.
– Мы забыли – это вам!
За прозрачной пленкой лежал чехол к айфону, которого у меня давно не было.
Я хотел обнять его, но из машины это не сделаешь, просто еще раз пожал руку. Издали махнула Ирина. Я подумал, что никогда их больше не увижу.
Чем дальше я отъезжал, тем острее хотелось вернуться, но шлагбаум за спиной уже опустился.
Я посмотрел на часы. Если бы не ранний звонок, я бы еще спал. Почему я до сих пор не отключил городской телефон, который звонит лишь несколько раз в год? Телефон в прошлое, в котором почти не осталось абонентов. Зато на сотовом у меня десятки виртуальных друзей. Пока мы ездили, пришло три фото их завтраков. Две яичницы и одна каша. Суббота. Остальные еще спят.
Не хотелось врать себе. Городской телефон я не отключил, поскольку может одуматься и позвонить бывшая, а моего нового номера сотового она не знает. Что открытая форточка для кота, который нагуляется и вернется отсыпаться до весны. Интересно, у всех так или только я пытаюсь сохранить то, чего уже нет? Ведь старики прилетели вовсе не за деньгами, они отлично знают, что их можно снять со счета хоть в Лимпопо. Через интернет заказать курьера, который положит бумажный букет на надгробие на маленьком кладбище под Питером. Пришлет отчет и фото. Уплатит налог с дохода. Но они полетели сюда через глобус. Скорее всего, в последний раз.
На душе было тяжело. Хотя, о чем я грущу? Не зря ведь я таскался на работу спозаранку и уходил последним. Меня отметили, сказали, что, когда уйдет завотделом, я займу его место. Завтра воскресенье, я буду спать до обеда. Жизнь крутится дальше. Уже в понедельник мы будем снова врать клиентам, что их звонок очень важен для нас, что у нас лучшие работники и поставщики, вольемся в общий хор вранья, за которым давно уже ничего не слышно.
Надо отключить городской телефон. Жизнь получилась такая, какая получилась, и лучше уже не станет.
Незаметно я очутился в новом районе. незаселенные дома стояли с пустыми без стекол окнами. На указателях незнакомые названия улиц. Ведущих неизвестно куда. Зато они ровные и широкие.
Куда я еду, зачем? Самолет со стариками уже приземлился в Москве, а я все катался по городу. Не хотелось возвращаться в пыльную запущенную квартиру с немытой посудой, открытой форточкой и телефоном, сегодня зазвонившим в пять утра.
Может, он и сейчас звонит.
Я развернул машину и погнал ее к дому.
Андрей Макаров
Этот и другие рассказы в книге «Дома и люди на Счастливой улице», которая вышла в Санкт-Петербурге.
592 страницы вместили сто рассказов разных лет. Рассказы, получившие литературные премии, звучавшие на радио, публиковавшиеся в литературных журналах, впервые собраны под одной обложкой. Рассказы о нашей жизни, о девяностых годах и днях сегодняшних.
Покупайте и читайте. Обещаю, что скучно не будет.
Для тех, кому это важно – книга с картинками! Рисунками известного питерского художника Евгения Осипова.
Книгу продает «Издательство ДЕАН», город Санкт-Петербург. Его адрес и телефон на фото.
Отпускная цена издательства 440 рублей за книгу в мягком переплете, 660 рублей – в жестком переплете.
Жители Петербурга могут купить ее в издательстве, москвичи – приобрести ее в столице, можно заказать ее с доставкой почтой или транспортной компанией.
В магазины она пока не поступала (в них цена будет существенно выше).