На Онежском озере, на острове среди вод стоят восхитительные Кижи. Смоляные шатры, стрельчатые купола, янтарные главы одна над одной — всё выше, выше, к лазурным небесам. Кажется, готовая к старту, стоит гигантская золотая ракета, деревянная, построенная без единого гвоздя, устремлённая в разъятое русское небо. Ещё одна молитва русского старца, ещё один поклон бесподобного праведника, и взревёт могучий огонь, озарятся воды, и уйдёт в небеса могучая ракета — чудо ракетостроения древней Руси. Умчится ввысь, в Святую Русь, в Царствие Небесное, унося с собой все русские помыслы, все русские чаяния и упования — перенестись из земной Руси в Россию небесную, не ведающую смерти и тления.
Эту ракету — седьмое чудо света — сконструировали древние русские открыватели, философы, мыслители, ведающие устройство мира, знавшие, как преодолеть земное тяготение, гравитацию тьмы и смерти и умчаться в бессмертие.
Исследуя Кижи, обнаружишь не только непревзойдённые навыки русских плотников, мастеров, художников. Обнаружишь целые религиозно-философские школы, сонмы русских мыслителей, университеты, в которых добывалось сокровенное знание, подобное знаниям Николая Фёдорова и Циолковского о природе человека, о соотнесении этой человеческой природы с природой божественной.
Русская религиозно-философская мысль — это череда откровений, озарённых умов, известных и неизвестных гениев, которые в монашеских кельях, княжеских палатах или в военных походах добывали драгоценное знание — знание о горнем. Из этого знания проистекали бесподобные русские иконы и храмы, нескончаемые русские песни, множество навыков, учивших, как торить дороги, валить лес, печь пироги, баюкать детей, закрывать глаза старикам, ковать подковы, лить пищали и пушки. Это учение о Святой Руси, о Царствии Небесном.
Пётр Первый засёк Святую Русь кнутом на дыбе, забил насмерть родного сына и, отринув Собор Василия Блаженного — этот образ русского рая, построил Санкт-Петербург из множества парфенонов и капитолиев, каменный град, чудовищный и прекрасный, где было забыто "Богу богово", а воспето "кесарю — кесарево".
Опомнившись в конце жизни, увидев дело рук своих среди безбожных оргий и военных походов, Пётр велел перенести в Петербург мощи святого Александра Невского — вернуть в чугунный и гранитный град образ Святой Руси.
Вся русская философская мысль девятнадцатого столетия, все его внутренние столкновения, расколы, распри — это добывание драгоценного знания об идеальном бытии, стремление сопоставить это идеальное бытие с русской реальностью. И все схватки славянофилов и западников, Данилевский и Николай Фёдоров, чудесная плеяда русских мистиков и мудрецов, рождённых в недрах русского Серебряного века, — все эти растянутые на целый век явления вели к созданию уникальной русской философии — "философии откровения".
Эта философия шла рядом с церковной мыслью, переплеталась с ней, её творцам являлась София, "жена, облачённая в солнце". И эта свеча погасла. Учение о Царствии Небесном было смято копытами красной конницы, рёвом бронепоездов, лязгом великих строек — кромешным двадцатым веком, превратившим Россию в раскалённую подкову, которая медленно остывала, гасла, превратилась в бессмысленный ломоть гнутого железа.
Несколько десятилетий победившие в России европейские либералы держали Россию заспиртованной в банке, как Пётр Первый держал в Кунсткамере заспиртованных уродцев. И Россия для мира была наглядным и уродливым экспонатом — какие безобразия могут родиться в утробе одуревшей истории. Склянка разбилась, зловонный формалин растёкся, и то, что казалось заспиртованной, пропитанной ядовитыми смолами мумией, очнулось и встало — состоялось чудесное русское воскрешение.
Сегодня Россия, пролежавшая в наркотическом сне несколько десятилетий, силится понять мир, в котором она живёт. Вспомнить место, которое она занимает в истории. Объяснить себе своё существование в мироздании. Сформулировать смыслы, которые открывались великим русским предшественникам. Жадно читаются книги Бердяева, Павла Флоренского, отца Сергия Булгакова, Франка, Шестова, ловятся их последние слова, звучавшие с палубы "философского парохода" или из соловецких застенков, расшифровываются их религиозно-философские построения.
Россия ищет не просто идеологию. Она ищет то мировоззрение, ради которого была создана Господом Богом. Ищет слова, которыми в наш железный век можно выразить учение о Царствии Небесном. Не находит слов, косноязычно ломает восхитительные поэтические образы, дарованные нам Серебряным веком. Но эта работа идёт. Изборский клуб собирает выдающихся, ярких мыслителей в русских провинциальных университетах и академических школах. Создаётся драгоценная среда философов, историков, богословов, писателей, художников. В недрах этой среды вновь формируется великое русское учение о райских смыслах, о России земной и небесной.
Мы не впадём в великое русское заблуждение, в великое русское отрицание, в великий русский нигилизм. Красная эра, которую хотят выдрать, как ненужный лоскут, из русского кафтана, Красная эра, которая кажется такой монолитной, отвердевшей, с её мертворождёнными проповедями, Красная эра — это грандиозный океан вековечных русских смыслов. Истолкование Красной эры как сокровищницы практических знаний, неназванных религиозных учений, неописанных религиозно-философских школ — это задача для честных русских умов. Их ожидают великие открытия, потрясающие откровения, божественные смыслы.
Победа 1945 года — это Евангелие Красного века. И тот, кто увидит Христа, сошедшего на сталинградскую землю и омывшего свои раны в Волге — русском Иордане, тот, кто расшифрует приказы Сталина и директивы Ставки и увидит в них евангельские притчи, тот будет назван сначала великим еретиком, а потом великим русским религиозным мыслителем. Ибо у русской ракеты, сделана ли она из янтарной солнечной сосны или из титана и нержавеющей стали, у русской ракеты нет иного маршрута, чем тот, что соединяет Россию земную с Россией небесной, нашу надрывную, рыдающую, воюющую, хрипящую от великого напряжения Россию земную соединяет с Россией восхитительной и нетленной — со Святой Русью.
