Боже, как же болела голова! Тошнотворно пахло борщом. Почему тошнотворно? Странно, всегда его любил , съедал по две тарелки, а тут.. Резко подступила тошнота, хотел встать, да не тут- то было! Тело не слушалось, центр тяжести словно сместился вперёд. Желудок рванулся вверх, и Пашу мучительно вырвало.
- Блюешь? Незнакомый мужик в семейниках и резиновых шлепанцах брезгливо сморщился и открыл окно, - сколько ж можно, девятый месяц пошел. Давай, приберись тут и рысью ужин сообрази. Господи, когда ж это закончится!
Паша с трудом сел. Хотелось писать, плакать и шоколадного мороженого. Почему- то было трудно дышать.
Положил руки на грудь.. Грудь была офигенная, размер так четвертый. Как у Милы во время беременности. С@ськи! У него с@ськи! Дрожащей рукой провел ниже и чуть не взвыл: бюст лежал на чем- то, напоминающем небольшой мяч для фитнеса. Стало страшно. Дальнейшее исследование прекратил за ненадобностью, враз ощутив, что двести грамм мужской гордости отсутствуют.
Пашу затрясло. Перекатившись набок,встал на четвереньки, потом, опираясь на плиту, поднялся. На шатких ногах добрел до ванной и глянул в зеркало. На него смотрела уставшая женщина на сносях. Паша хотел во второй раз потерять сознание, но был остановлен криком:
- Мать, когда будет пожрать? В пределах видимости нарисовался пацан лет четырнадцати. Высокий, выше Паши и уже ощутимо раздавшийся в плечах.
- Мама, а нам в школе поделку задали ! Из каштанов! Вертлявый восьмилетний мальчишка с рыжими веснушками ворвался в ванную, прижался к беременному животу, - а как там сестрёнка?
Паша придушенно пискнул. Какая, на фиг, сестрёнка? Что происходит? Выпустите меня отсююдааа!!
С горем пополам вымыл полы на кухне, встав на четвереньки. Спина болела зверски.
Успел спасти выкипающий борщ, и подгоревший котлеты
- И из какого места у тебя руки растут? Рот мужа сложился в кургузую куриную опку. .мать! Дожили, он, Паша, замужем! "Господин назначил меня любимой женой!". Приступ чувства юмора перешёл в сдавленные рыдания.
- Истеричка, - прокомментировал муж, обдав запахом чеснока, ароматом подмышек и немытых тапок.
- Ромашка ты моя! - неожиданно для себя отозвался Паша.
- Не понял?!
- С тобой, как с ромашкой, в " любит - не любит" играть хорошо. Дёрнул волосок из твоих пампасов - любит, дёрнул второй - не любит. Побрил бы, что ли. Скоро косички заплетать можно будет.
Блин, а ведь Мила тоже намекала, что неплохо бы навести порядок, кхм, в этой области. Оборвал тогда грубо, сказал, чтобы в зеркало на себя посмотрела.
- Ты, корова, помолчала бы! Родишь - по другому поговорим.
Поели в молчании. Паша понял, что посуда - на нем. Охая, встал, на отекших ногах подошёл к раковине..
- Мать, мне джинсы чистые на завтра нужны!
- Мам, а ёжиков из каштанов сделаем?
- С собой на завтра приготовь чё нибудь пожрать, от столовского хавчика у меня отрыжка!
Так, где в этом доме стиралка?!
В ванной, наверное. Стиральная машинка была сломана. Кое- как с передышками постирал ( или постирала?) тяжеленный, почти что на взрослого мужика, штаны в тазу. Еле отжал, повесил стекать на балконе. Руки саднило от порошка и непривычной работы. Последний раз Паша стирал в армии. Что поделать, в армию с женой не пускали.
Так, теперь ёжики... С этим сложнее. Ёжики выеживались. То нос отваливался, то лапы. Или у ежей ноги? Хрен его знает. А мелкий почему- то рад был парочке ежиных мутантов, говорил, что их ёжики - лучше всех. Паше страшно было представить, что же принесут другие дети. Угомонились к полуночи.
Паша любил спать на спине. Но не тут- то было! Живот поддавливал диафрагму, пришлось лечь на бок. Дитя внутри ворочалось, пиналось. Может там мул? Или козлёнок? Второй вариант наиболее вероятен, судя по его папаше!
Блин,он, Паша, шутит! Значит начинает примиряться с ситуацией! Он - баба. Навсегда! С этой мыслью уснул. Ночью снилось, что плывет в сковородке по морю из борща , помешивая его гигантской поварешкой.
Звук будильника буквально выдрал из кровати. Паш рванул в туалет. Еле успел, счастливо выдохнул. Но тут началось:
- Мам, где носки?
- Где моя синяя футболка?
- Что на завтрак?
Паша крутился юлой. Подавал, убирал, гладил. И ловил на себе брезгливо- пренебрежительный взгляд, такой знакомый, почему- то..Так он смотрел на Милу.
Наконец все разошлись. Паша оглядел квартиру. Пятна от яичницы на клеенке, крошки на компьютерном столике, мокрые полотенца с потеками пасты в ванной. Убрать, помыть, приготовить.
Вздохнул и принялся за работу. К обеду хотелось попросить политического убежища,уйти в монастырь или заползти под кровать и затаиться.
Боялся вечера. Понял, что вечером, когда придут все, убирать придется заново. И готовить. Возможно, стирать. Или делать уродских ёжиков под таблицу умножения.
Черт, черт , черт! Резкая боль пронзила поясницу, перешла на живот. По ногам потекло что- то теплое.
Неееет! Паша понял, что рожает. И упал в обморок.
Звон, запах полыни, надменное лицо соседки. И испуганная Мила рядом.
Лихорадочно ощупал всего себя с ног до головы. Живота и груди нет, а где ОН?! Фуух, на месте. Смог бы, расцеловал! Паша плакал от облегчения. Кончилось, всё кончилось. Непривычное чувство, словно заноза в залу, мучило, свербило. Это был стыд перед женой.
Паша и Мила всё - таки развелись. Людмила поняла, что так жить больше не может и не хочет. А Паша согласился. Ну их, этих женщин. От них одни неприятности: то титьки растут, то хрен отваливается.