Здравствуйте. Вот вам ещё три рассказа про: необычного философа, знающего всё на свете; выпускную квалификационную работу; человека, планирующего уйти в открытую дверь Эпиктета. Спасибо вам, если прочитаете, а также благодарю, если оставите общий отзыв или комментарий, что понравилось/не понравилось в моём тексте.
Все события в данных рассказах являются художественным вымыслом и плодом моего воображения. Любые совпадения с реальностью совершенно случайны и не могут считаться умыслом автора текстов.
***
«Они».
Они совсем рядом. Я слышу их дыхание, когда они проходят рядом, принюхиваясь к морозному воздуху. Я чувствую, как их взгляды скользят по мне, словно они сканируют меня и за долю секунды принимают понятные лишь им решения. Кто-то останавливается, смотрит, но всё равно уходит. Моё сердце сжимается от страха. Но в то же время я рад, если они решают пройти и не заметить меня. Ведь неизвестно, что хуже: моя судьба здесь или же судьба попасть к ним в логово. Они проходят мимо, и мне кажется, что так будет продолжаться до самого конца. Моего конца.
Вы никогда не представляли, каково это — чувствовать запах смерти? Как сжимаются душа и сердце при мысли о том, что сегодня кто-то умрёт? Как несколько часов ожидания смерти могут превратиться в целую вечность? Оказывается, в такие моменты и правда думаешь, что вот только «дай мне не несколько часов, а целую жизнь, так я не упущу ничего, я полюблю каждую секунду своего существования, я сделаю великое множество дел»… Достоевский, вроде бы.
Так вот. А если умирает не абстрактный «кто-то», а ты сам? Да-да, именно ты, такой здоровый и пока ещё живой. Хорошо. Вы же не думали. Вы вообще редко о чём-то думаете, кроме сиюминутного. Вам важнее знать, что вы съедите в новогоднюю ночь и как сможете вылечить потом свои гудящие от похмелья головы. А я тем временем всё ещё живой. Идёт слабый снег, припорошившая следы, которые оставили они. Я смотрю на небо. Ночь расстелила над городом покрывало из звёзд. Интересно, есть ли кто-нибудь там, в глубинах вселенной?
Может быть, далеко-далеко в космосе такой же доморощенный философ как и я смотрит сейчас на ночное небо и задаётся этим же вопросом. Мне хочется верить, что он философствует от одного лишь праздного безделья, и что у него, в отличие от меня, нет на это никакой конкретной причины. Хорошо, если так.
***
Честно говоря, идеи Аристотеля и Локка о tabula rasa — не более чем бредни. Просто мы глупы, и с возрастом нам хватает ума забыть всё, что демиург подарил нам при рождении. Кстати, демиургу, видимо, абсолютно без разницы, что сейчас со мной происходит. Иначе где же он, отчего не вмешивается в беду живого существа? «Мавр сделал своё дело, мавр может уходить», не правда ли? А пресловутые философы придумали, будто мы рождаемся словно чистый лист бумаги, и кистью опыта жизнь пишет по нему свои узоры. Но я с рождения знаю про всё на свете.
Я знаю про людей осени, которые прибывают осенней ночью вместе с загадочными Луна-парками и ищут доверчивых глупцов. От этих людей веет смертью и осенью, осенью и смертью, глаза их черны как беззвёздная ночь, губы у них тонкие и бескровные, словно у змей, а носы принюхиваются к каждому запаху в поисках человечины.
Помню я и про томминокеров: пустынной ночью они приходят к тебе и стучатся в дверь. Ещё днём ты был так весел и беспечен, не думал о будущем, а сейчас от страха ты забился в угол и боишься посмотреть в окно. Ведь они там, эти пришельцы из тёмных глубин космоса. И от их присутствия каждая секунда словно вечность, потому как на этот раз они пришли за тобой.
Ещё я слышал о старухе баньши. Её длинные седые волосы развеваются на ночном ветру. Она стоит на поле за домом и протяжно воет. Воет и смотрит на твой дом. Смотрит конкретно на тебя. В такие моменты ты ничего не можешь поделать. Ты парализован страхом. Только тогда понимаешь: ты — всего лишь жалкий человек, несчастный и прекрасный комочек бытия перед лицом неотвратимой смерти. И убежать от неё невозможно.
К слову, люди осени — настоящие добряки по сравнению с людьми зимы. Winter is not coming, winter already came. Зима уже пришла, а с ней пришли и люди зимы. Дыхание у них такое же, как воздух на улице. Пар из открытых провалов ртов не идёт. Глаза словно подёрнуты инистой пеленой. В головах у них живут паразиты тотального потребления и безграничного гедонизма. В желудках живут гельминты. Люди зимы в последний день декабря возвращаются в родовые тесные норы, где радостно отмечают языческий праздник. Они всё идут и идут, и имя им — Легион.
«Человеку нужен человек», — говоришь ты? Вряд ли. В моём случае эта фраза работает только в одну сторону. В мою. Человек нужен мне, но я не нужен ему. Вот я и лежу тут, на морозном воздухе, рядом с мусорными баками. На фоне тёмного неба всё ещё видны органные трубы заводов. Они постоянно плюют ядовитым дымом в небо. Я думаю и надеюсь, что однажды эти плевки вернутся ужасными кислотными дождями.
Но всё же… Совсем рядом с заводами стоят жилые дома. В них горит свет. Там есть тепло и есть жизнь. Какая-никакая, да — обывательская, да — скучная, да — бессмысленная, но всё-таки жизнь! В домах есть то, чего меня навсегда лишили сегодня вечером.
Я чувствую, как мороз крепчает и пробирается под мою скудную одежду из простыни. Интересно, на что рассчитывала моя мать, когда напоследок решила замотать меня в пелёнку? Стоило ли тратить кусок ткани на уходящего из мира сего? Очень великодушно с её стороны. Мне скоро умирать, а я задаюсь такими вопросами. Забавно. Мороз крепчает. Моё тело немеет, я больше не чувствую его, и только в груди ещё слабо бьётся моё маленькое детское сердце. Но скоро мне станет совсем тепло, я уверен. Помнишь ли ты «Девочку со спичками» у Андерсена?
Тепло… Теплее… Мама… Мамочка… Зачем…
***
«ВКР».
В некотором царстве, в некотором государстве жил-был студент. Жил он, поживал, оценок наживал, пока не сказали ему выпускную квалификационную работу писать. Пригорюнился студент сперва, но понял потом, что утро вечера мудренее, а на свежую голову и квас слаще. Лёг он спать, и так крепко спал, что и снов своих вспомнить на утро не смог. Умылся он, значит, причесался и сел писать эту самую работу, что в народе для простоты дипломом кличут.
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. День писал, два писал, три писал, и так со временем закончил. Работа получилась хорошей, ладной, хошь — в печать отдавай, а хошь — костры разжигай. Принёс студент работу на предварительную защиту. Минуту говорил, две говорил, три говорил и, наконец, выговорился. Всё как на духу рассказал он о современной политической обстановке: во всяком случае о той, что ему с его болотца видна была. Каждый воробей хотел бы стать орлом свободным, а кто не хочет — тот, стало быть, козёл какой-то, а не птица…
Слушали студента серьёзные люди, работу его они листали-перелистывали, умные слова говорили, вот только беда: понимали мало. Вот и получилось, что к самой работе нареканий не имелось, а к запятым внутри неё, к различным закорючкам и тире нашли вагон и целую тележку колких претензий. Студент-то наш спорить не привык, как не привык спорить с чинами высшими и его научный руководитель, который вчера одно говорил, а сегодня другое. Потому и пришлось студенту послушать речь длинную и заковыристую, терминами насыщенную, про то, как работу выпускную оформлять должно человеку русскому и языком русским владеющему.
Молвили высокие чины следующее: запятых в работе не хватало зело, фамилии, коими авторов списка книжного нарекли, стоило дважды писать, а не единожды, как и креститься Никон велел не двумя, а тремя перстами. Были и ещё ошибки дюжие, но больно уж в душу студенту запала речь о том, что повествование работы его и других бедолаг не чета её оформлению запятыми и прочими закорючками заморскими.
Хотел было студент вознегодовать, дескать, где ж это, люди добрые, люди православные, видано, чтоб закорючкам заморским честь перед повествованием отдавали? Ведь всегда ценился на Руси сначала смысл, затем форма, но никак не форма, а затем — смысл! А потом вспомнил студент судьбу-судьбинушку гороха, что бабы работящие в стенку на Руси кидали, дабы лущить его понадёжней и побыстрей, вспомнил он историю сию, — и спорить с учёными бабами не стал.
Взял студент свою работу дипломную и домой пошёл: ошибки указанные переделывать и вычищать ещё незамеченные.
***
«Записка».
«Прошёл земную жизнь до половины, а как был дураком, так им и остался. Впрочем, вы ничем не лучше. Пожалуй, и не хуже. Настало моё время написать кое-что. Последнее.
Вот смотрю на вас и уже не удивляюсь. Потом смотрю на отражение в зеркале, и больше не плююсь. Всё кажется понятным, исследованным до дна. Сколько можно писать и говорить о том, что мир — плохой, если он и так — плохой? Это как жевать одну и ту же старую, многотысячелетнюю жвачку, которая была ещё хоть как-то свежа при Гильгамеше, а потом утратила свой вкус и свежесть, но только мы этого не заметили.
Каждая душа... Нет, пусть даже так: каждый человек, чей удел в основном нажраться, сделать ребёнка, построить дом, посадить дерево и завалиться в могилу, — так вот, каждый человек, приходя в мир маленьким орущим комком глины, со взрослением неизбежно понимает, куда его занесло. А занесло его в мир таких же потерянных, маленьких комков глины, как и он сам.
За десятки веков эти комки уже успели развиться от немытых обезьян (или кого там считают дарвинисты патриархами рода человеческого) до начищенных и одетых с иголочки… обезьян, которые воротят серьёзные дела, убивают друг друга и воюют за бананы. Водяное колесо всё тот же хлеб намелет: снова и снова, снова и снова. Колесо Сансары.
Каждый новичок в очередной раз принимает бой и в итоге становится в стройные или нестройные ряды своих диких собратьев.
***
«Меняться»? Красиво звучит: меняться. Через тернии к человеку, всё такое. Вот вы пишете подобное, а затем грубите родственникам по телефону или в лицо. Вот человек! Не будь мне лень, я бы столько настоящего написал о подлинном человеке, что этот смешной Лотреамон с его игрушечным Мальдорором мог бы возвращаться в детский сад. Однако всё не то. Другие напишут за меня, каждый на свой лад, и мне уже плевать на них. Пускай пишут.
После меня будут всё так же идти ласковые дожди, и растрёпанные воробьи продолжат сидеть на ветках, будут кричать друг на друга весной и мило барахтаться в весенних лужах; только эта мысль, пожалуй, ещё вызывает во мне слабую улыбку.
Ох, а наши идеи? Ваши идеи? На словах всё так красиво звучит: планы, распорядки, цветы в вазу и завтрак в постель. Но доходит до дела — и начинается. Тут проблема, там ошибка. Не подумайте, что я обижен на мир. Напротив, сам мир-то мне по душе: и цветы, и шмели, и трава, и колосья... Но люди, люди… У меня просто нет слов. Придумают люди какую-нибудь высокую идею (в отрыве от практики — действительно хорошую), да и превознесут её выше всего на свете в ущерб остальным человекам:
«Каждый человек имеет право на жизнь, на свободу и на личную неприкосновенность»…
Ага, знаем, проходили: все животные равны, но некоторые равнее.
«Нам дворцов заманчивые своды не заменят никогда свободы»…
Но в дворцах тепло и светло, а ещё там вкусно кормят за счёт запуганного скота, копошащегося в грязи где-то у подножия дворцов.
«Любят то, над чем трудятся, и трудятся над тем, что любят»…
Много нас, трудяг таких?..
Суть-то в чём. Она проста. Мы же испоганим любую идею. Любовь в наших руках очень быстро и незаметно превращается в разбитую посуду, очередной -изм оборачивается лагерями и копанием каналов, милосердный бог смотрит, как ради него, ради свободы, равенства и братства мы изничтожаем других людей в печах и военных котлах. Как хорошо, что умер он, а не я, — вот человек! Вот человек.
И всё же… Мы пытаемся. Боль, кровь, грязь, слёзы, ненависть, печаль, безысходность, — все они изредка переплавляются в золото наших душ, они преподают нам платные уроки жизни, они делают умнее человека и лучше мир, а отдельным представителям человечества когда-то выпадает случай превратиться в бодхисаттву, что летним вечером пьёт горькую вместе с мясниками. Ибо зачем ещё нужен бодхисаттва, как не разделять, облегчать страдания тварей мирских?
Не только на горе Тайшань, но и на оживлённом грязном рынке спокоен этот пьянчуга и умиротворён, и сердце его полнится состраданием ко всему живому, которое однажды станет неживым, и неживому, которое молча смотрит на все человеческие поступки. Сердце пьянчуги настолько переполнено состраданием, что будь он человеком, а не святым существом, он бы обязательно умер от горя и стыда.
Жаль, но у меня не получилось стать бодхисаттвой. Я проиграл. Если один выигрывает, то другой должен проиграть, не правда ли?
***
Моей идеей всегда было самоубийство. Я не носился с ним, как это делаете вы, и не предавал ему большого значения. Я просто знал, что придёт время, и моя идея будет воплощена, а я мёртв. Попутно я волновался по мелочам, работал в ненужных заведениях в качестве ненужного члена, читал бесполезные книги, смотрел скучные фильмы. Жил, в общем. Как все жил: в сплошных трубовыебуднях и в Лимбе серого бытия.
Но стоило мне, дойдя до грани усталости или разочарования, вспомнить, что всё это скоро закончится (что оно, в общем-то, может закончиться хоть прямо сейчас, если того пожелает мой дух: дверь всегда открыта, как говорил Эпиктет), то я успокаивался и находил в себе силы выйти из дома, где меня снова ждали или не ждали люди. Зачем? Да просто так. Ради интереса: людей посмотреть и себя показать.
И ради интереса же я с трудом, но находил-таки силы осквернить кладбище воспоминаний в своей душе, растоптать увядшие цветы, которые я там хранил много лет, плюнуть на памятник целого куска жизни, сожрать пару кладбищенских конфет и выйти оттуда, хлопнув ржавой калиткой. Иными словами, я умел сжигать мосты, и в этом деле мне не было равных.
Но всё же я никогда не был лучше каждого из вас в отдельности или всех вас в целом. Не подумайте. Совсем наоборот. Я всего лишь глупый уж, который всегда смотрел вверх и завидовал ясным соколам, парящим в небе с разбитой грудью, в крови на перьях.
Я верю, что где-то существуют, где-то парят в синеве небесной ненастоящие люди, мечтательные люди, волшебные люди. Они подобны снежинкам над пылающим костром. Они словно очищены от всего, что нас, чудовищ, тянет на дно. Они как испуганные капли весеннего дождя, который несмело стучит в окно. Они — люди радуги после майского ливня, люди морского ветра и люди восхода солнца в горах.
Общение с нами научило их быть такими же, как мы, — но только днём, а ночами они научились смеяться вопреки и жить «потому что». Вот они какие, эти люди. И за идеями они не бегут, зная, что идея в неумелых, неопытных руках портится быстрее, чем кусок мяса под испанским полуденным солнцем.
Они предпочитают жить мечтой, но жить так, чтобы не пытаться ухватить мечту за хвост и распотрошить на детали, как глупый ребёнок любопытства ради потрошит бабочку и отрывает крылья стрекозе. И именно поэтому мечта однажды приходит в дома волшебных людей, и так она красива, так недолговечна и нереальна, что мечтательные люди мудро улыбаются ей и нежно берут её в свои руки, под свою защиту.
Беда в том, что у меня больше не осталось сил ходить по миру с фонарём и искать ненастоящих людей. Да и что бы я смог сделать, увидев хоть одного из них? Скорей всего, мы не смогли бы понять друг друга. Я бы его возненавидел, а он бы надо мной сочувственно рассмеялся. Потому я и прошу вас, читающих эти слова: если будет время, поищите-ка теперь ненастоящих людей и вы. Возьмите фонарь и отправляйтесь скитаться и бродяжить, чтобы найти волшебного человека.
И если вы однажды встретите кого-то, и вас тут же, при одном лишь взгляде на него, начнёт распирать глубинная, животная ненависть, сделайте космосу ещё одно огромное одолжение: уйдите, убегите, уползите прочь. Оставьте этого чудака. Отныне и вовек после великой памятной встречи сможете вы рассказывать своим внукам, как однажды видели и ненавидели вы ненастоящего человека.
Он прячется где-то среди нас, удачно замаскировавшись, мимикрировав под таких же сволочей и паскуд, коими мы с вами являемся. Но он не становится нами, и здесь кроется его главное отличие. Он глядит в ужасную бездну со смехом, и вечно борется с чудовищами, не превращаясь в чудовище сам. Удивительно, но так и правда случается. Иногда.
Потому вы вольны ненавидеть подобного человека, но я заклинаю вас: уйдите прочь или, если вам хватит ума и терпения, сберегите его. Ваша жизнь — это домашняя толстая свеча, так почему бы ей не помочь спичке, не дать ей временное пристанище в своём огне?
А я же больше не хочу иметь ничего общего со здешним миром. Пусть его грязь останется в нём, забрызгивая, очерняя души и тела тех, кто не осмелился умереть раньше положенного срока, предпочтя трусливо доживать свой век. Хотя признаю, что и я тоже трус. Сбежавший трус, самый трусливый трус, какого только видела эта планета. Ну, ладно…
Я оставляю этот мир вам, дарю вам всю его грязь, в которой, словно в земле далёкой Аляски, содержатся частички золота. Владейте и оберегайте. И пусть я всего лишь старый попугай, но я могу говорить так, как вздумается, потому что все мои учителя мертвы. И скоро я встречусь с ними.
Я стреляю себе в голову. Во имя Господа, далёкого и безразличного, аминь».
***
Ссылки на мой проект «Болтовня буквоеда»:
- Группа ВКонтакте: https://vk.com/bookwoed
- Канал Дзен: https://dzen.ru/bookwoed1
- Канал YouTube: https://www.youtube.com/@bookwoed2
***
Использованные картинки (в порядке появления):
- Статья «Как писать хорошо, если вы не писатель»: https://ideanomics.ru/articles/19242
- Материал сайта Canva: https://www.canva.com/
- Статья «Гоголь сжег второй том «Мёртвых Душ»: https://rus.team/events/gogol-szheg-vtoroj-tom-mertvykh-dush
- Веб-страница «Закатное небо» (автор Александр Дмитриев): https://rtraveler.ru/photo/119815/