Шумный город, как бурная река, ни на минуту не останавливается. Людские потоки, спешащие по своим делам, то и дело перекрещиваются с лавинами автомобилей, беспокойно гудящих и повинующихся только властелинам — светофорам.
Тысячи, сотни тысяч людей вокруг, а где-то совсем рядом, словно воробушек, запертый в клетке, сидит Яков Палыч в своей крохотной квартирке на втором этаже. Один он теперь, совсем, один. И плевать, что вокруг люди. Для них он человек невидимка. Никто теперь его не замечает, никто не думает о нём.
Дедушка, сидя на балконе и поглядывая вниз, ещё раз покрутил между пальцами серебряное колечко. «Спаси и сохрани», — теперь это всё, что осталось от его Зоиньки. Ушла. Ушла, эгоистка, одного его оставила. И теперь дни его превратились в однообразные, тянущиеся и бесполезные. Бывало, так что за целый день он и слова никому не скажет, потому как один.
Солнечный луч коснулся начищенного колечка, отразившись зайчиком прямо в глаз старика. Непослушные пальцы попытались было повернуть его, но вместо этого выронили. И последняя ценное, что осталось в его жизни, со звоном покатилось по полу балкона и выпрыгнуло в щель прямо вниз, на землю.
Сердце старика занемело. Нет, нет, только не это! На непослушных ногах он, не раздумывая, поплёлся вниз, туда, на улицу. Нужно успеть подобрать Зоино колечко, пока никто не поднял, пока проезжающие автомобили не наехали на него своим колесом, превратив в лепёшку.
Яков Палыч спустился во двор, держась за стену. Он побрёл под свой балкон, где должно было лежать непослушное кольцо.
— Ребята, ребят, вы тут колечко не видели? — спросил он у пробегающей детворы.
Но те даже и внимания на него не обратили. Может, он и правда уже невидимый? Да плевать, сейчас главное — найти его. Но всё бесполезно. До самой темноты пролазил старик под собственным балконом, но так ничего и не нашёл.
Слёзы отчаяния и беспомощности то и дело увлажняли его глаза. Как же так, что с ним такое случилось, что даже самые простые вещи становятся ему не по силам?
Вскоре зажглись уже фонари. А Яков Палыч карабкался по бесконечной лестнице, ведущей в квартиру, которую ещё 20 лет назад он просто не замечал. Теперь старик и вовсе отчаялся, потеряв последний смысл своей жизни. К бесконечным дням теперь ещё добавилась боль утраты того, что хоть как-то напоминало ему о жене.
Сидя на балконе, он продолжал наблюдать за спешащими куда-то людьми, играющими ребятишками, за всеми теми, для кого он оставался невидимым.
И тут рядом вдруг сел воробей. Повернув свою крохотную голову, он с интересом разглядывал, что это держит в руках этот странный старик.
— Да неужели хоть ты меня заметил? — изумился мужчина.
– Ну что ж, брат, такое стоит отметить.
Отломив кусочек хлеба от своего бутерброда, Яков Палыч положил его храброму воробью. Тот, поглядев на Палыча, будто ещё раз убедился, что он не представляет для него опасности, и, резво подскочив к предложенному угощению, тут же схватил его и, вспорхнув крыльями, улетел.
— Вот пройдоха, — засмеялся старик.
Так и началась его дружба с птицами. Яков Палыч соорудил кормушку и стал регулярно насыпать в неё корм. Воробьи, прилетевшие по осени, синицы и даже красногрудые снегири теперь регулярно навещали одинокого человека.
Яков Палыч теперь разговаривал с ними, рассказывал, как прошёл его день, что сейчас на его сердце и какие планы он строит на будущее.
Но этот день несколько отличался от обычных. Выйдя на балкон, как всегда, в своё кресло, Яков Палыч уже привычным движением насыпал в кормушку стакан пшена, ожидая, когда же вокруг него снова закипит жизнь. И действительно, пронырливые воробьи не заставили себя долго ждать, тут же облепив кормушку.
Но вдруг все они, как по мановению волшебной палочки, разлетелись кто куда. А их место занял большой чёрный ворон.
Яков Палыч оторопел. Он никак не ожидал, что это умная птица пойдёт на контакт с человеком. А ворон внимательно разглядывал его, словно пытаясь заглянуть тому в душу.
— Ну, привет. С добром ли ты ко мне? — неуверенно спросил старик.
Ворон вместо ответа раскинул свои крылья и открыл клюв, будто демонстрируя, что он к нему с открытым сердцем.
— Ну что ж, тогда добро пожаловать. И для тебя место найдём, — Яков Палыч осторожно протянул ворону кусок хлеба.
Тот, прицелившись, схватил его и тут же взлетел вверх, присев на соседнее дерево. Теперь ворон получил отдельную кормушку и стал чуть ли не любимцем пожилого человека. Почему-то Яков Палыч был уверен, что эта птица понимает всё, что он ей рассказывает.
Ворон часто сидел неподвижно, вглядываясь в лицо человека, когда тот рассказывал ему историю своей жизни. Иногда во время таких рассказов старик давал волю эмоциям, а ворон, будто желая его поддержать, громко кричал своё «карр» и взмахивал крыльями, разгоняя грустные мысли человека.
Так прошла одинокая зима невидимого человека. Под конец которой старик сильно заболел. Видимо, почувствовав первую оттепель, Яков Палыч дал обманчивой погоде себя обхитрить и поплатился. Слёг наш старик с высокой температурой и кашлем. Последние силы хворь высасывала из него. И тут уж хочешь не хочешь, к нему приехала дочь из соседнего города.
— А я говорю, поедешь, — слышался слегка раздражённый женский голос в квартире Якова Палыча.
— Пап, ну пойми. Ну не могу я всё бросить и тут с тобой сидеть.
— А я и не прошу, — сердито ответил старик.
— Опять 25, — хлопнула себя по ноге недовольная дочь. — Ну пойми ты. Ну тебе там лучше будет. Там природа вокруг, деревня. Да приручить кого хочешь: хочешь птичек, хочешь козочек, а захочешь — можешь бабушку местную какую приручить, — задорно подмигнула она улыбнувшемуся отцу.
— Скажешь тоже, — засмущался Яков Палыч.
Дочь присела перед отцом на колени и взяла его морщинистые руки в свои ладони:
— Папка, ну не вредничай. Мы там все рядом будем: и я, и внуки твои. Но ты же один у меня остался. И каково мне там думать, что ты тут один маешься?
Несмотря на такие уговоры, старик всё же хотел решительно отказаться. Но не привык он по чужим углам маяться. Но тут в окно кто-то решительно постучал. Люди подняли глаза и обомлели. На балконе сидел крупный чёрный ворон и что-то держал в клюве.
— О, Господи! — вырвалось у женщины, и она невольно перекрестилась.
— Не бойся, это друг мой, — сказал старик и пошёл к балкону.
— Стой ты, куда?! Ну хоть оденься! — только на поправку ведь пошёл, — ворчала следом за ним дочка.
Но Яков Палыч уже не слышал её. Он просто не верил своим глазам. Неужто это его ослабшее зрение решила также столько над ним поиздеваться? Но старику отчётливо казалось, что ворон держит в клюве то самое колечко, которое он когда-то обронил.
Выйдя на балкон, Палыч охнул. Слёзы сами потекли по его морщинистому лицу. Нет, нет, ошибки быть не может, это оно, то самое, его Зоино! Он протянул руку и аккуратно взялся за него. А ворон приоткрыл клюв, отдавая свою находку.
«Спаси и сохрани», — вещала кольцо. «Спаси и сохрани», — будто благословение отправила ему Зоюшка с небес, где сейчас пребывает.
Старик сжал кольцо в кулаке, сдерживаясь, чтобы не разрыдаться.
— Спасибо, спасибо тебе, друг, — прошептал он ворону.
А тот только каркнул в ответ и тут же взмыл куда-то под облака, туда, где сейчас его Зоюшка.
— Ну так что, пап, едем? — с надеждой в голосе спросила дочь несговорчивого отца.
— Едем, дочка, едем, — твёрдо ответил старик, провожая глазами своего пернатого друга.
