- Напасни, пяточка осталась, цепляет.
- Есть чо похавать? Сколько коробок?
Весь посыл спича о вреде хмурого в «Джентльменах» показался правильным и каким-то родным. Герой Ханнема сказал что-то верное, пусть и не в ключе заповедей. Но там многое казалось ясным, от шишек с кораблями до правильной забивки. Мы не крутили, не пользовали «Беломорканал», ещё не въехали в бульбики и тупо брали обычную сижку, мешали, забивали да крутили патрон с картона самой пачки, вот и всё.
- На хаха пробивает…
- Дуем коку, пиво пьём, косяки… продаём…
А, это случилось через пятилетку, не раньше. Но то не суть, все причастные всё поняли, вспомнили и понимающе хмыкнули. Да-да, так и есть. Тогда, ненадолго, но совпало появление в моей жизни Марии, дочери Хуана и финский ВИА, жутко популярный в неформальной среде девяностых вплоть до «Туонелы», а то и дальше.
Почти год тут мусолил последний альбом финнов, «Аморфис» - «Хало». Наверное, подумалось как-то, возраст и всё тут, старый стал, куда тут метал слушать. И включил дебютник, «Карелию», гуляя в золотисто-увядающее самарское утро. И пропал на сорок пять минут, наслаждаясь, возвращаясь в воспоминания и ощущая тот же меломано-подростковый восторг от гроула, тяжести, мелодичности и чего-то неуловимо трогающего за душу. Да-да, так и вышло.
Последним всплеском неформальных движений стали эмо. Розово-чёрные смешные ребятишки знатно повеселили всех нефоров, росших в пост-СССР своими нелепыми закидонами, чёлками, кедиками и подведёнными глазками. Готам мы так не радовались в своё время, как молодёжи, желавшей также, как и мы, ничего не делать и как-то особенно кайфовать.
Провинция давала о себе знать, на пятьдесят тыщ населения у нас имелось косух меньше, чем в утренний поезд самарского метро. И какая разница, что тут дело в отголосках позапрошлогодней женской моды на те самые косухи и почти «гады» с высокой шнуровкой?!
Мы варились в негустом бульоне небольшой компании, сбиваясь в стайку из-за музыкальных предпочтений. Ничем другим не отличались от сверстников, но стадный инстинкт побеждает всё. Мы варились из-за желания слышать и видеть своих, и на том порой могли погореть.
Главным музыкальным потрясением девяносто шестого года стали вовсе не серо-голубые глазки Иры Салтыковой, а вовсе даже переставшая реветь в голос Таня Буланова со своим «Ясный мой свет». Разухабисто-весёлая мелодия звучала везде и проникла даже на новогодние утренники началки отрадненских школ.
- Ясный мой свет…
Мне выпало играть Деда Мороза и там имелся целый ансамбль снежинок. Снежинок смешливых, крепконогих, подтянутых и умеющих выплясывать канкан куда там девам из «Человека с бульвара капуцинов». К самым крепким, смуглым, гладким и лихо машущим моя дедморозовская бородала пристыла сразу.
У Нади имелось немало достоинств. От покладисто-задорного характера с чёрной короткой стрижкой до яркой эмоциональной составляющей. А ещё в комплект приятных вещей входила ейная подружевна Катерина, обладающая родаками на северах, четырехкомнтаной хато й, бюджетом на житьё-бытьё и Горыном. Горын, Катин брат в каком-то колене, шёл пристяжкой и обладал полномочиями присматривать за лихой старшеклассницей.
По факту Горын клал на все полномочия и в основном проводил время на диване, в компании E-Type, Наговицына с Кругом и всегда имевшихся коробков с весёлым наполнением. А, да, хрущёвский холодильник всегда имел внутри бело-голубые банки сгущёнки из северного сухпайка. Сложно было не оценить всю предусмотрительность Горына.
Вписок у нас не водилось, а имелись тусы. Самые обычные молодёжные оторви и выбрось вечера с ночами, когда стоилобы вызвать ментов, но тогда все как-то забивали на такое дело. Даже сами менты, вот ведь.
Ровно месяц последнего года заканчивающегося детства квартира с Горыном внутри стала нашей впиской. Нашей – меня с Диманом, Леночки и ещё кого-то с ёлок. Проветривалась она с утра, а вечером внутри четырёх комнат густо пахло шампанским «Спуманте», помадой, сигаретами, ганжубасом и страстью. Страсть, правда, чаще всего не имела выхода, бо единственная часть возложенных на Горына обязанностей выполнялась им неукоснительно – следить за моральной составляющей, чтоб никаких там потрахушек и ранних дедушек с бабушками. Почему Горын распространял обязанность на всех дев, оказывающихся внутри – Бог весть, но именно из-за него страстью пахло меньше всего.
- Как ты это слушаешь? – спросил Горын, в очередной какой-то раз включив «Тысячу озёр». – Это ж… Давай Шуфа включим.
- Давай Ворону.
На Линду тогда соглашались все. «Тучи» уже отпелись, а Линда оказалась самой-самой, перебив в воспоминаниях даже появление «Элегии».
Через месяц всё закончилось, как обычно и бывает в юности – раз и всё, завяли помидоры. И правильно, наверное.
Аморфис давно перестал быть одной из любимых команд, хотя и остался единственной финнской в фонотеке.
Катя стала мамой и примерной супругой.
Горын остался только в памяти.
Диман женат второй раз.
Ганжа ушла в нулевых.
А вот Надя, к сожалению, погибла с семьей, погибла, пытаясь открыть окно и спасти всех от загоревшейся проводки. Царствия ей Небесного, она была хорошей.