Девять вечера. Десять. Полночь. Ах да, её же теперь Баязет поплакаться забрала! Я проверил шкафы – Наташина одежда была на месте. Зубная щётка в ванной – тоже. Да что, у Баязет щёток, что ли, нет лишних? Любовников полон воз, так что запас щёток тоже всегда должен пополняться. Я усмехнулся про себя. Ловко я подметил.
Я не стал звонить её подруге. Правда, Эрвин-младший, отправляясь ко сну, выглядел озадаченным: единственной причиной, по которой мать не ночевала дома, были гастроли. Если после премьеры в театре случался банкет, она тоже дольше полуночи не засиживалась.
– Она у Баязет, – заявил я.
– С какой стати? Они никогда друг у друга не ночевали.
– Ну, стало быть, возникли причины. Баязет сегодня приходила ко мне в больницу и намекала на нечто подобное.
Эрвину вот-вот должно было исполниться двадцать. Послезавтра, в католическое Рождество. Мы с ним отметим. Отдельно от матери. Как мужчины. Как немецкие мужчины.
Парень какое-то время стоял, скрестив на груди руки, и я видел, как активно работает его холодный немецкий мозг. Давно следовало признать, что он по натуре своей не русский. От Наташи ему не достались ни внешность, ни характер, ни образ мыслей – ничего. Я бы с удовольствием забрал его с собой, в его стихию – Германию, которую этот прохвост в глаза не видел. Ему бы понравилось жить там. С отцом. Да и я рядом...
– А если она не у Баязет, то где?
Странные сомнения. Совсем не к месту. Я пожал плечами.
Эрвин снял трубку.
– Ты в своём уме? Первый час на дворе!
Он исподлобья пришиб меня стальными глазами, которые в полумраке гостиной зловеще блеснули, и повторил:
– А если она не у Баязет?
На том конце сонно ответили. «Тёть Маш, это я. Мать ищу. Затерялась куда-то. Не у вас? А, ну всё. Спите дальше. Что? Возможно, в больнице? В какой больнице? Хорошо, поищу».
Эрвин деловито вытащил толстый телефонный справочник, нашёл раздел «Медицинские учреждения», набрал один номер, второй, третий...
– Послушай, я тут подумал... Она могла уйти на другую квартиру.
Я стоял как неприкаянный.
– Я тебя понимаю как мужчину, Эрвин, – ответил мой воспитанник, даже не взглянув на меня и набирая очередной номер. – У матери характер не сахар, безнадёжно рассеянная, порой и полы забывает помыть... Самого раздражает. Как она меня вырастила такая – ума не приложу... Алло? Клиника Склифосовского? Пегова Наталья Александровна у вас лежит? Нет? Благодарю, извините...
Он, наконец, посмотрел на меня.
– Я тебя понимаю. И давно заметил, что между вами – всё. Мать у меня гордая, к какой-нибудь Баязет рыдать точно не побежит. Скорее – на вокзал... Нас в институте учат вживаться в чужую шкуру, чтобы понять мотив: почему человек говорит так, почему поступает эдак... Так вот единственный человек, которого я до сих пор не разгадал, – это моя мать. Её невозможно разгадать. Хотел бы я иметь такую жену... Поэтому и ты, и мой отец, и все эти поклонники с букетами – на задних лапках за ней прыгаете. И пропрыгаете до конца своих дней. Ты разве не помнишь? Всегда именно ты к ней возвращался. Ты. Я вот помню.
– Иначе она могла бы умереть. А ты бы оказался в приюте, – едва сумев разомкнуть слипшиеся зубы, отвечал я.
– Мать не поступится честью, она не зря герой войны, – усмехнулся Эрвин-младший, задержав на мне странный взгляд. – На смерть ей плевать: могла бы – не могла бы... А вот вы все без неё точно подохнете. И я следом за вами.
Я свалился в кресло. Не мог и предположить в голове этого наглого полукровки подобные мысли. Он звонил в очередную больницу, а я, придя в себя, увидел белоснежную искру. Она сверкнула слабо, на какой-то полумиг, зацепившись за мой бессмысленный, а потому поистине случайный взгляд. Я присмотрелся: на полу лежал смятый бумажный шарик.
«Сынок, я глупая мать, я знаю. Но вот что скажу тебе. Сними квартиру и живи отдельно. У тебя есть доверенность, распоряжайся моими средствами как пожелаешь. Ты всего добиваешься сам. У тебя всё получится. Заведи собаку. Назови её Чарли... Не ищи меня. Не беспокойся обо мне. Мама».
Вы не помните Чарли? Неужели не помните? Это он спас девчонку в Берлине от разрыва сердца. Она не может знать, как рассказала мне об этом. Она была очень больна. Она наизусть читала письмо мальчишки. О, если бы Чарли снова лизнул её руку... Это спасло бы её.
Пока Эрвин читал записку вслух, я проверил мой докторский чемоданчик. Стетоскоп, основные лекарства, бинт, шприц... Всё на месте. Я по привычке застёгивал пальто у зеркала и не видел себя. На трюмо лежали ключи с брелоком-рожицей. Её ключи от этой квартиры. Она их не взяла. Она не взяла паспорт. Она не взяла фотографию своей семьи. Ту самую. Неповторимую. Которая вместо могил. И, конечно, она опять забыла шапку...
Друзья, если вам нравится мой роман, ставьте лайк и подписывайтесь на канал!
Продолжение читайте здесь: https://dzen.ru/a/ZWIyz_ZoSk5ac_dL?share_to=link
А здесь - начало этой истории: https://dzen.ru/a/ZH-J488nY3oN7g4s?share_to=link