- Я не знаю, Гурий, правил вашего мира людей… Может быть, ты прав, и я отсталая дура. Но у нас в лаборатории были простые и ясные установки, они были чистыми и четкими, и в них не было грязи. Была жестокость, была безжалостность, да, согласна. Убирали не соответствующих стандарту, но это было оправданно, как я теперь понимаю. Иначе бы здесь, в этом вашем прекрасном мире их просто раздавили, они бы хлебнули горя и боли через край и все равно бы погибли. А мы спасали их от этой участи, они исчезали легко и безболезненно. И теперь я думаю, что мне тоже было бы лучше исчезнуть.
Джемма говорила все это мужу, совершенно не надеясь, что он поймет. У него в последнее время было отстраненное лицо и пустые глаза, он смотрел на нее и не видел, и только Фелония час от часу зверела все больше, было такое ощущение, что она решила извести сноху, освободить место для кого-то другого. И особенно после того, как Джемму со скандалом выгнали из дома Санга. Что-то такое случилось с ее маленьким и беспомощным телом в тот момент, когда этот орангутанг закрыл за нею двери спальни, навалился на нее жирной и вонючей тушей, пытаясь затащить на кровать. Тело Джеммы вдруг налилось стальной силой, его скрутило, как взведенную пружину, и она с легкостью вывернулась из под мерзкой скотины, заодно толкнув его так, что он отлетел в сторону, упал и ударился головой о край здоровенной дубовой тумбы. Убить она его, конечно, не убила, но на какое-то мгновение он отключился, и Джемма вылетела из спальни, пнув его напоследок ногой. Истерика в этом животном мирке была жуткая, поступок Джеммы не лез ни в какие ворота, и Фелония неделю мытарила сноху на самых грязных работах, чуть что не жалела оплеух, и в глазах ее, горящих от ненависти, пылало желание убить несостоявшуюся мать ее нерожденных внуков. А еще ее бесил собственный сын. Он как будто потерял волю, жену не трогал, и все думал о чем-то, как завороженный. Вот и сейчас, он слушал Джемму спокойно, но как будто не понимал ее слов, вроде она говорила на другом языке.
- И что? Твое каждодневное убийство, причем убийство маленьких детей ты считаешь более оправданным, чем наше желание любой ценой их иметь?
Джемма вдруг поняла - он прав… Именно убийство, она отнимала жизнь, которую не давала, и сейчас снова решила эту жизнь не дать… Любой ценой… Нет! Эта цена была не по ней.
- Не знаю, Гур… Все, что вы тут творите ради того, чтобы продлить свой род, это грязь. Я не могу тебе этого объяснить, но спать с твоим родственником, у которого есть жена - это грязь! И смотреть на беззащитного ребенка, как на женщину, желая ее сделать своей - тоже грязь! Прости.
Гурий дернулся, на какую то секунду его глаза затопило бешенство, но он справился с собой, помолчал, как будто давил внутри себя бурю, встал.
- Ты ничего не понимаешь, Дже. Дети, продолжение рода - это самое важное. А еще есть любовь. И она не спрашивает, и не подбирает подходящих объектов, она сбивает на лету. И с ней невозможно справиться.
Он помолчал, покачался на своих коротковатых толстых ногах, переступая с пятки на носок, потом тихо добавил
- Я бы тебя отпустил, если бы не мать. Ты мне не нужна больше, прости. Но мать… Она не даст тебе свободы. И она изведет тебя, уничтожит. Поэтому…
Он подошел близко, поднял Джемму за подбородок, глянул в упор.
- Я чувствую, что ты что-то задумала, и я не буду тебе мешать. Но будь осторожна, мать опасна, она упряма и безжалостна, как бешеная волчица. Имей ввиду.
…
Весна в этих краях рвала в клочья робкую и короткую зиму сразу, буквально за пару ночей. Теплый ветер врывался в поселок, сначала метался в кипарисовых лесах, поджигая жгуче-зеленым молодые, рванувшие в жизнь побеги, потом пробирался в поселок, вызывая на себя сбесившийся теплый ливень, и уже к утру на улицах не оставалось ни зимней серой пыли, ни смутной желтизны жухлой травы - все взрывалось яркими красками. И потом весна неслась ураганом, сметая все на своем пути - прыскали нестерпимой желтизной мимозы, горели розовым пламенем магнолии, и рвалась с холмов упивавшаяся свободой ярко синяя река. Именно в такую ночь, вымокшая до нитки под адским ливнем в окно комнаты Джеммы постучала Сария.
- Открой. Фелония в городе, я видела, как она вечером уехала, ты что, не знаешь? Гурий ее на аэроне куда-то повез, Листа сказала, что на пару дней. Это шанс.
Джемма торопливо толкнула раму, Сария, как девчонка одним прыжком запрыгнула в комнату, отжала сначала подол, с которого текло струями, потом стащила совершенно мокрый платок, швырнула его на стул, и он ляпнул, как выброшенная из ручья лягушка.
- Листа всегда все знает, ей Фелония доверяет. Она, кстати, и поможет. Собирайся!
Джемма верила своей неожиданно появившейся подруге, за эти месяцы они настолько сблизились с ней, что понимали друг друга с полуслова, но, ошалело кидая в сумку кое-какие вещички, которыми успела обжиться за это время, вдруг передумала, швырнула сумку, зашептала отчаянно
- С ума ты сошла. Листа жуткая дрянь, она все свекрови докладывает, следит за мной. Ты что!!!
Сария кинула Джемме плащ, сама схватила ее сумку, с силой толкнула к дверям.
- Иди! Листа очень любит деньги. А Лье их имеет. Он будет ждать вас у залива, он отвезет тебя к Эдвансу!
Джемма уже у дверей остановилась, взяла Сарию за руку, шепнула
- Почему ты это делаешь? Для чего?
Сария улыбнулась, плотно повязала совершенно мокрый платок, впилась взглядом в глаза Джеммы, да так, что у нее заслезились глаза.
- А потом ты поможешь мне ТАМ. Лье мужик, ему доверять трудно. А ты чистая, честная. Я верю тебе…
…
Похожая на крысу, которую зачем-то нарядили в платье, а ушастую голову запаковали в цветастую косынку,Листа, на удивление быстро перебирая короткими ногами с уродливыми плоскими крошечными ступнями тащила Джемму за руку, не давая вздохнуть. Фелония не зря подобрала себе такую помощницу, женщина могла пахать с утра до ночи и не знала усталости. Джемма всегда боялась ее, а кроме страха она шарахалась от тетки, с трудом справляясь с брезгливостью, вот и сейчас, задыхаясь от мышиного запаха, она с трудом переводила дыхание, и ей виделся длинный крысиный хвост, торчащий из под ее юбки.
“ Сейчас заведет куда-нибудь, прибьет, или скинет с обрыва в реку, вон она как бесится, и не найдет никто”, - с метались в голове у Джеммы страшные мысли, но Листа молча бежала вперед, даже не пытаясь затормозить. И лишь у самой излучины, там, где река прекращала свой сумасшедший бег, разливалась спокойно, обнимая белоснежный песок залива, Листа остановилась.
- Ждем. Вон, вишь, лодка. Отдышись, дышишь, как загнанная курица.