Ульяна Гамаюн родилась в Днепропетровске. По образованию - программист. Ульяна Гамаюн - это её псевдоним, на самом деле зовут её Ольгой.
Произведения, о которых я расскажу сегодня - это не совсем авторский дебют, но одни из первых, написанных автором.
Повесть «Безмолвная жизнь со старым ботинком» вызвала у меня двойственные чувства. С одной стороны – понравилась, с другой – не очень. Попробую разложить впечатления по полочкам. Начну, как водится, с недостатков.
Первое, что бросается в глаза – это несоответствие, несочетаемость автора и его главного героя, от лица которого и ведется повествование.
Автор – молодая женщина, и пишет она очень по-женски, в хорошем смысле этого слова. Главный же герой – мальчик девяти лет, причем, практически беспризорник. Даже если принять как данность изысканный язык юного клошара, то уж образ мыслей все-таки больше подходит барышне из института благородных девиц.
Второе несоответствие относится ко времени действия повести. Действие происходит в наши дни, а созданная автором атмосфера больше напоминает упаднические настроения начала прошлого века.
И третьим недостатком хотелось бы назвать ненатуральность, вычурность сюжета.
Итак, действие происходит в маленьком приморском провинциальном пыльном городке. Спокойную скучную жизнь нарушает приезд в городок странной троицы: двух художников и умирающей от туберкулеза красавицы. Эти герои образуют классический любовный треугольник: он любит ее, она живет с другим, который изменяет ей с местной красоткой. Героиня (так и хочется сказать: «заламывая руки») бежит к морю, страдая, а сострадают ей другие трое персонажей – местные мальчишки, которые, влюбившись в нее, становятся романтическими и утонченными.
Яростный порыв ветра уносит шляпу героини в море, мальчишки кидаются за шляпой, и двое из них тонут. Вот, собственно, и все. Есть еще, правда, небольшой эпилог, в котором коротенько описывается дальнейшая жизнь оставшихся в живых персонажей.
Все это могло бы стать неплохим рассказом в декадентском стиле начала прошлого века, но слегка мешают восприятию незаконченные сюжетные линии таинственной старухи, с которой, собственно, и начинается повесть, ценных картин в ее хижине и неожиданного пожара.
Несомненным плюсом повести является ее прекрасный язык – легкий для восприятия, очень красивый и несколько даже несовременный (опять же, в хорошем смысле этого слова). Вот, например, как описаны устами главного героя свежие булочки на рынке:
«Под зонтом на деревянных козлах разложены были наши с Дюком цветные сны: теплые, с лаковыми, медово-желтыми брюшками и белыми боками. Целомудренно скрытые белой марлей, словно невеста вуалью, они источали божественный аромат. Медовый дух сводил с ума целые полчища ос, которые в сластолюбивом исступлении кружили над марлевыми покровами, не в силах ни добраться до вожделенной добычи, ни улететь прочь. Одурманенные тем же медовым мороком, мы с Дюком – две маленькие, вертлявые осы – останавливались аккурат напротив зонта. Со сладким молоком на веках, с ветерком на затылках, мы готовы были смотреть свои цветные сны».
А вот как описана роковая буря, вернее, ее начало:
«Погода быстро и капризно менялась. Половина неба посерела; потом, словно ее полоснули чем-то острым, стала наливаться зловещей лиловизной. Вторая половина, как ни в чем не бывало, играла солнцем и, задумчиво глядя перед собой, выпускала в соседку невесомые, дымчатые колечки облаков. Море, разделенное небом на прямой пробор, было прозрачным, как никогда, и при желании можно было найти линию водораздела, где с одной стороны плескались серебристые, теплые волны, а с другой – ледяная синь... Суша тоже разделилась на две половины: светлую, привычно-песочную, где над желтыми, как галетное печенье, скалами, полоскались жиденькие оливковые деревья, часто росли яркие мухоморы крыш и совсем уж вдалеке, за солнечными квадратами виноградников, тянулись темно-зеленым зигзагом аллеи елей; темная половина была нестерпимо яркой: здесь горы лежали словно засохшая золоченая рыбья икра, каждый предмет, каждая черточка здесь либо густо темнела, уходя в черноту, либо сияла сумасшедшим блеском. Что-то жуткое было в сочной зелени травы и сбивчивой пестроте кустарника».
Таких цитат можно привести множество: вся повесть написана в таком стиле. Кому же и для чего можно рекомендовать к прочтению эту повесть? Она понравится, несомненно, любителям неторопливого вечернего чтения, ценителям хорошего русского языка. Любителям острого сюжета или философско-интеллектуального чтения здесь, пожалуй, делать нечего.
Ещё одно небольшое произведение Ульяны Гамаюн - новелла «Каникулы Гегеля». Здесь совершенно необычен стиль письма и язык автора. Немножко мистики, немножко туманной расплывчатости, непонятно, когда и где происходит действие. Язык тонок и изящен, как сложный узор. Вот пример:
«Инспектор прокашлялся и без особого успеха задвигал губами. Прокашлялся ещё раз, отчаянно округлил «о», вытянул в дудочку «у», зашипел согласными, но ничего, кроме кропотливого бульканья, выдавить не смог. - Комнату? Телефон? Грелку? Грог? – бросился на помощь неунывающий портье, артикулируя с тем же опереточным нажимом, что и безголосый Инспектор. Со стороны могло показаться, что двое безумных теноров обсуждают убийство третьего».
Правда, надо отметить, что правильнее было бы сказать не «двое безумных теноров», а всё же «два безумных тенора».
Сюжет же новеллы таков: в маленьком отеле, в котором всего трое постояльцев, происходит убийство. Расследовать его приезжает Инспектор. Все постояльцы кажутся ему подозрительными. А убийцей оказывается…
Очаровательная новелла.
Этот материал ранее был размещён мною здесь и здесь.